Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot"

Неподалёку, тоже густо смазанный солидолом и обёрнутый в промасленную бумагу, притулился ручной пулемет Дегтярева. Имелось даже несколько старых, но грозных пистолетов-пулеметов ППШ с дисковыми магазинами, с которыми мне тоже довелось побегать на фронте. Были еще пистолеты, винтовки, в том числе и снайперские с оптикой, да и еще много чего. Это был не просто тайник, это был стратегический запас человека, знающего цену оружию и готового к любым неприятностям. Даже к войне.

Артём, все еще не веря своим глазам, стоял у ящика с автоматами. Он провел рукой по деревянному прикладу и покрутил в руках магазин.

— Прокопьич… — наконец выдохнул он, — да тут же… тут же целый арсенал! Хоть партизанский отряд вооружай. Для чего? И кто его тут собрал?

— Хрен его знает, для чего… А вот насчет «кто?» — есть у меня предположения. Дружок Данилыча, да и мой тоже — Петр Петрович, запросто мог такое богатство скопить. Очень уж он охочь был до оружия. А на пенсии с этим туго — с одним наградным наганом и не повоюешь, если приспичит…

— И часто приспичивало? — Артем потер ладонью вспотевший лоб.

— Ну, девяностые как-то пережили… — Пожал плечами старик. — И одного наградного нагана хватило. Вот и не распаковал свою нычку. И даже нам с Данилычем ни слова, ни полслова…

— Очень похоже на командира, — согласился я. — Он — мог.

— А ты, дед, — ехидно прищурился майор, — значит, нашёл, и тоже ни гу-гу? А знаешь, что за это положено?

— Ой, да ладно! — отмахнулся старик. — Ты меня, паря, не стращай. Сколь мне осталось-то, чтобы бояться? А я и помоложе был — не боялся! Чего уж теперь-то начинать? У меня и пример есть — Данилыч. Чё, смогли его в тюрьме сломать? А он, хоть и старый пердун, научил кой-кого уму-разуму!

— Ох, старики, мне с вами страшно порой становится, — признался Артём. — Вы реально из железа сделаны, похоже.

Загрузившись под завязку, мы выбрались наружу. Теперь каждый шаг давался с усилием — тяжесть оружия и боеприпасов пригибала к земле, заставляла с уважением относиться к каждому корню и кочке на пути. Но вместе с тяжестью на плечи легла и уверенность. Хрена теперь нас застигнут врасплох совершенно беззащитными. Мы теперь любому запросто хлебало начистим! Пусть теперь попробуют нас взять!

Мы шли обратно тем же путем, но лес уже не казался таким бескрайним и чужим. Провозились мы с этим походом целый день, и подошли к садовому товариществу уже в сгущающихся сумерках. Но в деревню зашли, дождавшись полной темноты. Освещения на улицах не было, и это было нам на руку — светить стволами перед чужими людьми мы не собирались.

Матроскин встретил нас на крыльце, вылизывая заднюю лапу с видом полнейшего безразличия. Но я поймал его быстрый, оценивающий взгляд, скользнувший по нашим груженым рюкзакам. Кажется, мой говорящий кот всё понял без слов. С него станется и по чужим мыслям пробежаться — он ведь у меня мастак.

— Эх, жаль, в баньку сегодня не успели! — произнёс почти выдохшийся Прокопьич. — Протопиться как следует не успеет.

Я вообще удивляюсь, как он с нами наравне пер всю эту тяжеленную снарягу. Так-то за восемь десятков старику! Похоже, это он со мной всё это время тягался — мне-то за сотку.

— Ты бы, Прокопьич, лучше о себе поберегся, — проворчал Артём, сбрасывая с плеч свой рюкзак, и осторожно опуская его на доски крыльца. — Сердечко ведь не железное, в отличие от твоего характера. А характер у тебя действительно стальной!

— Пока мордой в землю не падаю — значит, живой, — отбрил его старик, но всё же присел на ступеньку, чтобы перевести дух. — Эх, годы…

— Согласен, старый! — Я тоже снял рюкзак и присел рядом, обняв старого друга за плечи. — Где ж мои семнадцать лет? — риторически произнёс я.

— Ладно, деды, вы тут перекурите пока, — произнес Артём. — А всё это добро нужно первым делом спрятать подальше от чужих глаз. Куда посоветуете перетащить?

Прокопьич, откинувшись на скрипучие доски крыльца, произнёс:

— Так под печку давай… У них там тайник имеется. Данилыч с Петром Петровичем еще в семидесятые его обустроили, на всякий пожарный. Думал, уже никому не пригодится…

— Всё-то ты помнишь, старый! — Хлопнул я Прокопьича по плечу.

— Да я по сравнению с тобой, старая ты калоша — жених!

Мы переглянулись с Артёмом и весело расхохотались.

— А молодуху-то уже приглядел, дед? — полюбопытствовал майор.

— Да не осталось у нас в обчестве свободных молодух, — приосанился старикан, наплевав на усталость. — В город за невестой ехать надо. Вот, как ваши проблемы разгребем, обязательно смотаюсь! Погуляете еще на моей свадьбе!

Артём перетащил ящик в избу. Прокопьич, кряхтя, опустился на колени возле печки и приподнял несколько половиц. Твою медь, а я уже и не помнил, где находится этот наш с Петровичем тайничок. Он нам так ни разу и не пригодился. Из открытой дыры пахнуло сухой землёй, пылью и деревом. Мы аккуратно разложили принесённое с собой оружие в тайник и замаскировали всё обратно.

— Вот и всё, — выдохнул старик, с удовлетворением глядя на восстановленный пол. — Хрен кто найдет! Только надо привести стволы в божеский вид — вывести, так сказать, с консервации.

— Сделаем, — устало кивнул я. — Сегодня просто сил на это не осталось.

Артём молча посмотрел на Прокопьича, затем на меня, потом опять на Прокопьича. В его глазах читалась смесь уважения, благодарности и какой-то почти сыновней почтительности. Надо будет его потом расспросить, что с его родными и стариками?

— Деды, — неожиданно произнёс он, — а ведь вы, блин… действительно, как настоящие партизаны. Если надо, возьмете те автоматы, и в лес — фашистов бить!

— Я-то фрицев не бил, — усмехнулся старик, поднимаясь, — совсем мелким был. А вот Данилыч чуть не всю войну в СМЕРШе… Но и после войны было, чем заняться, — он хлопнул Артёма по плечу, — дерьма в мире всегда хватает! А хочешь, молодой, мы с тобой на спор Калаш соберём-разберём на время?

— А давай! — поддался на провокацию старика майор, и в его усталых глазах вдруг вспыхнул азартный огонёк.

Артём азартно потер руки, скинул куртку и приготовился к состязанию. Прокопьич, казалось, помолодел на глазах. Его усталость куда-то испарилась, сменившись сосредоточенной деловой хваткой.

— Эх, молодость, молодость… — прищелкнул он языком, принимая из рук Артёма только что извлеченный из тайника автомат. — Не смотри, что я старый. Руки помнят. Данилыч меня учил: «Запоминай, щенок, как молитву. От скорости твоей жизнь зависит». Ну, давай, майор, посмотрим, чему тебя тоже учили.

Я отступил в сторону, предоставив им место на грубо сколоченном деревянном столе. Матроскин, свернувшись калачиком на полатях, приоткрыл один глаз, оценивая обстановку, и снова его прикрыл, демонстрируя полнейшее пренебрежение к глупым человеческим затеям.

— На счет «три»? — предложил Артём, уже взяв второй автомат.

— Давай.

Я взмахнул рукой:

— Три!

Раздался сухой, быстрый, почти музыкальный лязг металла. Пальцы Прокопьича, корявые и узловатые от возраста, двигались с удивительной точностью и скоростью, без единого лишнего движения. Это был не спортивный азарт, а отработанные до автоматизма движения. Щёлкали затворы, отскакивали магазины, отделялись крышки ствольной коробки.

Артём, я видел, старался изо всех сил, лицо его было серьезным и напряженным. Он явно не ожидал такого от восьмидесятилетнего старика. Прокопьич закончил на секунду раньше и с довольным видом оставил на столе разобранный автомат.

— Ну что, майор? Сдаёшься?

Артём щёлкнул последней деталью и выдохнул:

— Выиграл, Прокопьич, спору нет. Я, кажется, даже в академии так быстро Калаш не разбирал.

— Помнят ручки-то! — Прокопьич многозначительно пошевелил пальцами в воздухе. — После войны пришлось и мне повоевать, погонять лесных братьев… Ох, и насобачились мы тогда, когда первые Калаши начали на вооружение поступать[1]. В полной темноте и на ощупь могли… — Он вдруг замолк, и взгляд его стал отсутствующим, уйдя куда-то вглубь десятилетий.