Русь. Строительство империи 3 (СИ) - Гросов Виктор

Он был огромен. Не просто высок, а именно огромен — настоящий великан, возвышавшийся над любым из своих соплеменников, как могучий дуб над молодым кустарником. Широкие, как у медведя, плечи, мощная, раздутая от напряжения грудь, толстые, как бревна, руки, сжимавшие оружие. На нем была грубая, видавшая виды кожаная броня, усиленная металлическими пластинами, нашитыми внахлест. В руках он держал тяжелый топор с широким, зловеще поблескивающим лезвием, насаженным на длинное древко. Лицо его украшала густая спутанная черная борода. Физиономия была свирепой, будто высеченной из камня. Узкие глаза смотрели на меня с нескрываемой ненавистью и презрением. От одного его вида веяло первобытной силой.

Хорош. Действительно хорош.

Мы сошлись в центре круга. Батур окинул меня презрительным взглядом.

— Ты что ль, князь? — прорычал он, громоподобным голосом. — Ты слишком мал, чтобы быть князем. Я раздавлю тебя, как жука.

— Попробуй, — ответил я, сжимая рукоять топора. — Только боюсь, тебе не хватит сил.

Батур взревел, и земля, казалось, дрогнула под его ногами. Он бросился на меня, как разъяренный вепрь, взмахнув топором. Широкое лезвие, как ладонь взрослого мужика, описало в воздухе смертоносную дугу. Я, напрягая все мышцы, отпрянул назад, ощущая, как ледяной ветер от прошедшего в миллиметре лезвия хлестнул по щеке. Ещё чуть-чуть, и моя голова покатилась бы по пыльной земле арены.

Печенег был чудовищно силен. Каждый его удар, казалось, мог расколоть меня пополам вместе с броней. Но я был быстрее. Я не ввязывался в прямой размен ударами, понимая, что это верная смерть. Вместо этого я кружил вокруг него, как волк вокруг медведя, уклоняясь от его атак, выжидая свой шанс.

Вот он замахивается для очередного удара, его топор высоко поднят, открывая на мгновение бок. Я делаю выпад, целясь в незащищенное место, но Батур, несмотря на свою кажущуюся неповоротливость, успевает среагировать. Мой топор со скрежетом скользит по металлическим пластинам его кожаного доспеха, лишь царапая их.

Батур рычит и снова атакует. Его топор опускается сверху вниз, стремясь разрубить меня. Я отскакиваю в сторону, и лезвие с глухим стуком врезается в землю, поднимая облако пыли. Я использую этот момент, чтобы нанести быстрый колющий удар в бедро печенега, но он блокирует мой выпад щитом, обтянутым грубой кожей.

Вот же гад, щит достал из-за спины.

Он теснит меня, не давая передышки. Его топор мелькает, как молния, заставляя меня постоянно двигаться, уклоняться, отступать. Я чувствую, как край арены приближается, и это тревожит. Мне нужно пространство для маневра, а он загоняет меня в угол.

Его топор снова опускается, на этот раз по диагонали. Я приседаю, пропуская лезвие над головой, и одновременно наношу рубящий удар снизу вверх, целясь в его незащищенное подреберье. Но Батур, будто предвидит мой маневр. Он отшатывается назад, и мой топор лишь рассекает воздух.

Вдруг он делает обманное движение, замахиваясь топором, но вместо удара толкает меня щитом. Я теряю равновесие, и в этот момент его топор опускается на меня. Я не успеваю откатиться. Лезвие рассекает наплечник и по касательной надрезает кожу на лопатке. Острая боль пронзает плечо. Я отшатываюсь, прижимая руку, из которой хлещет кровь.

Видя мою слабость, Батур наступает, стремясь добить меня. Я спотыкаюсь, отступая, и едва не падаю. Он замахивается для последнего, решающего удара. Но в этот я заставляю себя собраться. Время будто замедляется. Я вижу, как его топор медленно опускается, вижу каждую каплю пота на его лице, каждую жилку на его напряженных руках. Я успеваю.

Собрав остатки сил, я делаю резкий выпад вперед, уклоняясь от топора.

Мы встали друг напротив друга.

Бой затягивался, превращаясь в изнурительный танец смерти. Солнце, поднявшись в зенит, нещадно жгло, высушивая глотку и превращая броню в раскаленную печь. Пот струился по лицу, заливая глаза соленой пеленой, заставляя щуриться. Одежда, пропитавшаяся потом и кровью — моей и, надеюсь, немного его, — липла к телу, сковывая движения. Каждый вздох давался с трудом, легкие горели огнем, а раненая лопатка, казалось, пульсировала в такт ударам сердца, напоминая о себе острой, ноющей болью. Мышцы рук и ног, сведенные судорогой от напряжения, начинали мелко дрожать.

Я краем глаза следил за Батуром. Он тоже устал. Его атаки замедлились, стали более размашистыми, менее точными. Дыхание, вырывавшееся из его груди, было тяжелым, прерывистым, с хрипом. На его лице проступили багровые пятна.

Этот момент, этот едва уловимый признак слабости врага, стал для меня сигналом. Я знал, что долго так не продержусь. Нужно было что-то делать. Именно сейчас.

Я намеренно начал отступать к самому краю круга, очерченного на утоптанной земле, делая вид, что из последних сил пытаюсь уйти от его атак. Шаг назад, еще шаг… Батур, рыча от ярости и предвкушения близкой победы, двинулся на меня, как буйвол, готовый растоптать упавшего противника. Он занес свой топор — огромный, уже зазубренный — для сокрушительного удара. Весь его вид, вся его поза выражали уверенность в том, что это — конец. Что еще одно мгновение — и он разрубит меня надвое.

Именно этого я и ждал. Я видел, как напряглись его мышцы, как он вложил в этот замах все силы. Видел, как лезвие топора, сверкнув на солнце, начало свое смертоносное движение вниз.

В этот, казалось бы, последний миг, я не попытался уклониться, как делал это раньше. Вместо этого я сделал то, чего Батур никак не мог ожидать. Я резко, с силой, на которую только был еще способен, ушел в сторону, вправо, буквально на полшага, пропуская его топор мимо себя.

Батур, вложивший в удар всю свою массу, пошел по инерции и не смог остановиться. Его топор с глухим стуком врезался в землю, поднимая фонтан пыли, а сам он, потеряв равновесие, пролетел вперед, на мгновение оказавшись ко мне спиной — открытый, беззащитный.

Это был мой шанс. Единственный, подаренный мне его же собственной самоуверенностью.

Я развернулся всем телом, вкладывая в движение не только силу рук, но и инерцию всего тела. Во мне буквально клокотало жгучее желание победить. Мой топор взревел, описывая в воздухе широкую, стремительную дугу. Лезвие, сверкнув на солнце, как хищный клюв, устремилось к цели — к незащищенной шее Батура, туда, где сходятся шлем и кожаный доспех.

Раздался хруст, и голова печенежского богатыря, отрубленная одним точным ударом, покатилась по земле. Обезглавленное тело Батура завалилось, фантанируя кровью.

На мгновение воцарилась тишина. И печенеги, и мои воины застыли, не веря своим глазам. А затем стена Переяславца взорвалась ликующими криками.

— Победа! Князь победил! Слава князю Антону!

Я стоял, тяжело дыша, опираясь на топор. Тело болело, раны кровоточили, в глазах темнело от усталости. Но я победил.

Я поднял голову и посмотрел на печенежский стан. Там, где только что царило молчание, теперь была какая-то возня.

Хан Куря, стоявший в окружении своих воинов, был белее полотна. Он что-то кричал, но его слова тонули в общем гуле.

Разъяренный хан, потерявший своего лучшего воина, теперь не остановится ни перед чем. Не прошло и нескольких мгновений, как печенежское войско, взревев, бросилось на штурм. Засвистели стрелы. В мою сторону понеслись всадники.

Твою ж, кочерыжку, Куря…

Отвратная ситуация. Я побежал к своим воротам.

Глава 18

Я побежал к своим воротам, чувствуя, как спину обжигает ненавидящий взгляд Кури и его воинов. Кажется, еще немного, и я почувствую, как печенежские стрелы впиваются мне в спину, но — обошлось. Я мчался, не разбирая дороги, слыша за спиной топот лошадей и яростные крики кочевников. В ушах стоял звон, а перед глазами — кровавое месиво недавнего боя. Еще мгновение — и я у спасительных стен Переяславца.

— Быстрее, княже! — кричал Добрыня, махая мне рукой. — Поднимайся!