Кровавая ассамблея (СИ) - Иванников Николай Павлович

Стоп! Но я совершенно точно слышал два выстрела! Значит, у предполагаемого убийцы было два пистолета? Но зачем?

Ерунда какая-то…

Сопровождаемый Вяземским, который волей случая оказался в центре событий и теперь чувствовал себя необычайно гордо, я осмотрел место происшествия. Ничего необычно и подозрительного здесь не было. Только пятна свежей крови на траве говорили о том, что совсем недавно здесь произошло покушение на убийство.

Одно было непонятно: с какой целью сиятельный князь в самый разгар фейерверка решил уединиться в кустах? Можно предположить, конечно, что ему приспичило по малой нужде, а сходить до нужника было лень. Но как-то это… притянуто за уши, что ли?

Тот, кто в него стрелял не мог знать заранее, что сиятельный князь пожелает покинуть гостей и окажется в удобный для выстрела момент именно в этом месте. Для этого нужно быть ясновидящим. А я таковых даже среди магов не встречал.

Не особо надеясь на успех, я опросил караульных гвардейцев на воротах. Мои сомнения подтвердились: никто из них не заметил ничего и никого подозрительного. Людей с огнестрельным оружием они не видели. Собственно, они не видели вообще никого — все гости находились около особняка, и у ворот никто из них не слонялся.

Все было чинно и спокойно. Гвардейцы так и сказали:

— Все спокойно, господин следователь сыскного приказу! За время дежурства ничего подозрительного не наблюдалось!

Словно псы пролаяли — отрывисто так, громко. Одно слово: лейб-гвардия.

Глава 15

Невеселое окончание замечательного вечера

Я и не рассчитывал, что опрос караульных как-то прояснит ситуацию. Вряд ли человек, решившийся на убийство и пронесший с собой на ассамблею сразу два пистолета, будет маячить на виду у караульных гвардейцев.

Тогда я вернулся на место преступления. Петруша Вяземский теперь повсюду сопровождал меня с видом необычайно значимым. Он даже вызвался опросить гостей — из числа тех, кто прошел в дом, сопровождая раненного князя — на предмет каких-то возможных полезных наблюдений. Я отпустил его с богом, а сам занялся осмотром окрестностей, пытаясь выявить место, где мог находиться предполагаемый стрелок.

Разумнее было предположить, что скрывался он где-то в кустах, поджидая подходящий для выстрела момент. Конечно, подобная тактика выглядела глупой и могла вообще не дать никакого результата, но ведь нельзя сбрасывать со счетов версию, что стрелок мог быть умалишенным?

Вот же черт, не слишком ли много умалишенных для одних-то суток?

Ничего не обнаружив в близлежащих кустах, я вновь вернулся на место преступления, обозначенное пятнами крови князя Бахметьева. Здесь находился и серебряный поднос, на котором все еще стоял графин с водкой, лежали ножи и валялась окровавленная пуля. Перепачканные в крови салфетки лежали тут же.

Тут подоспел и Петруша Вяземский, по-прежнему с фонарем в руках. Заметив мой вопросительный взгляд, он отрицательно покачал головой.

— Никто ничего не видел и не слышал, друг мой Алешка, — доложил он. — Все были увлечены фейерверком и шампанским. К тому же после столь яркого фейерверка у всех в глазах мелькали пятна, и очень трудно было рассмотреть, что там происходит в темноте за кустами.

Да, так оно и было. У меня и у самого перед глазами еще долгое время цветные пятна плавали. Где уж тут разглядеть кого-то подозрительного с пистолетами в руках?

Честно сказать, я и не ждал ничего полезного от опроса гостей. Я был первым, кто прибыл на место преступления, и не успел тут заметить ничего необычного. Что же говорить о других, кто появился здесь позднее?

Покачав головой, я взял с подноса пулю, которую Катерина вытащила из груди князя Бахметьева, и обтер ее салфеткой. Пуля как пуля, ничего особо примечательного. Свинцовая, круглая, с одного бока деформировалась от удара о серебряный крест и ребра. На уцелевшей части можно рассмотреть какие-то линии неясного происхождения. Либо они там были изначально, либо появились при прохождении ствола в момент выстрела, либо образовались уже при ударе о тело. Сейчас и не видно толком — кровь на свинце высохла кривыми разводами, и уже не разобрать, где здесь царапины, а где просто полоски крови.

Собственно, пуля как пуля, но изучением ее я займусь позднее. А сейчас важнее выяснить откуда она сюда прилетела.

Опустив пулю в карман камзола, я в который раз осмотрелся, пытаясь понять, откуда были произведены выстрелы. Пуля попала князю Бахметьеву прямиком в грудь, и если его при этом отбросило в противоположном направлении, то… То стрелок должен был находиться где-то во-он у тех кустов! Выстрелив, он мог нырнуть в заросли, добраться до ограды и покинуть усадьбу под покровом ночи.

Конечно, караул на воротах утверждает, что никого подозрительного замечено не было, но не могли же они вести наблюдение непрестанно. Глянут раз-другой в течение часа и дальше стоят. Их дело — ворота.

— Алешка, глянь! — сказал вдруг Вяземский, задрав фонарь над самой головой. — Чего это там такое торчит?

И пальцем при этом тычет как раз том направлении, куда я сейчас и смотрел.

— Где⁈ Ничего не вижу, брат Вяземский — ты же мне прямо в глаза своим фонарем светишь!

— Да вон же, Алешка, прямо под кустом! — он отвел фонарь в сторону, а меня взял за плечо и поволок куда-то вперед. — Что, так и не видишь? Вот!

И тут я тоже увидел. Шагах в двадцати о того места, где я обнаружил раненного князя, из-под куста торчал тупоносый мужской башмак. И даже не полностью, а лишь наполовину. И как только Вяземский умудрился его рассмотреть⁈

— Экий ты глазастый, Петруша! Даром что очки носишь!

Подойдя к кустам, прямо к тому месту, откуда выглядывал башмак, мы остановились. В кустах лежал человек. Не то чтобы на земле лежал, а прямо на кусту, раскинув руки в стороны. С левой руки у него, зацепившись спусковой скобой за указательный палец, свисал пистолет. Второй пистолет валялся у него прямо под ногами.

Лица у человека не было. Точнее, оно было до неузнаваемости разворочено выстрелом. Пуля вошла под нижнюю челюсть, опалив ее сгоревшим порохом, а вышла из переносицы, разворотив кости. Нос ему оторвало пулей, и он теперь болтался на куске плоти, отчего все лицо его было густо залито кровью, которая успела немного подсохнуть и стала похожа на маску.

Глаза мертвеца были страшно вытаращены. Кровь их не коснулась, и белки ярко светились в свете фонаря. Подойдя к покойнику ближе, я склонился над ним и заглянул в эти глаза. Жизни в них уже не было никакой, но выражение безграничного ужаса, охватившее мертвеца в момент смерти, застыло в них, казалось, навечно.

В какой-то момент мне показалось, что из чуть приоткрытого рта мертвеца вытекла струйка пара, пахнущая чем-то знакомым и не особо приятным. Вряд ли он мог быть живым, и, понимая это, я зажмурился и потряс головой. Да нет — показалось! Он мертв абсолютно и бесповоротно, в этом можно было не сомневаться.

Обернуться меня заставили странные звуки, донесшиеся из-за спины. Вяземский стоял, согнувшись в три погибели, и его тошнило прямо под ноги. Из него при этом вырывались утробные звуки, вместе с французским вином и непереваренным ужином.

— Ой, Лешка… — просипел Вяземский, когда проблевался и выпрямился, утирая рукавом свои пухлые губы. — Нет у меня привычки видеть такое… Наизнанку выворачивает! Не понимаю, как можно на такое смотреть?

— Покойник как покойник, — ответствовал я, но от мертвеца отошел. — Скажи-ка мне, Петруша, что ты по этому поводу думаешь?

Вяземский кинул быстрый взгляд на покойника, прикрыл рот ладошкой и торопливо отвернулся.

— Что думаю? — глухо переспросил он. — Похоже на то, что он выстрелил сначала в князя Бахметьева, а затем сразу же пальнул в себя… Но мне кажется, что это можно было сделать как-то по-человечески, в сердце, например. Зачем же в голову-то стрелять, безобразить себя?

Это было похоже на правду. Некий человек из чувства личной неприязни решается убить князя Бахметьева прямо в его доме во время ассамблеи. Должно быть он был даже одним из приглашенных, и тогда личность его вскоре станет нам известна. Узнать его сейчас не представляется возможным — уж больно он обезображен. Но это только вопрос времени.