Товарищ мэр (СИ) - Муха Руслан

— О, Корнилыч звонит! — бодро сообщил он и тут же ответил: — На связи!

По ту сторону трубки ему что-то сказали, Гена какое-то время сидел и кивал, приговаривая:

— Ага, понял, ага.

Затем покосился на меня и сказал:

— Да вот он, рядом сидит, — прикрыл трубку рукой и спросил: — Корнилыч зовёт нас к себе, мол, посидим, проблемы перетрём. Поедем?

— Далеко ехать? — спросил я, взглянув на время. На экране айфонки значилось «19:52».

— Да он же здесь живёт в посёлке, через две улицы.

— Ну раз так, поехали, — ответил я, вставая из-за стола.

— Будем через пять минут, — ответил Гена Корнилычу, закончил разговор и тоже встал.

Мы погрузились в Генкину «Волгу», проехали две улицы и остановились у большого двухэтажного дома.

— Я так понимаю, и Кобылянский в этом посёлке живёт? — назрел у меня вопрос, пока я смотрел на богатые дома за окном.

— Разумеется, — кивнул Гена. — Иначе как бы он в посёлок попал? Вон там его дом, в конце улицы, — ткнул Гена пальцем, но в вечерних сумерках было сложно что-либо рассмотреть.

Да и не очень-то хотелось. Наверняка его дом мало чем отличается от дома Марочкина или вот хотя бы дома Корнилыча.

Хотя, по сравнению с разухабистым особняком Марочкина, этот дом можно бы даже было назвать скромным. Никакого аляповатого золота, никаких фонтанов с амурами. Но с другой стороны, двухэтажные хоромы выглядели ни хрена не скромно. Скромность не окружает себя таким высоким забором, за которым не видно двора. Хотя уже пора привыкать, что своего положения и денег тут едва ли кто-то стесняется и даже наоборот.

Ворота нам открыли сразу же, стоило только подъехать. Но открылись они не сами по себе, как у Марочкиных, а хозяин сам вышел нас встречать. Причём не похоже было, что визит наш имел хоть какую-то официальную окраску. Корнилыч, грузноватый мужик слегка за пятьдесят, был в белом пушистом халате и сланцах на босую ногу, широко улыбался, сверкая белыми ровными, явно не своими зубами.

— Имя напомни, — шепнул я Генке, пока он загонял «Волгу» на территорию.

— Корней.

— Корней Корнилыч, понятно, — усмехнулся я и начал выбираться из автомобиля.

— Вот он! Герой наш! — весело и явно подтрунивая воскликнул Корнилыч, торопливо подходя и протягивая мне сразу две руки для рукопожатия.

Мою протянутую руку он ухватил в замок мягкими ладонями, но при этом железной хваткой и затряс так, будто хотел проверить, не отвалятся ли у меня конечности.

— Ну, Женек, рад видеть тебя в здравии и на своих двоих, — хохотнул Корнилыч басовито. — Видать, отец твой тебя с того света оберегает. Иначе не объяснить, как ты вообще выжил. Я как тачку твою увидел… Ой, едрить-мадрить! Решил, ну всё, хана пацану. А ты вон какой: бодрый, свежий, красивый! Я там, кстати, баньку растопил, так что идёмте, незачем топтаться на улице.

Я покосился на Гену. В мои планы не входило заседать тут по банькам. Но Гена развёл руками, всем своим видом выказывая, что так заведено у Корнилыча и никуда от этого не деться.

Мы прошли через дом напрямую, через кухню, и вышли в отдельно стоящую бревенчатую баню. Внутри пахло хвоей, жаром и лёгкой духотой. Корнилыч рывком стянул халат, бросил его на лавку и, оставшись в одних семейных трусах, деловито сунул голову в таз с холодной водой.

Генка кивнул мне на висящие на крючке полотенца и простыни и начал сам стягивать одежду. А я же подумал, что в бане уже лет сто не был.

Раздевшись и облачившись в простыни, мы вышли из предбанника в следующее помещение. Оказалось, там был свой бассейн, не такой большой, как в доме Марочкина, а аккуратный, три на три, выложенный по краям голубой плиткой. Вода стояла чистая, пар от неё поднимался лёгкой дымкой.

Рядом, прямо на мокром кафельном полу, стояли два дивана в коричневой коже, а между ними низкий стол. На столе несколько бутылок с заграничными этикетками, стопки, нарезанный лимон и большой свиной окорок. Видно, Корнилыч любил после парилки посидеть с гостями, поговорить, выпить. Но я сюда не отдыхать приехал.

На предложенную выпивку и закуски мы с Геной ответили однозначным «нет». Каждый понимал, что завтра предстоял не простой день, и трезвая голова была нам нужна как никогда. Да и сам я уже давно вообще не пью, и с какой это радости вдруг начинать?

Корнилыч лишь хмыкнул, не настаивая, плеснул себе в стопку и опрокинул её, а после задорно воскликнул:

— Ну, банька уже протопилась! Идёмте!

Мы двинулись за ним в парилку. Воздух здесь был сухой и обжигающий, пахло раскалённым деревом и можжевельником. Мы устроились на полках. Корнилыч же начал что-то колдовать у печи, ворошить угли, подбрасывать ароматные ветки, довольно вздыхать, охать и ахать. А когда он, наконец, умостился на своей полке, отдуваясь и вытирая лоб, я решил, что пора завести разговор.

— Корнилыч, дело у меня к тебе есть, — начал я.

— Да вкурсе уже, — улыбнувшись, на выдохе протянул он. — Генка мне подробно всё объяснил и просветил. Только проблемка тут у нас. Это ведь архивный уже вопрос. А в девяностых у нас там пожар был. Как раз в девяносто третьем я сам только на службу поступил. Хорошо помню. — Он помолчал, глядя в стену, а после продолжил: — Поджог был явно намеренный, все здание сгорело, вот только виновника так и не нашли. Учитывая, сколько там дел было, выгодно это было всем, по кому они числись. А это слишком уж много подозреваемых. Да и бардак там у нас в девяностые такой был… Мама не горюй!

Я мысленно выругался. История, однако, получается, всё сложнее и сложнее.

— Я, кстати, Генка как сказал, вспомнил тут одного, — вдруг сказал Корнилыч. — Правда не знаю, Лебедев он был или нет, да и имя уже не вспомню. Но погремуха у него была «Лебедь». Он старшаком у нас на районе был, когда я ещё в школе учился. ОПГ организовали. О-о-о-х, и чудили они тут, конечно, всех малолеток закошмарили… Мы, пацанва, лишний раз на улицу выходить боялись. Но длилось это недолго. Их вроде приструнили, и они в областной центр перебрались, к банде Субботиных примкнули.

Корнилыч с усилием провёл рукой по лицу, стирая пот.

— Я этого Лебедя один раз видел, запомнился он мне. Не то чтобы сильно страшный, но… авторитет всё-таки. Ходил всегда в кепке, зимой и летом. И взгляд у него был такой жуткий, пустой, как у озёрной рыбы.

— В кепке восьмиклинке? — спросил я, уже поняв, что это именно тот, кто мне нужен.

— Ага, — весело протянул Корнилыч, а затем удивился: — А ты откуда знаешь?

— Угадал, — буркнул я, а после спросил: — А ты дальше не в курсе, что с ним стало?

— А кто ж его знает? — Корнилыч развёл мокрыми ладонями, брызги пота разлетелись в жарком воздухе. — Может, сел. Может, в бизнесмены подался. Тогда многие так, из грязи в князи. А может, уже в земле покоится. Такие редко до седых волос доживают.

Он потянулся за ковшиком, плеснул воды на раскалённые камни. Пар с шипением окутал нас.

— Я, конечно, поспрашиваю своих. Вдруг кто помнит да чего знает. Но ты, Жень, особо не надейся. Время было мутное, такие вот элементы терялись только так. Сегодня есть, завтра нет.

Корнилыч тяжело вздохнул, какое-то время молчал, а после продолжил:

— А вот по поводу дела Мотова-Барышникова, это я кое-что даже сам знаю. Громкое было дело, его, кстати, мой начальник расследовал, царство ему небесное. Вот такой мужик был, — выпятил Корнилыч большой палец вверх. — Он с напарником их и прижучил. Правда, напарник погиб.

Я слегка напрягся, а Корнилыч продолжил:

— Так-то подробностей я особо не знаю. Понятно, что этих посадили, директора оборонки вообще расстреляли. Вот только одно не пойму: какое это вообще к Мишке отношение имеет. Ему тогда, как и мне, лет десять было. Но если надо, можно поискать. Их дело наверняка же выше ушло, и там-то в архивах должно было сохраниться.

— А как говоришь, твоего начальника звали? — спросил я.

— Семён Петрович, — растерялся Корнилыч, явно не ожидая такого вопроса. — Люблин Семён Петрович.