Союз нерушимый... - Силоч Юрий Витальевич

Компанию я заметил издалека: кто ещё будет идти по набережной в такую погоду? Два парня — неопрятные, с длинными сальными патлами, в странной одежде. И девушка — должно быть, та, что вышла со мной на связь. Если бы мне потребовалось дать на неё ориентировку, то в графе «особые приметы» не хватило бы места и пришлось зайти на поля.

Короткая стрижка под мальчика: волосы, выкрашенные в красный цвет, смешно торчат во все стороны. Ярко-алые губы и густо накрашенные глаза, «потекшие» от дождя, из-за чего девушка стала напоминать панду. Клетчатые брюки и массивные ботинки заводского рабочего. На шее — металлический ошейник золотистого цвета.

Да уж, явно не комсомолка и не спортсменка. Да и, положа руку на сердце, не красавица.

— Привет, — помахала рукой девушка, подойдя ко мне. Впрочем, какая девушка — девчонка самая настоящая.

— Привет, — отозвался я и спросил, чувствуя себя полным идиотом. — Демонесса?

— Ага, — оскалилась она, обнажив жёлтые зубы с лошадиным прикусом. Я содрогнулся: в темноте выглядело жутковато. — Пошли! Знакомься — это Вазген, а это Миха.

Похожие друг на друга, как братья-близнецы, парни пожали мне руку. При ближайшем рассмотрении они тоже оказались малолетками — нескладными, угловатыми, с редкими усиками на нетронутых бритвой по-детски мягких лицах. Мы перебежали через дорогу и, пройдя где-то с полкилометра, свернули во дворы. Сочетание тёмных панельных коробок с возвышавшимся над ними огромным сияющим Дворцом Советов, смотрелось пугающе и навевало мысли о собственной ничтожности. Чёрт бы побрал эту советскую гигантоманию! Малолетки косились на меня и предпочитали помалкивать, несмотря на то, что Демонесса пыталась их разговорить и неумело флиртовала с обоими сразу.

Подъезд, в котором пахло котами, лифт, в котором пахло аммиаком, — и мы оказались у деревянной двери. Малолетняя соблазнительница нажала на кнопку звонка — и внутри квартиры послышалось мерзкое дребезжание.

Лязгнул замок, скрипнули давно заржавевшие петли.

— Хай! — Демонесса снова показала лошадиную улыбку хозяину дома — ещё одному патлатому бородатому юнцу, только, в отличие от Михи и, прости господи, Вазгена, он был в старомодных очках с толстой оправой и водолазке с высоким горлом.

— И тебе, — кивнул юноша. — Заходите, разувайтесь. Как вас зовут? — спросил он, настолько серьёзно взглянув на меня поверх очков, что я на мгновение растерялся.

— Иван.

Парень скептически приподнял бровь.

В тёмной прихожей было некуда ступить: всё заставлено ботинками, кедами, сапогами и рабочими «гадами» с металлическими мысами. На вешалке громоздился ворох мокрых курток, из комнаты слышались негромкие голоса и звуки настраиваемой гитары.

Сзади на меня напирала молодёжь, а красноволосая Демонесса, шустро разувшись и раздевшись, пробежала внутрь, вызвав всеобщее радостное: «О-о-о».

В тесном зале, который по совместительству оказался ещё и спальней, из-за табачного дыма можно было вешать топор и очень не хватало кислорода: если б не открытая настежь балконная дверь, тут был бы филиал газовой камеры. Старая мебель, совсем как в доме Зинаиды, обои в цветочек, на стенах — фотографии в рамках, пейзажи и бордовый ковёр с психоделическим узором. За стеклом книжные полки с коллекцией классиков и цветными открытками из разных городов.

И везде, на всех горизонтальных поверхностях сидели люди — в основном, тощие бледные подростки неформального вида, но были и товарищи постарше: я рассмотрел чью-то седую голову и лицо, изборождённое морщинами. Впрочем, вряд ли этот человек был действительно стар, скорее всего, на него так повлиял рок-н-рольный образ жизни. На диване, окружённый девушками, развалился молодой парень с гитарой, на плечи которого опиралась особа, похожая из-за пёстрой одежды и яркого цвета волос на попугая. Посреди комнаты на застеленном газетой журнальном столике громоздились бутылки портвейна и различная посуда — от кружек с отбитыми ручками и гранёных стаканов до хрустальных фужеров.

Стоило мне войти, как все тут же затихли: человек моего возраста, да ещё и одетый, как типичный гопник с окраин, явно не вписывался в подобравшуюся компанию. Демонесса, повернувшись к своим, пояснила:

— Свои. Это Унгерна дружище.

Я всей кожей почувствовал, как атмосфера разрядилась. Люди вернулись к прерванным разговорам, а я огляделся, присматривая себе место. Мрачного долгого взгляда на парочку подростков хватило для того, чтобы те, верно истолковав намёк, освободили жёсткое кресло-кровать. Прыщавый взлохмаченный паренёк в жилетке из дерматина с кучей прицепленных значков протянул мне стакан портвейна, но я знаком показал, что пить не намерен. Краем глаза я заметил, что седой мужик смотрит на меня с подозрением. Он щупал какую-то тощую девицу в малиновом свитере крупной вязки и что-то шептал ей на ухо, глядя на меня и посмеиваясь.

Вечеринка продолжилась с того же места, где её прервали. Парень-гитарист что-то фальшиво наигрывал, но публика, не в последнюю очередь благодаря портвейну, попалась непритязательная — им нравились и музыка, и текст, очевидно, собственного сочинения: только этим я мог объяснить отсутствие ритма, рифмы и откровенную шизофазию.

Шум, музыка, трёп, дешёвый алкоголь… Голова шла кругом. Я мог бы ощутить ностальгию по квартирникам времён моей юности, но сейчас было не до того: как-никак, агент Иванов пришёл сюда не развлекаться, а работать.

Молодёжь вела себя тихо — я удивлялся этому, пока не вспомнил, что такие вот сборища были фактически вне закона. Слева от меня два сопляка в футболках с самодельными яркими рисунками ломающимися голосами обсуждали Ницше, а на них восхищённо взирала чумазая белобрысая девочка лет тринадцати — ещё совсем дитё, боже мой, и куда только родители смотрят? Несколько раз я бросал выразительные взгляды на Демонессу, несколько раз та делала вид, что ничего не замечает — качала головой в такт музыке, жмурилась и подпевала. Пели тихо, вполголоса и от этого были похожи на подпольщиков. Звучали в основном, жуткие «авторские» поделки с рифмой «кровь-любовь-вновь», но один раз парень-гитарист меня приятно удивил, затянув бессмертное: «Границы ключ переломлен пополам». Не удержавшись, я сам начал подпевать и притопывать ногой в такт. Будь я моложе лет на двадцать, то нашёл бы эту вечеринку вполне сносной.

Покинув на время комнату, я направился к туалету, но оттуда слышался недвусмысленный шорох одежды и стоны: пионэрия развлекалась, пока мамы с папами не видят.

На кухне в это время столбом стоял сигаретный дым: группа юношей с серебристыми блямбами мозговых усилителей «Квант» слушала выступление старого лысого мужичка с лицом, похожим на изюм. Перед ним, на липкой усеянной хлебными крошками столешнице, лежала кипа распечатанных на принтере листов.

— …А что у них? Только лагеря. Лагеря и стройные колонны этих… Со значками, галстуками и билетами. Скованные одной цепью, — с тихой злобой в голосе вещал он, блестя стёклами очков в толстой роговой оправе и забыв о папиросе, сжатой в жёлтых грубых пальцах. — Всё, к чему строй прикоснулся, превращено им в дерьмо. Музыка? Невозможно слушать. Литература? Выхолощена. Социалка? Суррогаты и бараки! Они даже собственную революцию убили, выкинули требуху идей и сути, а потом выставили это чучело напоказ!

За спиной послышалось покашливание, и когда я обернулся, то увидел, что в дверях стоял тот самый седой рок-н-ролльщик — на фоне остальных он смотрелся приличнее всего: белая, пусть и несвежая, рубашка с закатанными рукавами и брюки со стрелками. Только проклёпанный блестящими металлическими квадратиками армейский ремень выдавал, что он один из неформалов.

— Что, ментяра, обоссался? — цыкнул он зубом.

— Андрей, ну не надо! — девушка попыталась обхватить его сзади за талию.

— Отвали! — рявкнул мужик.

— Ты что-то напутал, дружище, — я приподнял бровь. — Ментов тут нет.

В этот момент я был совершенно искренен, потому что к милиции не имел никакого отношения.