Варяг III (СИ) - Ладыгин Иван

Эйвинд дернулся, как от удара током, громко крякнул, но не проснулся. Второй, более точный выстрел вызвал недовольное сонное ворчание. Ну, а третий уже сработал как надо…

Мой друг с трудом оторвал голову от стола. Его лицо было помято, как после доброй драки, глаза блестели крошечными, заплывшими щелочками. И в них плескалось отчаяние жестокого похмелья…

— Проснись… и… пой! Проснись… и… пой! — с легкой насмешкой пропел я куплетик из своей старой жизни, чувствуя, как и сам понемногу оживаю, наполняясь силой от сытной еды и холодной воды.

Эйвинд несколько раз моргнул, с трудом фокусируя на мне свой затуманенный взгляд. Его сознание медленно, с явным усилием, возвращалось из небытия, плывя сквозь густые, непроглядные туманы вчерашних возлияний.

— А-а… Рюрик… — прохрипел он. — Поздравляю с женитьбой… Ну, и всё такое прочее… Искренне. Будьте счастливы. Желаю вам много детей. Сильных. Здоровых. Чтобы… чтобы продолжили твои безумные дела…

— Ага… Спасибо за добрые слова, — я отломил большой кусок душистого хлеба и протянул ему через стол. — Давай, приводи себя в порядок, друг. Умывайся, ешь, протрезвляйся. Скоро пойдем к беженцам из Гранборга. Проведаем да посмотрим, как они устроились. Авось, кого-нибудь в пехоту завербуем… Или на стройку… Здоровых мужиков они с собой пригнали, не одни старухи да дети. А им без дела скучно, могут начать буянить и проблемы создавать.

Пока Эйвинд нехотя приходил в себя, я попросил слуг принести ему плотный завтрак и большой кувшин воды. Аппетит у друга оказался поистине зверским. Он молча, но с явным удовольствием умял полную глиняную миску густой, наваристой похлебки с кореньями и мясом, заел ее доброй половиной краюхи хлеба и солидным фунтом холодной, сочной говядины, и запил все тем же огромным кувшином ледяной воды, после чего с наслаждением вытер свое потное лицо и пышную бороду мокрым рукавом рубахи.

— Ну, теперь я почти человек, — проворчал викинг, с трудом поднимаясь со скамьи. Затем он с удовольствием потянулся и хрустнул всеми суставами… — Почти. Только вот голова трещит, будто по ней гномы работают… Своими тяжеленными молотами…

— Это пройдет, обязательно пройдет, — успокоил я его, похлопывая по плечу. — Свежий воздух и пара дел — лучшее лекарство от такой напасти.

Когда он окончательно пришел в себя, я подозвал к себе двух дружинников из тех, что были построже да посолиднее.

— Слушайте сюда, братья… — сказал я тихо. — Охраняйте покой моей жены. Никого не впускать и не выпускать, пока она сама не проснется и не соизволит выйти. Ни-ко-го, поняли? Даже если сам Один, Отец Павших, постучится в эту дверь и потребует аудиенции, говорите, что конунг Рюрик лично приказал не беспокоить Астрид ни под каким предлогом.

Те синхронно кивнули, в глазах вспыхнули огоньки безоговорочной ответственности.

Мы с Эйвиндом вышли на улицу. Воздух был свеж и упруг, как стан молодой девицы…Пахло морем, дымом и серебряной росой. Солнце уже давно висело над темными грядами гор, но его осенние лучи еще не успевали как следует прогнать ночной холод и высушить лужи на утоптанной земле.

Держась на почтительной дистанции, за нами последовали мои хускарлы — молодые, крепенькие, как дубы. Так… для моего же спокойствия и для видимости. Времена были смутные, непредсказуемые, и даже в собственном, казалось бы, городе, среди своих людей, расслабляться и терять бдительность было непозволительной роскошью. Слишком уж много глаз смотрело на меня сейчас с немой завистью, а то и со скрытой ненавистью…

По пути Эйвинд поподробнее решил рассказать мне о беженцах.

— Большинство Гранборгцев разместили в пустующих домах на восточном краю города, поближе к старой стене. После прошлого налета Харальда многие семьи полегли, а их жилища остались нетронутыми. Селили по три-четыре семьи в один большой дом. Кое-кто сам себе шалаш сколотил прямо у подножия стены из досок, веток и того, что под руку подвернулось. В общем, как-то живут, ютятся.

— Последнее — не очень хорошо… Все необходимое им предоставили? — спросил я, оглядывая постройки, некоторые из которых все еще несли на себе следы недавней битвы. — Дрова, еду, одеяла? В моем Буяне не должно быть голодных, замерзающих и брошенных на произвол судьбы людей.

— Дрова — да, из городских стратегических запасов велел раздать, — кивнул Эйвинд. — С едой пока туже, напряженка… Но пока, вроде, хватает. Опять же… Твой свадебный пир накормил всю округу! Берр тоже свою лепту внес, правда, скрипя сердцем, но внес. Раздал теплые шерстяные одеяла всем нуждающимся. Наверняка, чует, что иначе ты его на кол посадишь за ту историю с берсерком на тинге.

Я кивнул. Мы вышли на широкую площадь, где уже вовсю бурлила обычная дневная жизнь Буянборга. Люди спешили по своим неотложным делам, вели разгоряченные споры у торговых лавок, чинили инструменты и телеги, вели на веревках упрямых, блеющих коз. Многие, завидев меня, останавливались с теплыми искренними улыбками. Они от всей души радовались за своего нового конунга, за его прекрасную жену, за тот маленький лучик надежды и чистой радости, что пробился сквозь кромешную тьму вечной войны, смерти и разрухи. Я ловил эти открытые добрые взгляды, кивал в ответ, и на мгновение мне становилось легче, теплее и спокойнее на душе. Я давно стал частью этого сурового народа…

Но были, конечно, и другие. Те, кто при моем появлении хмурился, демонстративно отворачивался и бормотал себе под нос что-то невнятное и злое…

Я тяжело вздохнул…

Недовольные и завистники найдутся всегда, чтобы ты ни делал и как бы хорошо ни правил… Старая истина не менялась и здесь…

— Эйвинд, — тихо сказал я, глядя на группу женщин, тащивших к морю плетеные корзины с бельем. — Пусть дружинники соберут здесь всех беженцев, всех, кого смогут найти. И моего «старого друга» Берра — тоже. Скажи, что конунг Рюрик хочет поговорить с ними.

Пока наши молодцы выполняли поручение, разбегаясь по узким, извилистым улочкам, мы с Эйвиндом ненадолго присели отдохнуть на краю каменного колодца. Я достал из-за пояса небольшой нож и начал неспешно чистить им ногти, чтобы хоть чем-то занять дрожащие руки…

— Как думаешь, скоро Торгнир со своей веселой компанией подтянется к нашим стенам? — спросил я, не отрывая взгляда от своей кропотливой работы.

Эйвинд громко хмыкнул и с силой потер виски, будто пытался таким образом вправить на место собственный мозг.

— Думаю, дня три, не раньше, — ответил он, нахмурившись. — Если он, конечно, не полный идиот, то обязан дать своим воякам передохнуть после долгого марша… Но слухи ходят, что он далеко не глупый человек. Хитрый, как лис. И мстительный, как раненый кабан.

— Хитрости как раз нам сейчас и не хватает, — улыбнулся я. — С тем же Харальдом было все куда проще. Он давил числом и грубой силой. А этот… этот будет изворачиваться, подкупать, посылать лазутчиков и строить козни. Я бы так и делал на его месте…

— Зато в честном бою мы порвем его, как тухлую, вонючую селедку! — уверенно, с привычным задором заявил Эйвинд, и в его налитых кровью глазах вспыхнул знакомый, боевой огонек. — Наши парни злы, голодны до славы и по-настоящему верят тебе. А его орда — это же просто сброд, собранный на скорую руку из обозных воришек, голодранцев и всякого отребья. Коренные Альфборгцы все равно больше ценят Ульрика Старого, нежели его самого.

— Не обольщайся, друг мой, не обольщайся, — сурово предостерег я его, с силой вкладывая нож в ножны. — Сброд, ведомый умным, харизматичным и по-своему отчаянным предводителем, порой куда опаснее самой что ни на есть дисциплинированной, но равнодушной армии. Они будут драться с диким остервенением, за свою долю, за свою единственную призрачную надежду выжить и поживиться. А это, поверь мне, один из самых сильных мотивов в мире. Сильнее любого долга и самой громкой чести.

Спустя какое-то время, под громкие крики дружинников и недовольное ворчание, на площади собралась большая пестрая толпа Гранборгцев. Они стояли тесными нервными кучками. В их запавших глазах читалась усталость и скорбь по родной земле.