— Давай я их догоню через пару километров и прикончу, — он похлопал по немецкому автомату у себя на груди. — Пара очередей, и ваши не пляшут. Всё будет шито-крыто, обещаю.
— Зачем? — просил Максим.
— Что — зачем?
— Зачем их убивать?
— Как… Это же немчура, враги.
— Если бы я хотел их убить, я сделал бы это сразу.
— Ну… я думал, ты оставил их в живых, чтобы они помогли вагоны разгрузить.
— Нет, не только поэтому. Слушай, Валера, я ценю твою инициативу, но пусть идут. И пусть доберутся живыми. Так надо.
— Почему? — нахмурился Шило.
— Потому что, как правильно заметил Моисей Яковлевич, я с немцами играю. И хочу посмотреть, каков будет ответный ход. Надеюсь, ты понимаешь, что я не обязан тебя посвящать во все планы и подробности?
— Понимаю, — буркнул Шило, отводя глаза.
Шило ушёл. Максим уже было поднялся, чтобы заняться другими делами, но тут подошла локомотивная бригада в полном составе и выразила желание присоединиться к отряду.
— А как же семьи? — спросил Максим. — Михалыч, ты, помнится, упоминал, что тебе семью кормить надо?
— Так-то оно так, — вздохнул Михалыч. — Да только кто ж её кормить будет, ежели меня в расход пустят?
— Кто, немцы?
— Може, и они. А коли не они, так мельниковцы. В Белокоровичах и по всей округе — их влада [1]. Целый отряд стоит, человек двести с лишним. Есть и местные, но бiльша часть с Западной Украины, с Тернополя, Станислава [2], Стрыя. Со Львова есть. Зброя [3] вся немецкая, немцы их снабжают. Полицаи — вси они. Коммунистов и сочувствующих вбили. Раненых красноармейцев троих и тех, кто их укрывал — тоже. Две семьи жидiв, пожилые уже люди, пять человек — двух мужчин и троих жинок [4] — вбили в лесу за селом. Спасу от них нема никому, и управы також нема. Что хотят, то и роблют [5]. И что им в голову взбредёт — никто не знает. Головный у них — Тарас Гайдук, со Станислава. Чисто бешеный пёс, инакше [6] не скажешь. Ходит с нагайкой весь час [7]. Я с ним поцапался однажды, так чуть нагайкой по морде не получил.
— Но не получил? — поинтересовался Максим.
— Я сказал, что военному коменданту в Лугинах пожалуюсь, Густаву Веберу. Може, знаете такого?
— Знаю. А комендант тебя ценит?
— Коменданту надо, чтобы паровозы по рельсам ходили. С вагонами. Кто буде их вести, не мельниковцы же.
— Ясно. Так что этот Тарас?
— Он зло на меня затаил. Мстительный, як всi они, западенцы. Опасаюсь, если вернусь, не жить мне. Прикопают где-нибудь в лесу, и нiякий [8] комендант не защитит. Дети уже не маленькие, жена работящая, всё знает-умеет, проживут как-нибудь. А я краще [9] с вами. Хоть помру, як людина [10], если придётся.
— Хорошо, — сказал Максим. — Сведения о мельниковцах ценные, спасибо, Михалыч, — он перевёл взгляд на помощника машиниста и кочегара. — А вы?
— У меня детей нет, молод ещё, — сказал помощник. — Отец без вести пропал в первые дни войны, а мать… — он пожал плечами. — Пусть ждёт.
— У меня никого нет, — коротко сообщил молчаливый кочегар. — Хочу бить гадов вместе с вами.
Возвращение партизан в лагерь было триумфальным. Шутка ли! Десять подвод с продовольствием, обмундированием, снаряжением и всем прочим. Настоящее богатство.
— Мать честная, курица лесная, какие же вы молодцы, хлопцы! — командир отряда Нечипоренко не мог сдержать эмоций.- Остап, ты бачишь? Ну, теперь точно зиму переживём!
— Бачу, — отвечал комиссар, окидывая хозяйственным взглядом подводы. — Что молодцы, то молодцы. Это всё?
— А тебе мало? — изумился Нечипоренко.
— Не всё, — ответил Максим. — Там ещё два раза по столько, минимум. Надо быстро разгрузиться и опять туда.
— Сделаем, — кивнул Нечипоренко и рефлекторно потёр руки. — Хлопцы, а ну все сюда, кто свободен!
Солнце уже зашло, когда Максим, Нечипоренко, и Сердюк сели в землянке командира отмечать победу и посовещаться.
Ещё за ужином всем бойцам, участвовавшим в операции, выдали по сто грамм шнапса, а теперь на столе, помимо ярко горящей керосиновой лампы, красовалась бутылка французского коньяка Martell, небольшой запас которого оказался среди трофеев. Здесь же имелся нарезанный тонкими ломтиками сыр на тарелке, шоколад и яблоки. Вместо стаканов — новенькие белые фарфоровые чашки с блюдцами.
Максим с интересом взял в руки чашку, перевернул. На донце виднелось клеймо: немецкий орёл со свастикой в лапах, буква «W», увенчанная короной, надпись Bavaria и год изготовления — 1940.
— Людмила нашла в одной из коробок, — пояснил Нечипоренко. — Хорошие чашки, у нас таких нет. Я подумал, из них и коньяк будет лучше пить, чем из наших железных кружек.
— Если по всем правилам, — сказал Максим, — то коньяк, в особенности настоящий французский, нужно даже не пить, а так — смаковать маленькими глоточками. Наслаждаясь вкусом и ароматом. Из специальных коньячных бокалов, — он показал руками. — Пузатеньких таких, грамм на двести каждый. Называются снифтер. От английского sniff, что значит нюхать.
— Ну ни хрена себе, — сказал Нечипоренко. — Откуда ты всё это знаешь?
— Не помню уже, — нашёлся Максим. — Читал где-то. Но сойдут и чашки, командир, не переживай.
— Ещё не хватало, чтобы я по этому поводу переживал, — хмыкнул Нечипоренко, открыл бутылку и ловко разлил напиток по чашкам. — Ну, товарищи дорогие, за победу. Пусть и дальше нам фартит, а врагу, наоборот. Смерть немецким оккупантам и всем предателям — полицаям, мельниковцам и бандеровцам!
— Чтоб они уже скорее поубивали друг друга, — добавил Сердюк. — А мы поможем.
Чокнулись, выпили.
Коньяк и впрямь оказался хорошим, настоящим. В прошлой жизни Максим не особо жаловал спиртное — так, по большим праздникам мог выпить рюмку-другую крепкого или пару бокалов вина. Но из крепкого как раз предпочитал коньяк.
Максим протянул руку, взял пластинку сыра, положил в рот. Он был сыт, но, как и всякий русский человек, пить без закуски не любил.
Сыр тоже оказался отличный, вкусный.
Нечипоренко разлил по второй, кивнул своему комиссару:
— Давай, Остап.
Сердюк поднялся.
— Второй тост я предлагаю выпить за товарища Сталина, — произнёс он торжественно. — Сейчас всем трудно, но ему труднее всех. Потому что он отвечает за всех нас, за всю страну. Не спит ночами, думает, решает, — он бросил взгляд на портрет из журнала, пришпиленный к стене, поднял чашку выше. — За здоровье Верховного главнокомандующего и вдохновителя всех наших побед товарища Сталина!
Нечипоренко и Максим поднялись.
Чокнулись, выпили.
На этот раз Максим выбрал яблоко. Откусил, похрустел. Кисловато, едали и получше, но под коньяк сойдёт.
Третий тост предоставили Максиму.
— Скажи, Коля, — предложил Нечипоренко.
Максим взял чашку, встал.
— Третий тост — за погибших, — сказал он. — За всех, кто отдал свои жизни за свободу нашей Родины. Вечная им память и слава.
Нечипоренко и Сердюк поднялись.
Выпили, не чокаясь.
После третьей Нечипоренко и Сердюк закурили трофейные сигары. Предложили Максиму.
— Не курю, — отказался тот.
— Загадочный ты всё-таки хлопец, Коля, — сказал Нечипоренко, прищурившись от табачного дыма. — Приходишь, незнамо откуда, уходишь, незнамо куда. Не куришь, опять же. Ладно хоть пьёшь, а то бы совсем никуда.
— Курить вредно, — сказал Максим. — Очень. Это пока не слишком афишируется, но придёт время, и об этом будут громко и открыто говорить все врачи. И не только врачи.
Нечипоренко вынул изо рта сигару, осмотрел её со всех сторон, сунул обратно, пыхнул.
— Да брось, — добродушно сказал он. — Вредно, тоже мне. Все курят!
— А почему, не задумывались?
— Что — почему?
— Почему люди курят?
— Ну… Нервы успокаивает, и вообще, — ответил Нечипоренко.
— Научными исследованиями доказано, что вещество никотин, входящее в состав табака обладает не успокаивающим, а, наоборот, возбуждающим действием. Так что не успокаивает он нервы, не обманывайтесебя.
