Стылый ветер (СИ) - Алексин Иван

Дворяне? Если и дворяне, то сильно не бедные! Потому как отряд в полсотню воинов не каждый боярин сможет выставить.

— Ты ошалел совсем, тать⁈ — попытался подняться с колен взъерошенный мужчина с крупным, надменным лицом, грозно хмуря брови. — Ты хоть знаешь, чьих людишек твои воины побили⁈ Да мой господин тебя на первом же суку повесит!

Не дворяне. У них только один господин — царь. Выходит, всё же боевые холопы передо мной на коленях стоят. Правда, холопы не простые, а ближние люди кого-то из бояр. Вот только что их хозяину в Костроме делать? Там в Калуге Болотников сейчас в осаде сидит. ЛжеПётр со своим войском к Туле подходит. В Москве дума интриги плетёт. В общем, для любого боярина дело по душе найдётся. А тут в этой глуши, что делать? Или это Василий Шуйский кого-то из своих сторонников за моей головой прислал?

— Не знаю, — печально признался я. — Но я надеюсь, что ты мне его имя сообщишь? Очень уж мне любопытно, кому я так понадобился, что он мне навстречу целый отряд выслать озаботился.

— Да кому ты нужен, встречать тебя! Я о тебе и слыхом не слыхивал, разбойник! А побил ты ратных людишек думных бояр Ивана Никитича Романова, Михаила Борисовича Шеина и Михаила Глебовича Салтыкова! Понял ли теперь, тать, что натворил⁈

Вот сейчас как раз ничего и не понял. Романов сейчас воеводой в Козельске сидит, Шеин на стены под Калугой любуется, а Салтыков в Ивангороде. Всё это довольно далеко и прислать кого-то из них вслед за мной в Кострому, Шуйским никак не мог. Так какого рожна их холопы на меня здесь засады устраивают?

— Знатные бояре. Кто бы мог подумать, что они разбоем на дорогах промышляют.

— Ты на моего господина хулу не возводи! — взорвался до этого молчавший крепыш средних лет. — Михаил Глебович меня в Кострому осадный двор устроить послал!

Ах, вон оно что! Ну да, было такое. Ввиду некоторой отдалённости Костромы от основного театра боевых действий многие бояре выстроили на территории костромского кремля осадные дворы, место, где их семьи в случае необходимости могли переждать смуту. Вот, по-видимому, для охраны этих самых хором эта троица своими боярами и была послана. А мною они, выходит, попутно заинтересовались, богатой добычей соблазнившись.

Ну, что же, уже чуть полегче стало. Нет за спиной этих деятелей ни Шуйского, ни даже костромского воеводы. Сплошная самодеятельность. Правда, разгром их отрядов мне бояре не простят. Но с Салтыковым, ярым сторонником поляков и тем более с Романовым, я и так дружить не собирался. Вот с Шеиным ссорится не хочется. Но тут моей вины нет. Нужно было получше людей подбирать.

— Это ты здесь в лесу осадный двор строить надумал? — подковырнул я салтыковского холопа. — А ты что мне скажешь? — взглянул я на покрытого сединой, пожилого воина, упорно разглядывающего снег под ногами.

— Мне твоя казна ни к чему была, — поднял он на меня глаза. — Это Гришка с Алёшкой лёгким барышом соблазнились. По Костроме слух гуляет, что в лесу монастырём прикрываясь, отряд самозванца прячется. Вот и хотел хоть так за смерть брательника посчитаться. Он в Ливнах погиб, когда мы оттуда с боярином из восставшего города спасались. Да видно не судьба. Твой верх оказался!

— Ну, хоть в том, что в разбое замешан, не отрицаешь. Месть местью, а свою долю с казны бы взял?

— Да как ты смеешь! Ты тать и есть! — вскинулся то ли Гришка, то ли Алёшка, в общем тот, что с самого начала права качать начал и карой своих бояр грозил. — Да ты знаешь, висельник, что с тоб…

Холоп поперхнуля, получив увесистую оплеуху.

— А вот лается тебе, холоп, не след, — кивнул я одобрительно проявшему инициативу воину. — Не перед ровнёй стоишь. А раз разбойничать на дорогу вышел, по как с разбойником и поступим. Повесить этих двоих.

Воины навалились на Гришку с Алёшкой, поволокли к ближайшему дереву. Пронзительно заверещал Арсентий, но получив внушительный тычок по шее, снизил тональность до глухого скулежа.

— Взял бы, — твёрдо заявил седовласый, даже не покосившись в сторону творившегося за спиной действа. — От взятого в бою, кто же откажется? По брату поминки бы справил, его детишек деньгой наделил.

— Я не служу самозванцу.

— Знаю, государь.

А вот это неожиданно! Если меня уже и холопы узнавать стали, то что же дальше будет?

Оглядываюсь по сторонам; с десяток воинов из сотни Подопригоры, что стоят рядом, старательно глаза пучат, изображая крайнюю степень изумления. Неубедительно так изображают. Не знаю, может воины они и хорошие, а вот актёры, так себе.

Вот только, мне это кино что-то совсем перестало нравиться. Опять без моего дозволения информация дальше пошла. Хотя, нужно признать, что я тогда внушение только Порохне и Грязному сделал, а они остальным его донесли. Подопригора в тот момент в число избранных не входил и соответственно, о данном запрете не знает. И сколько ещё народу в курсе? Гадай теперь. Не удивлюсь, если та парочка, что мне возле дымящегося дома нахамила, тоже в число посвящённых входит.

И что характерно, самого сотника не спросишь. Он ещё до моего появления здесь, куда-то «по делам» ускакал. Чутьё на грядущие неприятности у Якима врождённое. Ещё бы за языком следил, цены бы не было!

Ну, да ладно. Куда он с подводной лодки денется? Ещё будет время парой «ласковых» ему высказать. В данный момент нужно решить, что с холопом Шеина делать? Была у меня мысль отпустить, но он сам всё и испортил.

— Как хоть зовут тебя?

— Ивашка я, государь. Андрейки Лупаря сын.

— Из дворян или природный холоп?

— Из дворян. Хлопко с татями батюшкино поместье вконец разорили. Вот и пришлось нам с братом к Михаилу Борисовичу в послужильцы идти. Он принял, не посмотрел, что голодные годы стоят.

— Жить хочешь?

— А кто не хочет, Фёдор Борисович? Сам бобылём живу да после брата сын и две дочери остались. Невестке одной трудно будет поднять.

— А зачем тогда показал, что признал меня? Я ведь хотел было тебя отпустить, а теперь как? — развёл я руками.

— От судьбы не уйдёшь, — последовал невозмутимый ответ. — А только государю врать негоже. Покуда эти двое живы были — молчал, тайну твою блюдя. А теперь что ж?

— А как же этот? — кивнул я в сторону продолжавшего тихо подвывать приказчика.

— А этому самое место на суку. Он всему делу главный заводила. Как показал ты ему казну, так он сразу к Алёшке и бросился. За долю в добыче тебя выманить пообещал.

— Прости, государь! Бес попутал! Я отслужу! Я где у иноземца монеты запрятаны, знаю!

Я лишь рукой махнул в сторону ещё дёргающихся в конвульсиях тел, брезгливо отвернувшись от очередного иуды. Такой и отца родного продаст, лишь бы свою корысть соблюсти. Иуда и есть!

— Если я тебя отпущу, молчать о сей тайне будешь? — спросил я, морщась от воплей приказчика.

— Прости, государь, но я своему господину по чести служу. За побитых людишек буду ответ держать — всё как было обскажу.

— Правильный ответ, — кивнул я воину. — Пообещал бы, что молчать стаешь — рядом с ними бы повесили, — кивнул я головой себе за спину. — Только ты правду, всё как было, отпиши. Это вы мне западню приготовили, так что я в своём праве был.

— А как же тайна, государь? — удивился холоп. — Михаил Борисович свой долг тоже блюдёт. Он Шуйскому о тебе обязательно расскажет.

— Так и пусть рассказывает, — развеселился я. — Васька о том, что я жив и под Костромой сижу, и так знает. Только молчит до поры. Ему бы сейчас от царевича Петра, что с войском к Москве подходит, отбиться да с Болотниковым совладать. Где уж тут ещё и со мной войну затевать? И боярину твоему обо мне молчать велит. Так что отпущу я тебя, Ивашка, но с одним условием.

— Каким, государь?

— В Костроме всем будешь говорить, что тати вас в лесу побили. А моё войско тут не при чём.

— Так не поверит, воевода!

— Гостинец богатый занесут, поверит. Главное, чтобы никто в нашу сторону пальцем не тыкал.

— Будь по твоему, Фёдор Борисович. Сделаю.