ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества (СИ) - Рассказов Алексей

Игорь кивал, как марионетка, его мозг отказывался воспринимать эти слова. Его взгляд метнулся по сторонам, выискивая в толпе то единственное, что имело значение. И он увидел — четверо ополченцев осторожно несли к воротам импровизированные носилки из плащей и копий. На них, белый как снег, лежал Ратибор. Люди почтительно расступались, образуя живой коридор.

— Мне нужно к нему... — просипел Игорь, пытаясь сделать шаг, но его снова удержали. — Он ранен! Я должен...

— Успокойся, ведающий! — Хергрир снова хлопнул его по спине, чуть не сбив с ног. — Твой парубок в надежных руках! Сперва взгляни на дело рук своих! Такое зрелище — раз в жизни!

Его насильно развернули лицом к дефиле. И то, что он увидел, вышибило из него последний воздух. Ущелье, которое он так тщательно проектировал, превратилось в гигантскую, кровавую скотобойню. Оно было буквально завалено телами. Горбы мертвых лошадей, искореженные конечности, синеватые лица с застывшим ужасом. Местами груды тел были выше человеческого роста. Между ними уже копошились мародеры, сдергивая с убитых доспехи, обыскивая окровавленные одежды. И стоит... Стоит густой, сладковато-медный запах свежей крови, смешанный с кислым духом опорожненных кишечников и удушающим смрадом смерти. Это была не схема в учебнике, не тактическая победа на карте. Это была бойня, которую он, Игорь Петров, спроектировал, просчитал и осуществил. Его желудок сжался в тугой узел.

Именно в этот момент мимо него, грубо подталкиваемый, прошел пленный. Молодой хазарин, его дорогой чешуйчатый доспех был разорван, один рукав висел клочьями, а лицо представляло собой сплошную кровавую маску. Два огромных варяга, держа его за сломанные руки, волокли к Рёрику для допроса. Пленный, пошатываясь, проходя в сантиметрах от Игоря, вдруг поднял голову. Его глаза, помутневшие от шока и боли, встретились с взглядом «ведающего». И в этих глазах что-то вспыхнуло. Не просто животная ненависть побежденного. Нечто куда более страшное — острое, пронзительное *узнавание* и леденящий душу ужас.

— Ты... — прохрипел пленный на ломаном, но понятном наречии, его голос был слаб, но каждое слово вонзалось в сознание, как отточенный клинок. — Ты... тот... чародей... из страшных сказок...

Он попытался рвануться в сторону Игоря, но варяги грубо дёрнули его назад, заставив вскрикнуть от боли.

— Воевода... Авиях... — пленный выплюнул имя, облизывая распухшие, окровавленные губы. — Он... знает. Слышал. Про того, кто камни и деревья заставляет убивать... Он узнает тебя... Он найдет... Охота... — он дико выдохнул, и его глаза расширились, — ...охота началась... для тебя...

С этими словами его с силой потащили прочь, к ожидавшему конунгу. Но последний взгляд, который он успел бросить через плечо на Игоря, был не взглядом пленника. Это был взгляд вестника. Вестника, принесшего не добрую весть, а приговор.

Игорь замер на месте, словно вкопанный. Ликующие крики, похлопывания по спине, сияющие лица — все это вдруг отдалилось, стало плоским и незначительным, как шум за стеклом. Он был героем. Спасителем Гнезда. Человеком, чье слово теперь равнялось слову конунга. Но в тот самый миг, когда он достиг пика своего влияния и славы в этом маленьком мире, на него, конкретно на него, была объявлена охота. Не со стороны безликой «хазарской угрозы». Со стороны конкретного, могущественного человека. Воеводы Авияха. Того, кто «знает». Кто «ищет». Кого не обманешь частоколом и рвом.

Хергрир, не расслышавший слов пленного в общем гуле, снова обнял его за плечи, сияя от возбуждения.

— Не слушай этих псов! Их дух переломлен надолго! Теперь они будут нас боятся, как огня!

Игорь молча кивнул, делая вид, что соглашается. Он смотрел на спину уводимого пленного, и внутри него, под слоем чужих восторгов и признаний, медленно нарастала ледяная, бездонная пустота. Он выиграл битву. Отстоял чужой дом. Но безвозвратно проиграл свою анонимность, свою тень. Отныне он был не просто «ведающим странником». Он был *Целью*. И его новая, сияющая слава была не щитом, а огромной, ярко освещенной мишенью, выставленной для могущественного и терпеливого врага где-то там, на бескрайнем юге. Охота, о которой прохрипел пленный, и вправду началась. И Игорь понимал — это была охота, из которой не спрятаться.

*** *** ***

Ликование в Гнезде бушевало всю ночь, превращая поселение в гигантский, шумный пиршественный зал под открытым небом. Языки пламени костров вздымались к звездам, сливаясь с дымом поджариваемого на вертелах мяса. Воздух гудел от пьяных песен, звона чарок и громогласных рассказов о только что одержанной победе. Но Игорь оставался в стороне от всеобщего торжества. Вся ночь ушла у него на то, чтобы просидеть у скрипучей лавки в душной, пропахшей травами, кровью и болезнями полуземлянке знахарки. Ратибор лежал без движения, его лицо под грубым одеялом было прозрачно-восковым. Каждое его хриплое, со свистом прерывающееся дыхание отзывалось в Игоре острой болью. Старый знахарь Чурила, его сгорбленная фигура напоминающая высохший корень, лишь безнадежно разводил руками.

— Рана, господин, тяжкая, — сипел он, показывая на перевязанное плечо. — Жила перерублена, самая что ни на есть главная. Кость, слава Перуну, цела, и то чудом. Но крови... он испустил ее без счета. Теперь уж не знахарское это дело, а божье. Как боги дадут, так и будет.

Игорь молча сжимал кулаки до хруста в костяшках, вгрызаясь взглядом в бледное лицо юноши. Горькая ирония ситуации давила на него тяжелым камнем. Он, человек, способный спроектировать домну, просчитать баллистику и придумать тактику для разгрома сотни закованных в сталь всадников, оказался бессилен перед крошечным сгустком плоти и крови, ускользавшим из тела его ученика. Его знания, вся его наука оказывались бесполезным хламом перед лицом примитивной, но неумолимой биологии.

Когда первые бледные лучи утреннего солнца, словно осторожные разведчики, пробились сквозь закопченное дымовое отверстие и легли на земляной пол, на пороге возникла высокая, знакомая тень. Это был Рёрик. Конунг стоял, заслоняя собой дверной проем, и его длинная тень легла на бледное, как полотно, лицо Ратибора. Он не спросил о здоровье парня. Его пронзительный, холодный взгляд был прикован к Игорю, выжидающе и тяжело.

— Пойдем, — бросил он коротко, без предисловий, и, развернувшись, вышел наружу.

Игорь, с трудом разгибая затекшие за ночь ноги, поплелся за ним. Они вышли на центральную площадь, пустынную и тихую в этот ранний час. Воздух был свеж и прохладен, пахнул влажной землей, дымом и сладковатым перегаром вчерашнего пира. Повсюду валялись огрызки пиршества: опрокинутые чарки, обглоданные кости, пятна пролитого меда.

Рёрик остановился посреди площади и медленно повернулся к Игорю. Его лицо, освещенное утренним светом, казалось усталым, но собранным, как тетива лука перед выстрелом.

— Поздравляю с победой, Ингорь, — начал он, и его голос был ровным, лишенным каких-либо эмоций. — Ты был прав. Твоя хитрость оказалась острее самой закаленной стали.

Это была не похвала, а сухая констатация свершившегося факта, констатация новой реальности.

— Ты принес Гнезду величайшую победу за все годы моего правления. И... — Рёрик сделал крошечную, но красноречивую паузу, — ...и величайшую головную боль.

Игорь молчал, всем существом ощущая приближение главного разговора. Он знал, что конунг пришел не для пустых благодарностей.

— Ты стал героем для черни, — продолжил Рёрик, его слова падали размеренно и тяжело. — Для моих воинов, которые теперь готовы идти за тобой в огонь и воду. Для старейшин, которые в тебе увидели новую, неведомую доселе силу. Твои знания... они переворачивают все наши представления о войне и власти. И ты — единственный, кто держит ключи от этой силы.

Он замолчал, давая своим словам прочно осесть в сознании собеседника. Его холодные, как речной лед, глаза изучали Игоря с безжалостной проницательностью хищника.