Последний Герой. Том 8 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Она взглянула на нас, улыбка погасла.

— Вы что, мальчики, думаете — я его, что ли… — замялась она. — Он всегда такой был щедрый со мной и одинокий. Всё жаловался на жизнь. Ещё говорил, что только мне может довериться. Знаете, есть такие мужчинки, которые любят пожалиться женщине. Барабашек из таких был.

— Ну вот, правильно мыслишь, — сказал я. — Это мы и хотим от тебя узнать: на что жаловался, про что говорил? Были какие-то конфликты? Враги?

— Может, кто-то ему угрожал? — добавил Шульгин.

— Может… — она замялась, потом, видимо, вспомнила: — Он ещё рассказывал… но без подробностей.

— Ну давай уже, — сказал я. — Можно, ничего ему уже не будет — хуже, чем быть закопанным в сырую землю, быть не может.

Анжела вздохнула, убрала прядь волос за ухо.

— Ладно, — сказала она. — Наверное, могу сказать: он был виноват в ДТП. Он не углядел — мальчонка по обочине ехал, он его сбил. Потом, сказал, подговорил свидетеля — тот оказался на денежки падкий. Мать родную продаст за бабки, — на лице у неё промелькнуло что-то вроде сожаления. — Нет, я его не осуждала. Мне, конечно, жалко пацана, я его не знала.

— И что дальше? — спросил я.

— Потом… — Анжела помолчала. — Потом он сказал, что ночью плохо стал спать. Этот пацан на самокате каждую ночь ему дорогу во сне переезжает.

— И он сбивает его снова? — спросил я. — Там, во сне?

— Нет, паренек просто переезжает ему дорогу, — ответила Анжела. — И машет, будто зовёт с собой… ну, туда, — она подняла глаза к потолку. — На тот свет. Ой, мамочки…

— О как… всё-таки была у него совесть, — сказал я.

— Смерть свою чую, говорил, — вспоминала Анжела слова Барабаша. — Получается, он и вправду её чуял? Даже в церковь ходил, чтобы, как он выразился, сглаз этот снять, или что там. Я не разбираюсь в религии… Он тоже. Но где-то вычитал в интернете, что, дескать, надо пойти покаяться, и всё будет… всё будет зашибись.

— Он что, каяться ходил?

— Ну да.

— В какую церковь?

— Так она у нас одна — храм этот, трёхглавый. Но что-то у него там не заладилось. Говорил, что с батюшкой поругался. Или батюшка его выгнал, я так и не поняла.

— С каким батюшкой?

— Да я откуда знаю… Из церкви, наверное, батюшка. Вряд ли их там много, да?

— И больше ничего не рассказывал?

— Ну, что резина лысая, менять надо, — пожала плечами Анжела. — Хорошую хочет поставить, а на хорошую денег жалко — все денежки свидетелю тому отдал.

— Да нет, я про церковь, про батюшку, про вот эти его видения.

— А, нет, — мотнула она головой. — Больше ничего. Только просил его хлестать сильнее в последнее время. Любил он плёточку, любил это дело с плёточкой делать.

— Ну, ясно, — кивнул я. — А зачем к тебе журналистка-то ходит?

— Олеська, что ли? — вздохнула Анжела уже иначе и махнула рукой. — Так она подруга моя. Та ещё коза. Всё морали меня учит. Говорит, давай, ты же учительница по образованию, иди в школу работай.

— Учительница?

— Ага, заработаешь в школе, — фыркнула она. — А я на квартиру коплю. Не век же в съёмной хате жить. Замуж-то никто не берёт проституток, всё самой надо шевелиться.

Анжелка улыбнулась, но улыбка вышла какая-то грустная.

Мы ехали с Шульгиным по городу на старой «Тойоте». Тот был мрачнее тучи.

— Да ладно, Колян, — сказал я, — забей.

— Блин, ну так же нельзя было притворяться. Она так меня целовала. А что тогда получается, не только тот с фингалом, вообще всё было обманом? — пробормотал Коля.

— Слушай, ну ты когда девушек обманываешь, — сказал я, — ничего. А тебя раз обвели вокруг пальца — так всё, жизнь кончилась, трагедия.

— Я думал, она другая, — пробормотал Коля.

— Другая, — проворчал я, — ждёт трамвая. Ладно, не кисни, давай работать. Короче…

— Ладно, да, ты прав. Так… Что у нас тут получается? — начал он преувеличенно заинтересованно. — Чучалин исповедовался батюшке — и мёртвый. Барабаш тоже ходил в церковь — и мёртвый. Потом было покушение на мэра. Он пока что живой. Но я не удивлюсь, если он тоже ходил в церковь. Жаль, что этого у него не спросишь. Похоже, он нас считает врагами.

— М-да, похоже, мэр действительно считает нас лютыми врагами, если подослал журналистку следить за нами. Навестим-ка попа, переговорим, спросим, что да как.

Я направил машину туда, где располагался храм.

Мы въехали на территорию храма, а там уже стояла полицейская «Газель». На боку — номер телефона дежурной части Камнегорского ОМВД.

— Опергруппа приехала, — сказал я.

— Опередили нас⁈ — удивился Шульгин. — Блин… как узнали?

Возле одного из хозяйственно-бытовых строений толпились люди. Мы подошли. Участковый, опер, даже кинолог с собакой рыскал. Прокурорский следак писал протокол осмотра. Опер был тот самый, с которым я сегодня разговаривал — в возрасте, седой.

— Владимирыч, что здесь случилось? — спросил я его.

— Да вот, по дежурным суткам потеряшку отрабатываем, — ответил он. — Отец Арсений заявил, что его послушник, некий Тихон Фёдоров, пропал пару дней назад. Делаем осмотр, как положено, его жилища.

Я вошёл внутрь. Убогая комнатка с углом под кухоньку, электроплитка, стены, кровать, стол. Но чистенько, прилично, не прокурено даже.

Отец Арсений стоял тут же.

— Здравствуйте, — сказал я.

Тот сразу узнал нас и проговорил:

— И вам здоровьица. Не думал, что по пропащую душу Тихона столько сотрудников приедет.

Мы вышли с ним на улицу.

— Вы думаете, его убили? — спросил я.

— Почему вы так считаете? — ответил он вопросом на вопрос.

— Ну, обычно заявляют о пропаже человека, когда есть подозрение, что с ним что-то случилось. Может, просто ушёл?

— Может, и просто ушёл, — вздохнул иерей. — Но… странно всё это. И я обязан отреагировать, как настоятель храма. Тихон был послушником у нас, работал исправно, а тут вдруг исчез. Вот и обратился в органы правоохранительные за помощью.

— Что значит — послушник? — спросил я.

— Жил при храме, выполнял разную работу: воск расплавленный собирал, свечи катал, по хозяйству хлопотал.

— Он у вас официально работал? — уточнил я.

— Так послушник же, — развёл руками Арсений. — Не за зарплату он здесь, а по велению души, по вере.

— То есть за хлеб работал. Так получается?

— Послушайте, молодой человек, — скривился иерей. — Всегда так было. Всегда при церквях были послушники, добровольные помощники. Потом некоторые становились священнослужителями, если доказывали свою веру, преданность Слову Божию, смиренность.

Он сложил руки на груди, посмотрел прямо на меня. И вовсе не смиренно. Кажется, его возмущали даже не мои вопросы, а сам факт, что мне вздумалось по такому поводу их задавать.

— Ясно…

— Никаких денег мы ему не платили, естественно. Так что закон я не нарушал, если вы про налоги. А почему вы спрашиваете?

— Ну, мы же будем его искать, — сказал я. — Нам нужно больше информации. А ничего странного вы за ним не замечали?

— Нет, всё как обычно. Просто однажды исчез, — ответил батюшка.

В это время из комнатушки Тихона вышел криминалист.

— Всё отработал? — спросил я его.

— Да что тут отрабатывать, — пожал тот плечами. — Пощёлкал на камеру, да и все. Не знаю, зачем меня дежурный вообще отправил. Видимо, чтобы начальник на сдаче дежурства его не дрюкнул.

Я решил проверить, насколько «хорошо» эксперт отработал помещение. Вошёл внутрь. Обыскал всё. Ничего особенного: чемодан со шмотьём, личные вещи тут да там — и всё.

А потом обратил внимание на платяной шкаф. Старый, из потемневшего дерева, словно гроб, шкаф стоял в углу. И следы на полу возле него — царапины чёткие, будто кто-то двигал эту махину.

— А ну-ка, посторонись, — сказал я, оттеснил следака, который зашёл обратно за мной, будто его магнитом притянуло, и заглянул за шкаф.

Там, на стене, висел приколотый кнопкой листочек. Я сорвал его и положил на стол.