Регрессор в СССР. Цикл (СИ) - Арх Максим

Нашёл регистратуру и поинтересовался, где лежит мой закадычный друг — Савелий Бурштейн. Меня попросили уточнить отчества пациента, но я к сожалению, забыл, как зовут Севиного папа́. Точнее я вроде бы помнил, как… Но не помнил. Толи Соломон Моисеевич, толи наоборот — Моисей Соломонович, а может быть вообще Аркадий Яковлевич, к примеру… Короче забыл и было собрался дать мини взятку работнице, но не успел, это сделать, потому, что она, что-то проворчав, достала какую-то исписанную от руки толстую книгу, поводила там пальцем и вскоре пробурчала, адрес по которому сейчас проживает наш клавишник — десятый корпус, пятый этаж, пятьдесят восьмая палата.

В корпусе пускать меня к пациенту категорически не хотели, ибо время было не подходящее для посещений. Вахтёрша в форме медика показала мне на информационную доску, где жёлтым по чёрному было написано, что ближайшее время посещения больных это с 17:30 до 20:00.Ждать мне не хотелось, поэтому я предложил 50 копеек в виде взятки и тут же был послан лесом.

— Матери отдай, — с негодованием произнесла мед работница. — Ишь ты какой! Мать с отцом работают с утра до ночи, а ты их деньгами тут раскидываешься на право и на лево?! — сердито журила она. — Сказано тебе, приходи после пяти. Сейчас у больных после обеденный сон. Почему позже прийти не можешь? Как все? Делать было нечего, поэтому пришлось вновь врать про вечерний кружок по математике и помощь по дому маме. Сердобольная санитарка похвалила меня за такое рвение к точным наукам и всё же соизволила пропустить взяв с меня обещание, что буду у «брата», не более пятнадцати минут. Я легко пообещал и слово своё собирался сдержать, потому, что в моих планах не было долго задерживаться и подводить «под монастырь» столь добродушного медработника. Так, перемолвиться парой слов, узнать, как дела, поинтересоваться, что необходимо, узнать, когда выпишут домой, передать гостинцы и откланяться.

И вот, пятый этаж, палата номер пятьдесят восемь. Открыл дверь и сразу же увидел, лежащего на кровати и отвернувшегося к стенке от всего мира, друга Севу. Поставив на пол сумку с продуктами и портфель, на цыпочках, потихоньку, подкрался к изучающему прессу другу и несильно, но со звуком шлёпнув тому по плечу поприветствовал его — Ну здравствуй, милый друг! Соскучился?!На шлепок обернулись все больные находившиеся в палате и удивлённо уставились на меня, однако больше всех были удивлены двое — я и худой усатый мужик, которому я по плечу и долбанул. — Ты чего пацан?! Совсем ополоумел? — спросил тот потирая ушибленное плечо. — Ты кто?! Чего тебе надо от меня?! — А Сева где? — ошеломлённо произнёс я, обводя палату и тут же нашёлся: — Извините дяденька, — и, посмотрев на остальных больных в количестве семь человек, добавил: — И вы дяденьки извините. Я, наверное, палатой ошибся. Обознался. Сори. Я брата ищу. Он тут со сломанной ногой лежит. Савелием его кличут. — Парень, — как мне показалось довольно дружелюбно произнёс усатый потирая отбитое плечо, — ты говоришь брат твой со сломанной ногой тут лежит? — и услышав мой утвердительный ответ, — Это я тут лежу со сломанной рукой! — прорычал он и потряс забинтованной в гипс конечностью, — Как такое можно перепутать?! — Сердечно прошу пардону, — покаялся я, поняв, что маленько лоханулся. — Извиняется он, — недовольно буркнул пострадавший, — а я после операции, — вновь потряс гипсом, — мне покой руке нужен! — и с обидой в голосе крикнул: — А ты долбишь!

Я осмотрел с осуждением смотрящих на меня больных и полез в сумку. — Я же попросил прощения. С кем не бывает. Прошу прощения ещё раз — ошибся. С кем не бывает? Извините! И чтобы загладить вину, прошу принять небольшой презент — банку питательного и лечебного мандаринового сока, — сказал я и, достав из авоськи тёмно-жёлтую жидкость, под мгновенно сморщившиеся физиономии пациентов, поставил тару на тумбочку пострадавшего. Пока благодарные люди находились в некотором оцепенении от моей доброты, решил ковать железо пока горячо: — Ну так не подскажите, где мой брательник-то находится — Савелий Бурштейн? Мне сказали, что он в пятьдесят восьмой палате лежит. — Ну так и искал бы в пятьдесят восьмой. Может он и впрямь там лежит. Зачем к нам-то пришёл? — спросил один из пациентов одетый в коричневую пижаму с боковыми карманами на пиджаке. — А это какая у вас? — не понял не званный посетитель. — Пятьдесят третья, — шмыгнув носом пояснил усатый. — Да-ну нафиг, — произнёс пионер и сделав пару шагов назад открыл дверь и посмотрел на прикрепленный на ней номер. «Н-да… Ошибся. Затупил. Но блин, какой нафиг дизайнер сделал тройку так, что она была еле-еле отличимая от восьмёрки? Это они там на создании форм, что ль экономят? В форму восьмёрки втыкают пару палочек для разделения и вот вам уже цифра три?! Новаторы блин… А из-за их новаторств, потом честные люди избивают совершенно неповинных больных, или вообще оказываются в Ленинграде на какой-нибудь 3-й улице Строителей». Ещё раз от всего сердца извинился перед честным людом, взял ручную кладь, попрощался, но когда собрался было уходить услышал в спину, негромкий толи вопрос, толи утверждение, которое в задумчивости произнёс, как мне показалось, гражданин в пижаме — Ребята, а это не тот ли психический, что недавно санитаров избил, да по всему этажу какого-то Севу искал бегая по нашему этажу?«Штирлиц ещё никогда не был так близок к провалу», — подумал Штирлиц и понял, что надо сваливать пока больные не кипишанули и с криками: «Маньяк — психопат вернулся!» — не устроили панику. «Во дела. И чего теперь делать? Идти к Севе, или не подставлять его, а просто свалить? Позвонить, например, Юле, попросить её, чтобы приехала и передала гостинцы своему возлюбленному. Наверняка она согласится, так имеет ли смысл мне рисковать и подставляться самому, да ещё и Севу подставлять? С другой стороны, я же вроде ничего плохого никому не делаю, во всяком случае пока, так чего я дёргаюсь? Попросят уйти, уйду и все дела», — раздумывал посетитель, спешно шагая по коридору. С такими грустными мыслями я нашёл нужную палату, но перед тем как войти оглянулся. Как и следовало ожидать пациенты палаты № 53 в полном составе вывалили на костылях в коридор и наблюдали за мной. — Вот же ж, блин горелый, угораздило так с палатой лохануться?! — прошептал себе под нос я и открыл дверь. Вид открывшийся перед моими очами ничем не отличался от вида предыдущих апартаментов, ну разве, что за исключение пациентов. Как и первая, эта палата, была рассчитана на восемь коек по четыре койки с тумбами у двух противоположных стен перпендикулярных окну и входу. У окна стоял стол и холодильник. Ни раковины, ни санузла в палате не было. Нужно сказать, что сей факт в больницах прошлого меня всегда крайне удивлял. Почему при проектировании здания санузлы в палатах абсолютно не учитывались? Предполагалось, что больные, с ранами разной степени тяжести, все будут ходить в один общий туалет на этаж, куда и здоровому-то ходить лишний раз иногда не комфортно и не приятно. Получалось одно из трёх. Либо такие здания не были предназначены для больниц и проектировались под другие общественные нужды, либо архитекторы думали, что больные будут ходить в утки, куда прилюдно многим взрослым людям ходить просто стыдно, либо эти архитекторы и строители были клиническими идиотами и думали, что больным вообще, в период лечения в больнице, не нужно посещать ни туалет, ни ванную комнату.

На этот раз, прежде чем кого-либо шлёпать решил осмотреться, но не успел, потому, что услышал радостный возглас. — Саша! Сашок приехал! Здорова! Ты уже выздоровел! — закричал мне лежащий у окна клавишник и замахал призывно рукой. — Да я и не болел особо, — скромно произнёс я, закрыл за собой дверь и громко сказал, обращаясь ко всем находившимся в палате: — Здравствуйте товарищи. Под нестройное ответственное приветствие прошёл к койке друга, засунул сумку с продуктами ему под кровать и, присев рядом с ним на стул, поздоровался ещё раз и, наклонившись, прошептал: — Ну, рассказывай, — а затем покосившись на дверь, — только учти, у нас, возможно, мало времени, так, что говори о самом главном. Что с тобой случилось в поезде? Сева тоже покосился на дверь и стал негромко быстро пересказывать свои приключения. Пока я слушал детективную историю поездки, меня не отпускала мысль, что я слишком безалаберно подошёл к вопросам конспирации. И это, чуть не довело до беды. Изначально казавшаяся беззаботной поездка и съёмки фильма в Армении, на самом деле небыли такими уж простыми, как оказалось. И этого я при планировании операции не учёл, как и количества коньяка в ящиках… Н-да… С другой стороны, хотя я многое и не учёл, но такую фигню, как, фактически, ограбление Севы в поезде, по моему мнению, вообще учесть было скорее всего нельзя. А вот вывод из всего этого мероприятия сделать вполне себе можно — те, с кем я собираюсь играть и уже вовсю играю, в достижении своих целей готовы пойти, если не на всё, то очень на многое. Да впрочем уже идут. А посему, нужно стараться быть ещё более осторожным и более никогда не подставлять своих детишек, возлагая на них непосильную, либо, хоть в малейшей мере, опасную миссию. — Слушай, когда мы разговаривали с тобой по телефону, почему кто-то из твоих домашних закричал, что ты выпрыгнул и что насмерть разбился? Я подумал ты с горя того… — Да это моя бабуся всё. Вечно она всё преувеличивает в сто раз. Она с Одессы. У них там так принято… Я, когда на лето туда езжу в гости к родственникам, сам обалдеваю от такого ора, — ухмыльнулся он. — Не все, конечно, там так говорят, но остались ещё люди старой закваски. Вот они да… — Ясно, — сказал пионер и в этот момент открылась дверь. В палату вошло несколько врачей, медсестёр, а в далеке толпились обеспокоенные больные. — Молодой человек! Что вы тут делаете?! Сейчас не время посещений! Сейчас у больных послеобеденный сон! Немедленно покиньте палату! — предъявил претензию один из мужчин в белом халате и с бородой. — Извините. Ухожу, — безропотно извинился нежданный посетитель. — Как Вы сюда попали?! — попыталась выяснить какая-то «женщина в белом». — Через форточку, — произнёс псевдо-скалолаз, поднимаясь со стула. — Саша, что с Кешей? Что с… гм… органами? — быстро и, как ему вероятно показалось, тихо спросил Савелий. Однако, разумеется, так казалось только ему, ибо в полной тишине помещения, где был слышен лишь мотор холодильника, его вопрос раздался громом и сразу же был всеми услышан. — Всё нормально. Не волнуйся. Кешу сегодня отпустят. А с комитетом, — сделав ударение на последнее слово, громко и чётко произнёс я и посмотрел с вызовом на присутствующих, которые при этом перестали даже дышать, — так вот, с ними мы сегодня тоже всё уладили. — А как же завтра? Завтра же праздничный концерт! Мне Юля сказала, что его отменили? — продолжал переживать друг. — Концерт не отменили. Отменили наше выступление. Но не боись, этот вопрос мы в ближайшее время утрясём, и наше ВИА обязательно выступит в другой раз, например — на ноябрьские праздники, или ещё раньше. — Молодой человек, больным нужно отдыхать, — напомнил мне бородатый, который вероятно был главный из пришедших врачей. — Всё-всё, ухожу, — согласился я. — Пока, Сева. Тебя, когда выписывают? Через пару дней будешь дома? Ну, как будешь, сразу звони. Выздоравливай! — и, подойдя к двери, громко, вновь обратившись ко всем: — Выздоравливайте, товарищи! Всего вам доброго! С наступающим вас Днём Конституции! До свидания!