Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot"

Он развернулся и ушёл в дом. Я же ещё немного постоял, слушая, как где-то далеко кричит сова и шуршит в сухой траве наглый ёжик.

«Да, — подумал я. — Завтра будет новый день. И, чёрт побери, он будет нашим!»

Глава 17

Ночь и впрямь прошла спокойно. Ни шума моторов вдалеке, ни подозрительных шагов в саду, ни лязга затворов и свиста пуль. Только привычные деревенские звуки: уханье совы, да шелест листвы. Беглецов никто не нашёл. Непроглядная деревенская тьма и густая завеса из звезд надежно укрыли нас от всего внешнего мира. Мы проспали крепким, мертвым сном уставших от погони людей, и ничто не нарушило этой благодатной тишины.

Первым с рассветом, как и обещал, появился Прокопьич. Скрип калитки и его негромкий голос, заговаривающий с Матроскиным, гоняющим с утра мышей в доме, разбудили меня. Я выглянул в окно и увидел, как старик ставит на стол под яблоней глиняный кувшин с парным молоком, от которого в прохладном утреннем воздухе шел густой пар.

Матроскин, почуяв угощение, тут же материализовался на подоконнике и выразительно потребовал угощение, естественно на кошачьем языке. Старика в тайну говорящего кота мы не посвящали. Получив свою порцию молока, Матроскин тут же забыл обо всем на свете.

А старик в следующую минуту уже растапливал самовар (и где только он его откопал? Я и сам не помнил, где он у меня хранился), щедро подкидывая в его топку шишки и сухие еловые веточки. Вскоре над садом, щедро заросшим одичавшей малиной, поднялся в небо вкусный запах дымка и свежезаваренного чая.

А Прокопьич, тем временем, деловито поставил на стол деревянный поднос с хлебом, и принялся пластать на тонкие ломтики принесённый с собой огромный шмат солёного сала. Так что пришлось нам с Артёмом срочно вставать, чтобы не подавиться слюной.

Завтрак в этом зеленом убежище, куда еще не проникал чужой взгляд с дороги, был неспешным и основательным. Мы пили чай с пахучими травами из блюдечек, заедая его медом и слушая утреннее пение птиц. Матроскин, шумно лакая парное молоко, мурлыкал так, что казалось, что рядом работает мощный трансформатор.

Мы обсуждали, как привести в порядок дом, запастись дровами и провизией. В общем, решали насущные бытовые вопросы. На какой срок нам придётся здесь зависнуть, не знал никто. И вот, когда мы уже выдули чуть не половину самовара, Прокопьич, аккуратно вынув изо рта папироску, сказал:

— Насчет провизии не волнуйтесь — я все устрою. И с домом помогу — он, гляжу, в отличном состоянии. А вот насчет обороны… — Он сделал многозначительную паузу. — Про найденный в лесу схрон я уже рассказывал. Основательно там кто-то оружия припрятал: автоматы, патроны, гранаты есть. Там целый арсенал. — Он отхлебнул чайку и хлопнул ладонью по колену. — Нечего нам на авось надеяться! Поджидать незваных гостей надо вооруженными до зубов. Сходим сегодня, проведаем мой клад? — предложил он. — Ну, и сами прибарахлимся.

Прокопьич, как оказалось, был человеком дела. Едва мы закончили с чаем, он уже поднялся со скамьи и деловито осмотрел нас с Артёмом.

— Обувь крепкая? Штаны советую заправить в носки, если сапог нет — крапива нынче буйная. Под ноги тоже внимательно смотрите — гадюк в этом году видимо-невидимо! Через полчаса встречаемся у колодца, — отдал он лаконичный приказ и растворился за калиткой.

— Неугомонный какой дедок, — рассмеялся ему вслед майор, но тихо, чтобы Прокопьич не услышал. Обижать моего давнего приятеля он не хотел.

— Это ты его в молодости не знал, — теперь уже хохотнул я. — Резкий был парниша. Но вставать на его пути я бы никому не советовал.

— Тоже из наших? — полюбопытствовал Артём Сергеевич, намекая и на моё прошлое.

— Еще из каких! — согласно кивнул я. — Он в одиночку такие операции выволакивал, где специально подготовленные группы обсирались. В общем — огонь мужик! Гляжу, и в старости таким же остался.

— Да и ты, Данилыч, тоже не промах в свою сотню, — напомнил майор. — Из какого же теста вас всех делали?

— Время было такое, вот и закалились, наверное, сверх меры, — пожал я плечами.

— Ну, ни скажи, — фыркнул Артём. — Таких, как вы с Прокопьичем, не так уж и много.

Ровно в назначенное время мы двинулись в путь. Прошли по краю садового товарищества и выбрались в ближайшие заросли.

Прокопьич шел впереди, неспешно, но уверенно, не оглядывался и не сверялся с картой — её у него попросту не было. Ну, а о новомодных гаджетах с GPS-треккерами я вообще молчу, он по ходу о них и не знал ничего. Но каждый поворот, каждый приметный пенек, каждая изогнутая береза были прописаны в его памяти с абсолютной точностью.

Несмотря на возраст, старикан шел по едва заметной звериной тропе с легкостью и уверенностью местного лешего. Лес поначалу был светлым и приветливым: столетние сосны подпирали макушками лазурное небо, между их прямыми, словно колонны, стволами золотились на солнце пятна и грибные полянки, усыпанные рыжими шапками подосиновиков.

Воздух был густым и пьянящим, пах смолой, прелой хвоей и медовым душком, цветущих где-то неподалёку пряных трав. Солнце пробивалось сквозь игольчатый полог деревьев золотистыми столпами, в которых кружили мириады мошек. Под ногами — густой сосновым опад и пустые шишки. Где-то высоко над головой, в недосягаемой синеве, перекликались невидимые птицы, а под ногами шуршали проворные ящерицы.

Но, чем дальше мы углублялись в лес, тем больше менялся пейзаж. Сосновый бор сменился густой, почти непролазной чащей. Здесь царствовали ели, сплетая свои мохнатые лапы в сплошной полог, сквозь который лишь изредка пробивались одинокие лучи-кинжалы, освещая таинственный полумрак.

Под ногами пружинил вековой ковер из мха, устилавший валуны, поросшие причудливыми лишайниками. Тишина стояла гнетущая, торжественная, нарушаемая лишь редким стуком дятла и нашим собственным тяжелым дыханием. Казалось, сам лес затаился и наблюдает за нами, оценивая наши намерения.

Лес был древним, молчаливым и бесконечно глубоким. Казалось, еще шаг — и цивилизация останется где-то далеко позади, за непроглядной стеной вековых елей и дубов. Мы шли молча, прислушиваясь к этой величественной тишине, нарушаемой лишь хрустом сухих веток под ногами.

Вскоре Прокопьич свернул с едва заметной тропинки и начал спускаться в небольшой овраг, поросший папоротником и молодым ольшаником. Он остановился у склона, густо заросшего колючим ежевичником.

— Вот и пришли, — усмехнулся старик и, отодвинув несколько колючих плетей, обнажил аккуратное, почти невидимое снаружи отверстие в земле, прикрытое старым, обросшим мхом и почти сросшимся с почвой листом рифленого железа.

За ним открылся узкий и тёмный лаз, аккуратно обшитый по бокам подгнившими досками. Пахнуло холодом, сыростью, знакомым до одури запахом металла и оружейной смазки.

Прокопьич щелкнул кнопкой заранее припасенного мощного фонаря, и в луче света мы увидели настоящую «пещеру Аладдина». Потайной лаз привёл нас в просторную и удивительно сухую землянку. Тайник был выкопан старательно и с умом. Стены, потолок и даже пол были аккуратно обшиты досками, кое-где подпертыми толстыми бревнами, чтобы свод не обвалился.

Вдоль одной стены тянулся импровизированный стеллаж из зеленых деревянных ящиков, накрытых сверху пыльным брезентом. Артём отогнул край материала и, щелкнув запорами, откинул крышку ближайшего ящика. Как я и думал (уж больно характерным был ящик) в нем, тщательно смазанные густой консервационной смазкой, поблескивали темной сталью автоматы Калашникова.

По пять штук в ряд и в два «этажа». Они были законсервированы на совесть и подготовлены для длительного хранения. В специально выделенной ячейке в том же ящике имелись и магазины к ним. И таких ящиков здесь было штук десять!

Рядом, в цинковых ящиках, лежали патроны. Их было много. Очень много. А в углу я заметил несколько ящиков с ручными гранатами РГД-5 и «лимонок» Ф-1. Открыв один из ящиков, я «полюбовался» на их ребристые корпуса.