Союз нерушимый... - Силоч Юрий Витальевич

— Никакой я тебе, ментяра, не дружище!

— Андрей, прекрати! — не вняла предупреждению девушка. Её возлюбленный сделал резкое движение, раздался звук сочной затрещины, и девчонка отлетела назад, сметая с трюмо флакончики и расчёски. Я сжал кулаки.

— Рассказывай, ага. Я вас, волков, за километр чую!

Из комнаты высунулся с десяток голов, кто-то попытался увести дебошира, но тот снова прикрикнул и малолетки отстали.

— Эй! — он повернулся к Демонессе. — Ты кого притащила, коза?

— Да это Унгерна! Унгерна это! — испуганно начала оправдываться девчонка.

— Ты посмотри на него! — проревел мужик. — Где он и где Унгерн?!

— Мы в Айсберге познакомились, — влез я. — Давай не будем пороть горячку.

— Ага, в Айсберге, — ухмыльнулся Андрей. — И что же вы делали?

— Работали, — я не боялся этого сукина сына, но портить вечер и заводить расследование в тупик не хотелось.

— Работали, — хмыкнул мужик. — И над чем?

— А вот это уже не твоё дело!

— Так и знал, — торжествующе обратился дебошир ко всем присутствующим. — Если бы Унгерн работал над чем-то таким, то он бы мне точно сказал. А он, — Андрей сделал шаг вперёд, — мне ничего не говорил.

Резкое движение руки в направлении моего солнечного сплетения.

Спасибо тренерам по рукопашке: не успев даже толком ничего понять, я перехватил ладонь и быстро выкрутил руку, в которой что-то блеснуло. На зелёную истоптанную ковровую дорожку падает заточенная отвёртка. Зэковская игрушка, я видел уже такие. Вроде как легально и к ношению не запрещено, но на деле — тот же нож. Андрей взвыл и попробовал ударить меня другой рукой, затем засучил ногами, но всё бесполезно — в два движения я крепко зафиксировал его на полу.

Загомонившие малолетки бросились нас разнимать, но моего рыка: «А ну отошли!» — хватило, чтобы они сразу же попятились назад. В коридоре пахло потом, нестираной одеждой и перегаром от портвейна.

— Демонесса! — рявкнул я. — Что за хренов балаган? Какого ты меня вообще сюда притащила?!

— Э, да ты чё? — лицо девушки удивлённо вытянулось.

Подруга Андрея уже поднялась и, взвизгнув «Козёл!», сорвала с крючка куртку, сунула ноги в огромные рыжие ботинки и выбежала в подъезд. За ней устремились подруги — остановить и вернуть.

— Чо-чо? — передразнил я Демонессу и мрачно зыркнул на подростков. — Ничо! Ты поможешь мне найти Унгерна или нет?!

— Да помогу-помогу! — воскликнула девчонка. — Я ж чо тебя и привела: Дрон знает, где его найти! — она ткнула пальцем в лежавшего у меня под ногами скулящего зэка. После слов Демонессы он бросил на меня быстрый испуганный взгляд. Лоб мгновенно покрылся испариной.

— Дура! — заорал он. — Дура! Ты же меня сдала! Зачем ты меня сдала?! Зачем?

Прошло совсем немного времени. Я покинул вечеринку, с которой и без того уже начал разбегаться народ. Не обошлось без драки: какие-то ребята полезли в защиту своего престарелого лидера, но получили по ушам и отстали. Андрей баюкал сломанную руку и шёл вперёд: поднимался по безлюдной тёмной лестнице на двадцатый этаж, ругаясь вполголоса и угрожая, что какие-то «пацаны» меня найдут и «прихлопнут». Мы оба забрались на технический уровень и встали перед дверью, на которой висел замок — огромное старое и ржавое чудовище.

— И что дальше? — Андрей усмехнулся, но настроение у него явно ухудшилось, когда я сорвал замок голыми руками, лишь дужка по полу лязгнула.

С ночного неба лило, как из ведра, и добрая половина Дворца Советов скрывались в облаках. Он и без того выглядел, как что-то нереальное, а сейчас, когда представлял собой огромный столб света, уходивший в облака, — особенно. Шлёпая по лужам и обходя телевизионные антенны, спутниковые тарелки и гудящие коробки вентиляционных шахт, мы с Андреем дошли до края крыши, за которым начиналась тёмная бездна.

— Поговорим.

— Ничего я тебе, ментяра, не скажу, — набычился зэк.

— Тогда полетаем, — пожал я плечами.

— Ага, конечно, — сукин сын вёл себя вызывающе. — Давай. Блефуй, мусорок.

Я двинул Андрею в рожу. Как в кино: «аккуратно, но сильно», отчего мой будущий информатор, издав крик раненой чайки, рухнул на мокрый гудрон крыши. Мои волосы промокли, и вода с них начала стекать вниз — по лицу и шее. Мерзко. Я поднял скулившее тело за ногу: оно оказалось очень лёгким.

— Ты чо творишь, э?! — глаза бывшего зэка широко раскрылись, а лицо перекосило от ужаса. Мокрая рубашка сползла к груди, открывая вид на наколотую синими чернилами биографию. Я усмехнулся: жизнь у Андрея была бурная и нелёгкая, матёрый урка, давний «клиент» милиции. Даже удивительно, почему его ещё не расстреляли. Советская власть была строгой, но справедливой: любой преступник получал возможность искупить вину, перевоспитаться и вернуться к нормальной жизни. Партия могла дать оступившемуся второй и даже третий шанс, но после третьего обвинительного приговора рецидивист железно приговаривался к пуле в затылок. За что угодно — хоть за украденный гвоздь, хоть за те самые сакральные три колоска. Кто-то наверху считал, что, раз уж человек неспособен стать на верный путь, то и нечего на него воздух переводить. — Чо творишь?! Перестань!

Андрей оказался за краем и осознал, как далеко ему придётся лететь. Внизу тускло светились оранжевые фонари, похожие отсюда на бусы. Моя рука дрогнула якобы от напряжения — и зэк истошно завопил.

— Поставь меня! Поставь меня обратно! Поставь, ты, слышь?!

— Твоя большая ошибка в том, — я подался немного вперёд, вызвав очередную порцию воплей и ругательств, — что ты с чего-то увидел во мне мента. И сейчас думаешь, что советская милиция — самая гуманная милиция в мире, и я ничего с тобой не сделаю. А я могу. Хотя бы просто уронить, если будешь дёргаться.

— Отпусти! — выпалил Андрей и тут же поправился, увидев моё выражение лица. Очень кровожадное выражение. — Нет-нет, не отпускай!

Я засмеялся, рука снова дрогнула. Крик далеко разнёсся над ночной Москвой, приглушаемый шумом дождя и свистом изредка налетавшего северного ветра.

— Рассказывай, что тебе известно про Унгерна! — рявкнул я.

— Да иди ты!

— Учти, я очень быстро устаю! А до тех пор, пока не услышу всё, что ты знаешь, то на крышу не верну! Чем дольше молчишь, тем ближе твои мозги к асфальту! Говори!

Ответом стало молчание, сопение, тяжёлое дыхание и взгляд, направленный то на меня, то вниз, к фонарям и припаркованным у подъезда машинам.

— Ну?! — взревел я.

— Ладно-ладно! — решился Андрей, примирительно поднимая руки. — Расскажу! Только не бросай!

По правде, не стоило и ждать иного исхода. Все эти крутые парни, «масть блатная», «бродяги» и «честные воры» раскалывались с полпинка, как только чувствовали малейшую опасность для собственной шкуры. Несгибаемые урки-борцы с системой существовали только в бульварных книжках времён моего детства и ранней юности, когда ещё не выветрилась тюремная романтика.

— Ты знал Унгерна лично?

Мышцы уже начало немного сводить, и в этот раз рука задрожала не показушно.

— Знал! Знал! — возопил Андрей. — Малец-казах, учился в Бауманке на инженера-электронщика!

Тевтонец, тоже мне…

— Сколько лет? Где жил? Как зовут?

— Двадцать пять где-то, жил на Плющихе в бараках, дом восемь! Зовут Володя! Володя Тильман!

— Что?! Какой нахрен Тильман? Он же казах!

— У него мать казашка, а отец был немец! Я правду говорю!

Я включил тепловизор. Действительно не врёт. Значит, Унгерн — самый настоящий казахский тевтон. Анекдот, да и только. Я зашипел от того, что рука ослабела и пальцы разжимались. Зэк, заметивший, что его нога выскальзывает, чуть ли не зарыдал:

— Перенеси меня на крышу, братан! Перенеси, будь человеком! Я всё скажу!

— Ага, чтобы ты мне опять горбатого лепить начал? — рыкнул я. — Говори! Времени у тебя мало! Над чем работали?

— Мы с ним коэффициент труда хотели хакнуть! И над распределением ширпотреба работали! Страницы министерств, каналы связи! С него была техника, с меня — продажа, я пацанам загнать хотел! Всё! Я всё сказал! Я больше ничего не знаю! Честно! На крышу перенеси, братан, прошу!