Варяг III (СИ) - Ладыгин Иван

Разумеется, прибыл и сам Берр со своей неизменной свитой из двух приземистых молчаливых здоровяков. Он неспешно подошел и без тени раболепия склонил голову в почтительном поклоне. Его умные и цепкие глаза забегали по моему лицу, выискивая хоть какой-то намек на предстоящие задачи… Он с плохо скрываемой опаской поглядывал на меня, уже подсчитывая в ужасе, сколько золотых колец, мешков с зерном и бочонков с медом потеряет сегодня из-за моих новых безумных авантюр.

Мой опыт публичных выступлений за все те долгие годы, что я провел, стоя перед скучающими студентами, сейчас сослужил мне поистине бесценную службу. Я уверенной походкой вышел на середину площади, взобрался на импровизированную трибуну — обычную опрокинутую бочку из-под соленой сельди — и медленно обвел взглядом собравшихся, стараясь встретиться глазами с каждым человеком…

— Здравствуйте, добрые люди! — начал я, и мой голос набатом разлетелся по всей площади. — Я — ваш конунг Рюрик! Вы прибыли сюда, на Буян, по моему личному приказу, чтобы не пасть под мечами узурпатора Торгнира и его приспешников. И сейчас я хочу узнать обо всех ваших нуждах и проблемах! Я хочу сделать ваше пребывание в нашем городе максимально сносным и безопасным, пока эта проклятая война не закончится. Так говорите же! Не таите в сердце обиду и гнев!

Люди неуверенно переглядывались, перешептывались, но никто не решался начать, боясь быть первым, боясь навлечь на себя гнев правителя. Но в какой-то момент из самой гущи толпы, грубо расталкивая людей, вышел рослый широкоплечий викинг. Он держал на могучей руке маленького спящего ребенка.

— Ты по что наши дома спалил, изверг⁈ — гневно выкрикнул он. — Весь наш город, всю нашу жизнь сжег дотла! Мой дом… Лавка моего покойного отца… Все, что мы с семьей строили и обустраивали долгими годами, все, ради чего жили и трудились! Один лишь пепел остался!

— Да! Зачем ты это сделал⁈ — грозно, как эхо, подхватила толпа, и по площади зашелестел нарастающий ропот. — Где нам теперь жить⁈ На что надеяться⁈

Эйвинд, Берр и мои дружинники невольно схватились за рукоятки боевых топоров, с тревогой глядя на это зрелище. Но я лишь спокойно поднял руку, властно требуя тишины. И дождался, пока нестройный ропот не стих, сменившись напряженным молчанием.

— А вы бы предпочли, чтобы ваши дома, ваши теплые очаги, остались целыми и невредимыми для Торгнира из Альфборга? — спросил я, и в моем голосе зазвенела холодная, неумолимая сталь. Я обводил их взглядом, одного за другим, стараясь пронзить каждого до самого сердца сутью своего страшного вопроса. — Вы бы лучше приютили у себя на пороге его голодных, озлобленных воинов? Да? Уверяю вас, они доставили бы вам массу куда более серьезных неудобств, чем просто потерянное жилище… Они подчистую съели бы все ваши последние запасы. Переспали бы с вашими женами, даже не спросив разрешения. А тех, кто посмел бы возмутиться, кто поднял бы голос в защиту своего крова и своей чести, попросту убили бы. Без всякой строгой дисциплины, а откуда ей взяться, если Торгнир взял свою власть совсем недавно и правит в основном страхом и жестокостью? Впрочем, как и я… — я позволил себе короткую, горькую усмешку. — Разница лишь в том, братья и сестры, что мой страх — это страх за вас. А его страх — это страх за свой, шаткий трон.

Тут люди крепко призадумались. Они были викингами. Они рождались, жили и умирали с оружием в руках. Они прекрасно понимали, что такое «голодная», озверевшая от долгого и тяжелого похода армия мужчин, выпущенная на просторы мирного, беззащитного города — грабежи, беспредел, воровство, бессмысленное насилие и полное, тотальное беззаконие были бы гарантированы в таком случае. Они видели это не раз, бывало, и сами в подобном участвовали.

Воспользовавшись их минутным смятением и нерешительностью, я сменил интонацию и продолжил задушевным голосом, как если бы я говорил с самыми близкими друзьями у горящего домашнего очага:

— Молчите… Значит, в глубине души вы понимаете, зачем я это сделал… Я лишил Торгнира укрепленной базы, теплого крова и обильного пропитания в этой войне. Я заставил его армию голодать и мерзнуть в открытом, сыром поле, под осенними дождями и ветрами, пока мы с вами сидим за крепкими, надежными стенами, у горящих, щедрых очагов. К тому же, помните! Это он решил на нас напасть! Слепая и ненасытная жажда власти ведет его к нашим стенам! Я же хочу лишь одного — мира для всего нашего острова! Мира и процветания для всех нас!

Я сделал небольшую, но выразительную паузу…

— И я даю вам слово! Клянусь своим будущим местом в Вальхалле, клянусь светлой памятью всех павших героев! Мир будет! Мы обязательно отстроим ваш Гранборг заново! Вместе! Он станет еще лучше, еще краше и еще сильнее, чем был прежде! Ваши новые дома будут больше, прочнее и просторнее! Мы не бросили вас на произвол судьбы сейчас. И не бросим — после нашей общей победы! Мы — один народ, дети одних и тех же суровых богов и одной земли! И мы разделим все тяготы и лишения вместе! Я обещаю вам, что очень скоро, жизнь на Буяне круто изменится к лучшему! Мы построим такие города, такие быстрые и надежные корабли, такие теплые и чистые бани, что всем нашим морским соседям станет завидно! Но для этого! Нам нужно сначала победить Торгнира из Альфборга! Для этого! Мы должны стать настоящими героями, о которых скальды потом сложат самые прекрасные, самые долгие и славные песни!

Я выкрикивал эти последние слова, вкладывая в них всю свою страсть, всю веру, всю ярость и надежду, что клокотали в моей груди…

— И мне нужно знать, что вы со мной в этом начинании! Что мы смотрим в одном направлении! Что в грядущей битве, когда сталь сцепится со сталью, мы сможем опереться друг на друга, как родные братья!

Из толпы снова вышел тот самый викинг. Ребенок на его руке уже проснулся и тихо, испуганно хныкал, уткнувшись личиком в отцовскую шею.

— Наши старики… наши отцы и деды… все они погибли, — сказал он. — Сражаясь с Торгниром на том холме… Они сделали свой последний, сознательный выбор в твою пользу, Рюрик! Они предпочли славную, достойную смерть в бою позору бегства и рабства. Они купили нам, живым, драгоценное время своей старой, но еще горячей кровью. И кто мы такие теперь, чтобы нарушать последнюю волю наших отцов и матерей⁈ Я, так точно, пойду за тобой! Не опозорю светлую память моих родичей! Моя секира будет биться рядом с твоей! Я буду рядом до последнего вздоха, пока в моих жилах течет кровь!

Эти слова стали той самой искрой, что упала в бочку с порохом. Толпа взорвалась ликующим одобрением. Люди сжимали кулаки, трясли в воздухе своим оружием, поднимали маленьких детей на плечи, чтобы и они видели своего конунга.

— Да! Мы с тобой, Рюрик! Встанем в один строй! Как скажешь, так и будет!

— За Гранборг! За наших павших стариков! За жизнь!

Я слушал эти оглушительные крики и чувствовал, как по моей спине бегут крупные мурашки. Это было настоящее рождение чего-то нового и большого. Общей судьбы. Единого народа.

— Отлично! — крикнул я, перекрывая общий шум, и снова высоко поднял руку, призывая к порядку. — Я бесконечно рад вашему решению! Но, увы, у меня сейчас совсем мало времени… Мне нужно срочно готовить город к обороне, ковать новое оружие и укреплять стены. Поэтому мой дорогой друг и уважаемый человек… — тут я чуть усмехнулся и повернулся к Берру, который стоял чуть в стороне, бесстрастно наблюдая за всем происходящим, словно хищник, оценивающий огромное, непуганое стадо. — Добрый и невероятно щедрый человек Берр выслушает все ваши жалобы, все ваши нужды и постарается решить все ваши насущные проблемы в кратчайший срок. Он поможет вам и с жильем, и с дровами, и с оружием, и с едой для всех остальных. У него для этого есть и необходимые ресурсы, и умная, расчетливая голова на плечах. Верно же, Берр⁈

Делец перевел свой взгляд с возбужденной толпы на меня. Его глаза сузились до бусинок-щелочек. Он мгновенно понял, в какую изящную, но железную ловушку я его только что поставил. Отказаться сейчас — значило показаться в глазах всех этих людей жадным, бессердечным скрягой, недостойным звания викинга и уважения. Согласиться же — значило добровольно потратить свои кровные, нажитые непосильным трудом и обманом сокровища на каких-то чужаков-беженцев. Он с пониманием оскалился и символически склонил голову. И в этой его улыбке, в этом поклоне, было что-то поистине змеиное… Но мне было все равно… Его долг передо мной еще не был закрыт.