— По коням! — первым Перун опомнился.
Выстрел был далёким. И чуть не против выхода дороги к озеру. Получалось ерунда, что палили с озера, не с центра, конечно, но с воды.
Забраться в доспехе на коня богатырского не простое занятие, без посторонней помощи или специального помоста это проделать почти невозможно. Тут джигитовку в полной броне не продемонстрируешь. Помогая друг другу, новики взгромоздились на дестриэ. Последних арбалетчики подсаживали по двое в сёдла. Минут пять ушло пока все спешившиеся вновь оказались в седле. По двое, по узкому отростку лесной дороги новики и Семён с Перуном выехали на простор перед озером. И ничего. Темнота. Небо настолько плотно затянуто тучами, что и намёков нет на Луну и звёзды. Костры литвины погасили. И даже полосу леса теперь видно не было.
— Где они? — послышались голоса, и Семён прикрикнул на новиков.
— Умолкните и слушайте. Даже не дышите.
Сам Семён своему же приказу тоже последовал. Задержал дыхание и вслушивался в эту темень. С озера, кажись, раздался выстрел из тюфяка?
— Там, — Перун, почти вплотную сидящий на своём чубаром, братце родном его Чубарого, махнул рукой прямо, именно на озеро. Семён поклясться не мог, но вроде тоже какой-то непонятный звук услышал. Может и птица ночная. Хотя? Птицы все озёрные улетели давно, разве филин мышкует.
— Поехали. Чего гадать. Перун, ты на восход с двумя десятками. Ганс, ты со своими пешцами прямо. Остальные за мной, чуть правее возьмём.
Снега, чем дальше, становилось всё больше. Ветер надул его в камыши. Тем не менее, здоровенные конь шли вперёд… Шли пока не уткнулись в камыши. Стеной стоят обледенелые стебли, позвякивая такими же обледенелыми метёлками на небольшом северном ветерке. Дальше двигаться было некуда. Десятник послужильцев поднял руку, но сообразив, что его никто не видит вполне себе громко сказал:
— Стойте! Юрка, а ну свистни, что есть мочи, у тебя громко получается.
Новик свистнул, да ещё потом раз с переливом. В ответ свистнули гораздо левее.
— Ай! Это Перун. Не, так мы запутаемся. Замолкли все. Слушаем.
Десятник запустил руку в латной перчатке в бороду и отдёрнул, вырвав с десяток зацепившихся волосинок.
— Привычка дурацкая, — сообщил он обернувшимся на его «ох» новикам. — Я, насколько помню, тут отмель и камыши от самого почти края озера. Как же могли стрелять из камышей. Не, тут телега не пройдёт, давайте левее возьмём. Вроде там пожиже заросли. Может Сонька туда забралась. Она дурная, испугалась грохота и понесла. Редкие камыши может стоптать, а тут…
Чего тут, новики не узнали. Слева, куда и собирался ехать Семён. Послышались крики и звон оружия.
— За мной! Ура! — заорал десятник и огрел Чубарого по бокам. Конь всхрапнул и быстрой рысью побежал вдоль зарослей камыша. Как уж видел границу. Ну, да зверь, звери они и в ночи видят.
Семён спешил. С того момента, как услышали они выстрел, прошло уже много времени-то. Может и все полчаса. Хотя. Время вечно бежит быстрее тебя, когда спешишь.
И ведь ничего не видно буквально в пяти метрах. Так можно и на засаду напороться.
Бабах. Звук выстрела разорвал ночь на куски. И всполох огня все увидели буквально в сотне метров впереди и чуть вглубь озера. А в этом всполохе и тени всадников.
— Вперёд! За мной, не отставать! — в краткий миг этой вспышки Семён успел углядеть небольшой разрыв в плотной стене камышей, туда и направил коня. Чубарый жеребец умный, он на камыши обледенелые не пойдёт, сам найдёт в них проход, на него теперь вся надежда.
Событие пятьдесят третье
Иоганн спокойно эдак, не спеша поднялся и пошёл к литвинам, что собрались у начала просеки камышиной. Он не супермен, он понимает, что пеший конному не соперник. Потому, удар даги пришёлся прямо по морде лошадиной. Та прянула назад, встала на дыбы и завалилась на бок, похоронив под своими семью сотнями кило жалкую сотню вместе с железом и какашками литвина. Этот теперь пусть своей очереди на тот свет дожидается. Парень успел шагнуть к следующей лошади и, так как та голову задрала, то Иоганн ткнул ей в шею остриём даги. Сильно ткнул, на сколько этих сил хватило. И эта встала на дыбы и завалилась, уж ногу-то всаднику точно переломав. Барончик же шагнул к третьей…
Иоганн трясонул побитой рожей. Удачно побитой, если что. Камышиной этой ему в лоб врезало сначала, а потом по щеке и скуле. Нос многострадальный не пострадал. Мозги, видимо, пострадали, раз ему такая хрень в голову лезет. Терминатор, блин. Тот второй, из металла.
После выстрела уже минуты две прошло. Никакой тишины и рядом не наблюдалось. Наблюдалось жалобное ржание лошади, стоны раненого или даже раненых, потому что один стон был:
«О-о-о».
А второй совсем даже:
«А-о-у».
Правда, они с одного примерно места доносилось, и, может, это один раненый так на разные стоны стонет. Но ведь и такая картина возможна: лежат два раненых один на другом, например, крест на крест, и один другого хочет спросить, чего, мол, товарищ не убираешь, чего на мені возлёг, но получается из-за боли в пузе у него:
— О-о-о.
А тот, что сверху, с раздробленными ногами, отвечает ему, типа, не получается брат, но опять боль в ногах, в фарш превращённых, мешает членораздельности, выходит:
— А-о-у.
Насмелился парень и из своей норки в зарослях ледяной травы нос высунул, чтобы посмотреть, что там творится. А там темнота такая, что и носа не видно. Ну, или нос видно, на нем сопля болтается. А как тут без соплей, когда вечером камин раскочегаришь, жара не жара, но под простынкой спать можно. А за пару часов так выстудит, что и двух одеял не хватает. У камина-то вьюшки нет, не могли, дебилы, додуматься. Ветер там свистит и всё тепло с собой усвистывает. Простыл. Вот и сопли.
Слышнее стало. И куча чернела метрах в пяти. Это куча ржала и кричала. А перестанывания были чуть дальше, там совсем уж на пределе видимости тоже че… Нет, там просто темнота сгущалась, и оттуда ещё и скрежет металла доносился. Ещё скрежет и даже звон дальше доносились. И никто не кричал на белорусском: «Там барончик в камышах, ату его»!
Минута прошла. Вторая. Даже и третья прошла, ничего не менялось. Надо было чего-то делать. Хотя, из чего выбирать? Вон, просека и нужно идти по ней, так как там Сонька и там инвалид Самсон. Он сам до замка на карачках будет до морковкиного заговения выбираться.
Иоганн насмелился, поплотнее сжал костяную рукоятку даги и пошёл по просеке. Она под ногами шуршала и звякала льдинками, поломанные и поваленные стебли камыша никто с дороги не убрал. Шум выходил знатный и, как не старался парень наступать на носки сапог, лучше не становилось.
— Эй! — волколак схватил барончика за сапог.
— Ох! А!
— Не ори! Тише. Я это, Самсон! — волколак попался говорящий. Или скорее шипящий.
— Самсон? — на волколакском прошипел ему в ответ Иоганн.
— Выпал с телеги. Сонька — бешенная совсем, — прошипел сидящий на заднице на снегу тюфянчей.
— Надо туда идти, — Иоганн наклонился к голове Самсона, прошипел, — Можешь идти?
— Доползу.
Поползли. Сонька на этот раз ещё метров на пять дальше дорогу в зарослях протоптала. И стала блин неудачно. С торца же на телегу Самсону не забраться, там стена из брусьев. А с боку фиг протиснешься. Протиснулись, нашумев так, что если кто и не знал, куда тачанка подевалась, то теперь точно знают. Иоганн помог безногому артиллеристу забраться на своё место рядом с лафетом, а потом и сам залез, вдвоём они, кряхтя и фукая, подтянули не лёгкий совсем ствол к лафету и водрузили его на место, путаясь в канатах. Ствол он только название, что деревянный. А два слоя толстой кожи, а пять толстых железных колец, а ноухау для второй пушки полусфера кованная заделанная в самый конец канала ствола⁈ Получилось далеко далече за сто кило. Сто пять. Или сто шесть. Тяжёлая дура получилась. Ствол мужского рода? Тяжёлый дурак.
