Тарас поставил на стол стопку с самогоном и захохотал.
Бодя, довольный произведенным эффектом, засмеялся вместе с ним.
Ух, — сказал Тарас, отсмеявшись. — Добре! Але як я iх ненавиджу! — повторил с удовольствием. Выпил самогонки, заел хлебом, отправил в рот ложку борща.
Дверь без стука отворилась, и в горницу вошёл немец. Да какой! Чёрная эсесовская форма сидит, как влитая. Сапоги сияют. На животе, на ремне — кобура с пистолетом. Руки затянуты в чёрные тонкие лайковые перчатки. Голова под фуражкой перевязана белоснежным бинтом. Гладко выбрит. Лицо, словно вырублено из холодного северного камня. Тонкие губы. Светло-серые глаза, под взглядом которых хочется немедленно вытянуться по стойке «смирно», выбросить вперёд и вверх правую руку и гаркнуть: «Хайль Гитлер!»
Однако Тарас сдержался. Этот немец сам к нему пришёл. Значит, ему что-то надо. Значит, можно поторговаться.
— Добрий день, пан офiцер, — вежливо поздоровался он. — Прошу ciдати. [7] Шнапсу? — он кивнул на бутылку самогона.
— Ньет, — сказал немец по-русски с сильным акцентом. — Ты Тарас Гайдук?
— Я, — ответил Тарас и неожиданно для самого себя добавил по-русски, — К вашим услугам.
— Правильно, — кивнул немец. — Мнье будет нужно твой услуга.
Он сделал два шага вперёд, остановился перед стулом, придвинутым к столу, покосился на Богдана, сидящего на лавке, едва заметно повёл глазами.
Бодя вскочил, отодвинул стул:
— Прошу, господин.
Эсесовец сел, уставился на Тараса. Некоторое время тот выдерживал его холодный изучающий взгляд. Потом не выдержал, отвёл глаза. Взялся за бутылку, налил себе самогонки.
— Я — штурмбанфюрер СС Георг Йегер, — представился немец. — Слышал?
— Никак нет, — ответил почтительно Тарас. Он не слишком любил немцев, нутром ощущая их презрительное отношении не только к москалям, но и к «справжнiм украiнцям» [7] Однако нелюбовь эту прятал подальше, понимая, кто сейчас настоящий хозяин на украинской земле. Подчиняться же хозяину было у него в крови. Поколения его предков подчинялись, и он подчинялся. Хотя никогда бы не признался в этом даже сам себе.
— Значит, услышишь, — немец улыбнулся. Тарасу неожиданно стало холодно.
— Деньги хочешь работать? — осведомился немец.
— Э… заработать?
— За-работать, йа. Хочешь?
— Кто ж не хочет.
— Партизанен. Мнье нужен партизанен, — он вытащил из внутреннего кармана листовку, бросил на стол. — Этот.
Тарас взял лист бумаги. На нём неизвестным художником был изображён молодой черноволосый симпатичный парень. Тарасу дажее показалось, что он похож на какого-то киноактёра, но вот на какого припомнить не смог.
«Разыскивается опасный бандит!» — было напечатано на листовке. «Может называться Максом Губером или Михаилом Златопольским. Хорошо говорит по-русски и по-немецки. За сведения о местонахождении награда 10 000 ₽ и две свиньи».
Десять тысяч были неплохими деньгами. Очень неплохими. Однако Тарас предпочитал рейхсмарки.
— Я его не знаю, — сообщил. — Впервые вижу. Это партизан?
— Бандит. Партизан. Преступник, — пояснил штурмбанфюрер. — Он мнье нужен. Есть сведений, что он скрываться в лес. Лес за речка Жерев, — штурмбанфюрер махнул рукой в сторону, где, по его мнению, протекала речка Жерев. — Знать этот лес?
— Знать, — кивнул Тарас. — Сколько?
— Деньег?
— Да, денег. Сколько вы хотите за его голову и головы партизан. Всех, кого найду.
— Если привести его ко мне живой — получить двадцать тысяч. Мьёртвый — десять и пять тысяч.
— Пятнадцать, значит.
— Так, пятнад-цать.
— Нет, — покачал головой Тарас. — По десять тысяч рублей за каждого партизана и пятнадцать тысяч за этого Макса, если найду. Не рублей. Рехсмарок.
— Ого, — засмеялся немец. — Как у вас говорить… Губа не дура?
— Какая есть, — сказал Тарас. — Вам решать.
— Десять тысяч рейхсмарок, — сказал немец.
— Четырнадцать. И ни маркой меньше. Мне с хлопцами делиться.
Немец подумал.
— Гут, — кивнул. — Четырнадцать и по десять тысяч рублей за каждый живой партизанен. За мёртвый — пять.
— По рукам, — сказал Тарас. — И ещё мне потребуется зброя. Оружие.
— Оружие?
— У моих хлопцев есть оружие, но для таких операций его мало, и оно… как сказать… не очень хорошее. Старое. Хорошо бы ваше оружие, немецкое. Винтовки, автоматы. Пулемёт бы не помешал. Ручной. А лучше два.
— Немецкое — нет, — покачал головой немец. — Советское могу обещать. Трофеи.
— Сойдёт и советское. Если целое. И патронов к нему…
Они обсуждали условия сделки, торговались, и никто из них, включая Бодю Короля, который внимательно и почтительно слушал начальство, не замечали иссиня-чёрного матового жука с длинными усиками-антеннами. Жук сидел за открытым окном на карнизе, грелся на солнышке, а когда разговор закончился, снялся, набрал высоту, превратился в едва заметную точку и пропал.
[1] Дед Мороз
[2] Приятного аппетита (укр.)
[3] Спасибо, аж подпрыгиваю (укр.)
[4] Анекдот рассказали. Смешной, аж не могу (укр.)
[5] Рассказывай. Я ж вижу, ты сейчас лопнешь (укр.)
[6] Встречаются кум Иван и кум Степан. Кум Иван говорит:
— Пошёл я вчера на речку ловить рыбу. Только сел, вижу, по берегу идёт жид. Я ему ногой — гуп! Он в воду прыгнул и утопился. Сижу дальше, ловлю рыбу, вижу по берегу идёт два жида. Я им ногой — гуп! гуп! Они оба в воду прыгнули и утопились. Сижу дальше, ловлю рыбу, вижу по берегу идёт уже три жида. Я им ногою — гуп! гуп! гуп! Они все в воду попрыгали и утопились. Сижу дальше, ловлю рыбу, никого не трогаю. Вижу, по берегу идёт большая-большая куча жидов!..
— Врёшь, кум Иван.
— Вру, кум Степан. Но если б ты знал, как я их ненавижу! (укр.)
[6] Добрый день, господин офицер. Прошу садиться (укр.)
[7] Настоящим украинцам (укр.)
Глава восемнадцатая
Не доходя до дома старого пасечника, Максим уже привычно замедлил шаг. Затем и вовсе остановился, перешёл в сверхрежим. Чувства обострились. Мир заиграл тысячами красок, звуков и запахов. Пахло свежескошенным сеном из стожка неподалёку, тянуло болотной водой (ручей за домом, как уже знал Максим, впадал в небольшое болотце), нагретыми на солнце деревянными ульями и дымом. Громко и недовольно жужжали пчёлы. Недавно прошёл дождь, и теперь солнце сияло миллионами маленьких радуг в каплях воды на листве и стеблях травы.
Всё в порядке.
Он вернулся в обычное состояние, вошёл в калику, обогнул дом.
Старый пасечник, орудуя дымарём, отгонял пчёл от улья. Его руки защищали брезентовые рукавицы, а голову — причудливая сетка-маска.
— Добрый день, дядя Аким. Бог в помощь.
Пасечник поднял руку — слышу, мол. Поставил дымарь на землю, достал рамку с сотами, счистил ножом пчёл, закрыл улей и пошёл к дому, махнув Максиму.
У стола, вкопанного в землю, дядька Аким снял маску-накомарник, рукавицы, вырезал из рамки кусок, сочащихся мёдом, сотов положил на тарелку.
— Угощайся, — предложил.
— Не откажусь.
Максим присел к столу, откусил, пожевал. Свежий пахучий сладкий мёд был настолько вкусен, что, казалось, ничего вкуснее в жизни и быть не может.
— Молочка? — осведомился дядька Аким, улыбаясь. — Свеженького, а? Утром доил.
— Угу, — кивнул Максим.
Аким налил молока из стоявшего здесь же на столе кувшина, присел напротив.
— М-мм… волшебно, — сообщил Максим, запивая мёд холодным молоком. — Вы волшебник, дядя Аким.
— Волшебник у нас ты, — сказал пасечник. — А я простой деревенский колдун.
— Да какой же я волшебник. Так, учусь.
— Где учился, хотелось бы мне знать? Ты подошёл — я не услышал. А у меня слух, как у собаки, хоть я и старый уже. Да и рассказывают о тебе всякое разное, во что и поверить-то трудно. Мол, двигаться так умеешь, что куда там зверю. Тут исчез — там появился. Видишь в темноте, словно кот. Ну и прочее в том же духе.
— Брешут люди, — сказал Максим. — Кое-что умею, это правда, но ничего сверх того, что смог бы каждый человек.
