Водная жила (СИ) - Тыналин Алим

— Включаем главный рубильник! — объявил Светлов.

Я опустил массивный рычаг рубильника РПЦ-400. Загорелись зеленые лампы «Питание подано» на всех шести позициях.

— Открываем магистральную задвижку! — скомандовал Железняков.

Громов торжественно повернул маховик главной запорной арматуры. В системе начало падать давление.

Первая красная лампа «Насос включен» загорелась через тридцать секунд. Потом вторая, третья… Один за другим автоматически запускались насосы, повышая давление в магистрали.

— Давление стабилизировалось на отметке четыре атмосферы, — доложил Кутузов, следя за центральным манометром. — Работают четыре насоса из шести.

— Отлично! — обрадовался Громов. — Система работает точно по расчету.

Но торжество оказалось преждевременным. Через полчаса стабильной работы на пульте замигала красная лампа аварии на насосной станции номер три.

— Что случилось? — встревожился Железняков.

Кутузов изучал показания приборов:

— Перегрев двигателя. Автоматика отключила насос для защиты от аварии.

Мы помчались на УАЗ-469 к проблемной станции. В павильоне действительно стоял запах горелой изоляции, а двигатель был горячим на ощупь.

— Вентиляция плохая, — определил причину электрик. — В морозы заслонки воздуховодов обледенели, воздух не циркулирует.

Пришлось срочно дорабатывать систему вентиляции. Володя Семенов предложил установить автоматические жалюзи с электроприводом, которые открывались бы при включении насоса.

Пока мы занимались ремонтом вентиляции, в лагере строителей разразился скандал. Железняков ходил мрачнее тучи, что-то записывал в блокнот и подозрительно осматривал рабочих.

— В чем дело, Степан Кузьмич? — поинтересовался я.

— Воровство, — коротко ответил прораб. — За три дня пропали молоток, зубило, набор гаечных ключей. А дорогие вещи, сварочник, буровое оборудование, нетронуты.

— Может, просто потеряли? — предположил я.

— Куда потеряли? — возмутился Железняков. — Молоток вечером на верстаке лежал, утром нет. Зубило из ящика с инструментами исчезло. А ключи вообще со стеллажа сняли.

Атмосфера в бригаде портилась. Рабочие начали подозревать друг друга, кто-то даже предложил обыски проводить.

— Нужно разобраться, — решил я. — Галя, можете организовать наблюдение?

— Конечно, — ответила она. — Комсомольцы могут дежурить посменно.

— А следы какие-нибудь есть? — спросил дядя Вася, которого тоже заинтересовала загадка.

— Есть, и очень странные, — Галя показала отпечатки в снегу возле инструментального вагончика. — Не человеческие и не собачьи. Что-то с когтями, но маленькое.

Я внимательно изучил следы. Действительно, отпечатки лап с острыми когтями, но размером с кошачьи. Однако траектория движения была необычной, не по земле, а от дерева к дереву.

— А инструменты где находили? — поинтересовался я.

— Вот тут самое интересное, — Федька достал из кармана блокнот с записями. — Молоток на березе висел, в развилке веток. Зубило в скворечнике нашли. А ключи в снегу закопанными, но все чистенькие, как вымытые.

Картина становилась яснее. Вор, который ворует только блестящие предметы, прячет их в высоких местах и при этом их «моет»…

— А сороки у вас тут водятся? — спросил я.

— Водятся, — кивнул дядя Вася. — Одна особенно назойливая, все время возле стройки крутится. Мы ее «Инженер» прозвали, больно любопытная к технике.

— Вот и разгадка! — обрадовался я. — Ваш вор — сорока. Эти птицы обожают блестящие предметы, воруют их для гнезда.

— А зачем она их моет? — удивился Колька.

— Инстинкт. Сороки очень чистоплотные, все находки сначала «обрабатывают», чистят, моют в воде.

Мы организовали поиск сорочьего гнезда. Нашли его на высокой березе в полукилометре от стройки, настоящий склад блестящих предметов. Кроме пропавших инструментов там лежали ложки, ключи от замков, даже осколки зеркал.

— Надо же, какая запасливая! — восхитилась Галя.

Все инструменты вернули на место, а для сороки построили специальный «инструментальный домик» с блестящими железками, которые можно было воровать без ущерба для стройки.

— Пусть живет, — решил Железняков. — Талисман будет. И инструменты в порядке содержит, видели, как она их чистит?

В пятницу ударил настоящий мороз, термометр показывал минус тридцать пять градусов. Самое время проверить работу системы в экстремальных условиях.

Первые проблемы начались уже к полудню. На пульте управления замигали желтые лампы предупреждения, датчики давления на трех станциях показывали нестабильные значения.

— Датчики обледенели, — определил Кутузов, изучая показания приборов. — Конденсат в импульсных трубках замерз.

Пришлось срочно дорабатывать систему защиты от замерзания. Володя Семенов предложил использовать электрические нагреватели ТЭН-0,5 мощностью полкиловатта для обогрева датчиков.

— А провода к датчикам не замерзнут? — поинтересовался электрик.

— Используем кабель в морозостойкой изоляции, — ответил Володя. — КРПТ-10, рассчитан на температуру до минус сорока.

К вечеру система обогрева была смонтирована и испытана. Датчики работали стабильно даже при экстремальном морозе.

Но главное испытание ждало нас ночью. Около полуночи я получил телефонный звонок от дежурного слесаря:

— Виктор Алексеевич, на станции номер два отключился электрощит! Насос остановился!

Мы помчались на место аварии. В павильоне действительно погас свет, электрооборудование не работало. Автоматический выключатель сработал и не включался.

— Короткое замыкание, — определил причину Светлов, изучая следы на изоляторах. — Конденсат в щите замерз, расширился, изоляция треснула.

Пришлось срочно сушить электрощит строительным феном и заменять поврежденные изоляторы. Работа заняла три часа на морозе.

— Нужно предусмотреть дополнительный обогрев электрощитов, — решил я. — И улучшить уплотнение от влаги.

К утру все станции работали стабильно. Система выдержала испытание сорокаградусным морозом, хотя и потребовала доработок.

В субботу вечером работы были завершены. Все шесть насосных станций функционировали в автоматическом режиме, система была готова к весеннему сезону орошения.

Я сидел дома, записывая итоговые показания приборов в журнал. За окном бушевала метель, но внутри было тепло и уютно.

Около девяти вечера раздался стук в дверь. Вошла Галя в теплом пальто, припорошенная снегом. Щеки у нее раскраснелись от мороза, глаза блестели, а из-под шерстяного платка выбивались непослушные пряди каштановых волос.

— Виктор Алексеевич, — сказала она, стряхивая снег с платка, — решила проверить, как дела. И термос с горячим чаем принесла.

— Спасибо, очень кстати, — ответил я, помогая ей снять пальто.

Под пальто на ней было темно-синее шерстяное платье с белым воротничком, которое подчеркивало изящную фигуру. Когда она сняла платок, волосы рассыпались по плечам.

Мы сели рядом на небольшой диван, который стоял у стены. Галя разлила чай в алюминиевые кружки, но я заметил, как дрожат ее руки.

— Галя, — сказал я мягко, — что с вами? Вы взволнованы?

Она поставила кружку на столик, не отвечая. В свете ламп ее лицо казалось особенно нежным, а в карих глазах читалось что-то новое, решимость, смешанная с волнением.

— Виктор Алексеевич, — прошептала она, поворачиваясь ко мне, — я больше не могу так. Эти поцелуи, эта близость… Мне нужно больше. Нужны вы.

Голос ее дрожал, но взгляд был твердым. Я понял, что она приняла решение, которое давно созревало.

— Галя, — начал я осторожно, — вы уверены? Это серьезный шаг…

— Уверена, — перебила она, положив руку мне на грудь. — Я думала об этом каждый день. О вас, о нас. Я хочу быть с вами по-настоящему.

Она придвинулась ближе, и я почувствовал аромат ее духов, тепло ее тела. Наши губы встретились в поцелуе, более страстном, чем все предыдущие. Галя обняла меня за шею, прижимаясь всем телом.