Отрок. Все восемь книг (СИ) - Красницкий Евгений Сергеевич

Ознакомительная версия. Доступно 62 страниц из 309

— Я осторожно буду…

— Не бывает в этом деле осторожно, если уж взялась за больного или раненого, то уже не остановиться. Послушай меня, девонька, внимательно. Вы, молодые, о смерти не думаете, это у всех одинаково, не только ты такая. Но подумай о другом. Я твоей силы не знаю, ты еще не выросла, а сила будет с тобой расти. Но если станешь ее тратить щедро, то и не вырастешь. Будешь тратить не очень щедро, но все равно с излишком — вырастешь, но детей рожать не сможешь. Так, что сама выбирай: либо больным свою силу отдать, либо детям.

— А потом? Ну, когда у меня уже дети будут?

— От него?

— Баба Нинея! Причем тут он? Я просто так спрашиваю, от кого-нибудь… Ну будут же у меня дети когда-то!

— От кого-нибудь, не знаю, а от него дети хорошие поучатся. Вы, будто созданы друг для друга, ты потому так легко с ним и сливалась, когда лечила.

— Баба Нинея! Ну чего ты меня сватаешь? Может я еще лучше найду. Ты лучше дальше рассказывай: что будет, когда у меня свои дети появятся? Сила уйдет? Или, наоборот, прибавится?

— Не знаю, девонька… Я ведь так же, как твоя мать, не все перенять смогла. Вернее та ведунья, которая меня учила, не всему могла научить. Вот ее учительница сильна была, очень сильна. И не только своей силой. Когда тяжелый больной попадался, она детей своих вокруг себя собирала и общей силой лечила. Говорят, даже могла и чужих людей, когда надо было, к этому привлечь. И тогда такой сильной становилась… Словами это не объяснить. И жила очень долго, я ее еще застала, даже расспросить пыталась… Не вышло ничего. Ты не думай, она не таилась, просто не дано мне это…

— Расскажешь? Может, у меня получится?

— Нет, нельзя объяснить того, чего не понимаешь. А про Мишаню я тебе не зря говорю. Та старая ведунья тоже не все могла. Была одна вещь, которая ей не давалась, хотя ее этому и учили. Кто уж учил — не знаю, но учили, она сама говорила. И дело было не в ней самой, а в том, что мужчину подходящего она найти так и не смогла. Говорила она так. Светлые боги не зря людей на две половины разделили — мужчин и женщин. Женщина может в себе силу собирать, может и отдавать, а управлять ей почти не может. Ты вот Мишане просто силу отдавала, а направить ее, куда следует, не могла, потому так много ее и потратила. Управлять же этой силой может только мужчина, но у него ее почти совсем нет — только чтобы самому жить. Так вот, если сходятся вместе подходящие мужчина и женщина, они вместе очень много могут. Женщина силу дает, а мужчина ее направляет. Может, кстати, и обратно вернуть и тогда женщина еще сильнее становится и еще больше силы ему отдает, а он опять ей возвращает, и так много раз. Такая пара может очень многое… И не только лечить, и не только добро творить, но и зло…

— И я с Мишкой…

— Все может быть… Кто ж знает?

— Ты говорила: она очень долго жила. Это от того, что у людей силы собирала?

— Да, что-то от тех сил и ей оставалось, или сама себе оставляла. Иногда так и говорила: "Я твоего сына или мужа, или еще кого-то, спасу, но ты за это на пять лет постареешь, или на десять". Иногда, рассказывали, вообще жизнь на жизнь меняла. А сама все жила и жила.

— Жизнь на жизнь… И соглашались?

— Вот будут у тебя свои дети, тогда поймешь, что можно и на такое согласиться.

— А отчего же она умерла?

— Убили ее. Князь дружинников прислал — варягов, а с ними трех попов греческих… Ну и убили. То ли не смогла защититься, то ли не захотела… От жизни, ведь, тоже устают. А может, не захотела смотреть, как древние устои рушатся, новая власть приходит, новый бог…

— А как ее звали?

— Яга.

— Пи-и… ть…

— Ой, очнулся! Пить просит!

— Сиди! У тебя руки от слабости дрожат, не сможешь напоить, только обольешь. Я сама.

— Мишаня, ты глаза-то открой, вот оно питье — перед тобой. Все, все, сразу много — нельзя. Я тебя, Мишаня, сейчас спрашивать буду, так ты глазами моргай, говорить тебе пока не надо. Если да — глаза прикрой, если нет — глазами туда-сюда поведи. Ну-ка, попробуй. Голова не кружится? Хорошо, молодец. Теперь вздохни сколько можешь. Где больно, здесь? А здесь? Тело все чувствуешь: ноги, руки? Шевельни-ка пальцами на руках. Теперь на ногах. Совсем хорошо. Повезло тебе: удар вскользь пришелся. Ребра у тебя, конечно сломаны, но хребет цел и обломками костей нутро не поранено. Людмила, не вставай!

— Я только глянуть…

— Насмотришься еще, даже надоест. Что ж ты натворил, Мишаня? Разве можно у подранка на пути становиться? Счастье твое, что он уже чуть жив был: ударил и сам упал тут же. Потому, наверно и удар неверным оказался. Повезло. И еще раз повезло — пес у тебя умница. Сюда прибежал и меня к тебе привел. А потом третий раз повезло, когда я его с твоей шапкой домой отослала, он твою подружку лекарку первой нашел. Она тебя, считай из-за кромки и вернула, я бы не смогла. Везучий ты, Мишаня. Только сколько же можно везение испытывать? Рано или поздно везти перестанет. Ладно, отпей еще пару глотков и спи. Сон — лучше лекарство.

— Как он, баба Нинея?

— Даже лучше, чем я думала. Везунчик. Любят его светлые боги.

— Он христианин.

— Он — никто. В нем вообще никакой веры нет, можешь не сомневаться, я знаю.

— Вообще никакой? Так же не бывает!

— Бывает. Трудно таким — надеяться не на кого, кроме себя, да близких людей: друзей, родных. А еще трудно, потому, что самому приходится добро от зла отличать, а не по тому, как вера учит.

— Так за что же его боги любят, если он им не поклоняется?

— А сами боги себе поклоняются? Требы кладут, молитвы возносят?

— Так он, что… Бог?

— Глупостей-то не болтай! Мальчишка он. Может немного необычный, но мальчишка. В каждом из нас есть частица бога, потому, что мы — их потомки. А в нем, наверно, эта частица чуть побольше, чем у других. Вот и все.

— А может, кто-то из богов с его матерью согрешил? Вот и оберегает свое чадо.

— Нет, не чувствую я в нем ничего такого… Нет. Я бы заметила. Человек он. Смертный человек — сын смертных людей, только… Не знаю, как сказать… Есть в нем что-то такое… Ты, когда его лечила, ничего не заметила?

— Что?

— Нет, ты же первый раз… не с чем сравнивать. Потом, может быть, поймешь.

Голоса снова начали удаляться, становиться невнятными…

"Какую подружку Чиф нашел? Юльку? Но эту же Людмилой зовут. А голос похож…".

Додумать мысль Мишка не успел — уснул.

— Михайла! Просыпайся! Смотри, кого я тебе привез!

Голос дядьки Лавра вырвал Мишку из сонного покоя.

— Мишаня, сынок…

— Мама!

— Ань, ну что ж ты плачешь-то? Смотри: живой, здоровый!

— Да какой же здоровый? Ты посмотри на него! Мишаня, сынок, я извелась вся, что ж ты наделал? Пропал, ни слуху, ни духу. Потом Чиф твою шапку принес, не знали что и думать…

— Мама, прости, не мог я иначе. Не хочу я в доме жить, где тебя обижают. Я деду с Немым еще припомню, как они тебя… А жить с ними вместе не буду. Ты не беспокойся, я уже поправляюсь. Баба Нинея говорит, что скоро вставать смогу.

— Да что ж ты говоришь такое, сынок? Разве ж можно так? Нельзя на родичей зло держать. А батюшка Корней чуть не умер. Ты же не знаешь: мы, когда в село вернулись, почти все заболели, а дед Корней тяжелее всех.

— Как заболели? Юлька же написала, что можно возвращаться!

— Да вот так, заболели. Болезнь, оказывается, не прошла, просто все переболели, но умирали почти одни только старики. А кто выздоровел, тот снова уже не заболевал — такая болезнь. Несколько дней человек в жару лежит, кашляет сильно, а потом на поправку идет. Только старики не выдерживали, и Настена не сразу разобралась, как правильно лечить. А когда мы вернулись, она уже все про эту болезнь знала, даже деда выходила, хоть он и старый. Он, да еще староста Аристарх Семеныч теперь самые древние у нас, старше никого не осталось.

— И ты болела?

— И я, но не сильно, дней пять всего…

— И малышня?

— И они тоже, но сильнее всех дед Корней. Он и до сих пор слаб и кашляет еще. Он в бреду все тебя поминал, все хотел идти искать. А как в себя пришел, сказал, что тебя в лесу не найти, но как холода настанут, ты сам на пасеку придешь, чтоб в тепле быть. Туда и собирался за тобой идти.

Ознакомительная версия. Доступно 62 страниц из 309