Императрица Мария. Восставшая из могилы - Барятинский Михаил Борисович

Утром следующего дня к нему приехали генералы Болдырев и Иванов-Ринов и совершенно откровенно заявили, что сейчас направляются к великой княжне, чтобы просить ее кончать весь этот бардак и брать власть в свои руки. Отец Сильвестр благословил их на сие деяние. При этом его не удивило, что эти два человека прежде не слишком ладили, скорее наоборот.

«Делить стало нечего, – усмехнулся отец Сильвестр, глядя на них в окно, – хозяйка появилась».

Визит Болдырева и Иванова застал Машу врасплох. Причем по самой банальной причине – принять генералов было негде. Несмотря на то что накануне вечером освободился соседний номер, куда сразу переселились Николай с Андреем, а также там разместилась отдыхающая смена охраны, приватно побеседовать было негде, разве что в одной из спален. И Маша, с ее обворожительной и естественной простотой, предложила офицерам пройти туда.

Они уселись на одну кровать, а она забралась с ногами на другую. Катюха принесла чайник с матушкиным настоем и чашки. Маша прихлебывала настой и смотрела на мужчин, а у них, бедных, языки прилипли к гортани, так Маша была хороша. Розовые щеки, синие глаза, короткая прическа, из-за которой ее шея была открыта, сочные яркие губы, не нуждающиеся в помаде, и, наконец, ее фирменная чарующая полуулыбка.

– Однако же, господа, – нарушила молчание великая княжна, – вы так и будете молчать?

Офицеры спохватились. Дружно отдав должное настою Пелагеи Кузьминичны, действительно приводившему мысли в ясность, они приступили к разговору.

– Ваше императорское высочество, – начал Болдырев, но, увидев недовольную гримасу на лице великой княжны, поправился: – Мария Николаевна! Мы пришли поговорить о судьбе Отечества, столицею которого, пусть временной, пусть неофициальной, является Омск. Так вот, как член Директории, сиречь Временного всероссийского правительства, я утверждаю, что о судьбе Отечества здесь никто не думает. На своих многочисленных заседаниях правительство занимается решением второстепенных вопросов, а в основном разбирает разногласия между КОМУЧем и Временным Сибирским правительством. В итоге реальная власть не принадлежит никому.

Председатель Директории Авксентьев Николай Дмитриевич – милейший человек, – при этих словах лицо генерала скривилось, – но болтун редкостный. Нет, действительно, он великолепный оратор и внешне весьма видный мужчина. Этакий типично русский либеральный интеллигент, – теперь скривилась великая княжна, – Базаров нового времени. Он эсер, а у всех эсеров, что у левых, что у правых, одна беда: они хотят власти и боятся ее. Не знают, что потом с ней делать. Неделю назад вроде бы до чего-то договорились, образовали некий объединенный орган из Директории и Сибирского правительства, с тем чтобы впоследствии преобразовать его в кабинет министров при Директории.

Болдырев замотал головой и махнул рукой. Иванов-Ринов, молча слушавший его, усмехнулся.

– Склока, склока и склока! – продолжил Болдырев. – И безответственность! Председатель Временного Сибирского правительства Вологодский приехал в Омск восемнадцатого октября и до сих пор носа не кажет – отговаривается болезнью. На самом деле выжидает.

– Чего выжидает? – поинтересовалась великая княжна.

– Как чего? – удивился Болдырев. – Ждет, как будут развиваться события после вашего появления. Сейчас все притихли и ждут.

– Атмосфера в городе премерзейшая, – вступил в разговор Иванов-Ринов. – Кого тут только нет: Союз возрождения России, кадеты, кооператоры, меньшевики, народные социалисты… Словом, все, кому большевики дали, извините, под зад коленом, сейчас собрались здесь. Они ненавидят военных, военные – их. Но и с военными все не просто – во вновь формируемых частях не хватает офицеров, а у меня в министерстве одних генералов человек двадцать, а может, и больше.

– Как же так, – удивилась великая княжна, – вы же министр?

– Я боевой офицер, а не штабная крыса! – вскинулся Иванов-Ринов. – Вот мой предшественник генерал Гришин-Алмазов был на своем месте. Собственно, он организовал и успешно провел мобилизацию.

– А где же он? – поинтересовалась великая княжна.

– Его обвинили в подготовке военного переворота с целью установления диктатуры и уволили.

– Это правда?

– Похоже на то, – вздохнул Иванов. – Идея диктатуры уже давно висит в воздухе. Судя по всему, Алексея Николаевича поддерживали и некоторые министры, во всяком случае, Михайлов и Серебренников голосовали против его отставки. Толковый, очень толковый человек, эсеров с их бесконечной говорильней терпеть не мог, вот они его и съели.

– Вот как? – Великая княжна даже оживилась. – А где он сейчас?

– Уехал на Дон, к Деникину.

– Давно? Нельзя ли его вернуть?

Мужчины переглянулись. Иванов-Ринов, нахмурившись, задумчиво потер чисто выбритый подбородок. По лицу его было видно некоторое недовольство собой, видимо, он полагал, что, расхваливая Гришина, явно перестарался.

– Вернуть? Он уехал двадцать второго сентября, тогда Самара была еще наша. Хотя бог знает, когда он туда доехал. Он собирался в Уральск, а оттуда по реке в Гурьев, дальше – морем. Можно телеграфировать в Уральск Акутину. Даже если Гришин уже проехал Уральск, отправят телеграмму вдогон. Главное, чтобы Гурьев не успел проехать!

– Сделайте это незамедлительно, любезный Павел Павлович! – обратилась к Иванову великая княжна. – Телеграфируйте: «Остро нуждаюсь в вашей помощи. Великая княжна Мария Николаевна».

– И все?

– А что, надо что-то еще?

Иванов-Ринов несколько секунд смотрел на нее, а потом сказал:

– Действительно, ничего больше не надо!

Он вышел, из гостиной было слышно, как он что-то говорил своему адъютанту.

– А почему он Ринов? – понизив голос, спросила великая княжна у Болдырева.

– Был в подполье весной, когда тут большевики хозяйничали, вот и взял псевдоним. И Гришин, кстати, тоже. Многие их как Ринова и Алмазова знали. Ну а потом, когда товарищей попросили, они решили сохранить двойные фамилии.

Иванов-Ринов вернулся в комнату.

– Ну, будем надеяться, что повезет. Перехватим Гришина, – не слишком уверенно заявил он.

– А какое положение на фронте, господа? – спросила великая княжна.

– Карту мы не взяли, – растерянно ответил Болдырев, – за другим ехали.

– А вы без карты, я географию всегда любила и карту империи хорошо помню.

– Ну, если примерно… – Болдырев прищурился. – Линия фронта проходит между Самарой и Уральском, а далее через Бугуруслан и Бугульму идет на север к Ижевску, потом загибается на восток и проходит примерно посередине между Екатеринбургом и Пермью.

– И наши войска отступают?

– Да, от Самары до Ижевска отступают.

– Почему?

Офицеры опять переглянулись. Ну как ей объяснить? Прочитав муку в их глазах, великая княжна сказала:

– Говорите просто, как есть. Что не пойму, спрошу.

– Понимаете, единой армии как таковой нет. На южном фланге – Уральская и Оренбургская армии, в основном казаки. Причем уральцы придерживаются интересной тактики: если красные нападают, они воюют, если нет, то нет. Основа фронта – это так называемая Народная армия КОМУЧа и Поволжская группа войск Чехословацкого корпуса. Народная армия формально состоит из бригад и дивизий, но на деле это относительно небольшие отряды, лишь именуемые таковыми. Наиболее боеспособна в Народной армии бригада полковника Каппеля. Ею и затыкают все дырки. Спасает ситуацию только то, что у большевиков дело обстоит не лучше – в их дивизиях тоже по две-три тысячи человек. Чехи – неплохие вояки, но никогда не можешь быть уверен, выполнят ли они приказ.

– Как это? – удивилась великая княжна. – Они что, никому не подчиняются?

– Подчиняются формально мне, – вздохнул Болдырев, – но толку-то! Я не могу отдать прямой приказ ни Чечеку, ни Войцеховскому. Я отдаю его генералу Сыровы, а тот транслирует дальше. Если сочтет нужным!

– Ничего не понимаю! – Возмущению великой княжны не было предела.

– А тут и понимать нечего. Чехословацкий корпус подчиняется командованию Антанты, Россия ведь вышла из войны. Когда большевики пытались летом их разоружить, они дали им по зубам и быстренько ликвидировали советскую власть от Волги до Владивостока. Потом союзники дали им приказ продолжать действовать против красных. Но сейчас они уже особо воевать не хотят. Им обещали эвакуацию, вот ее они и ждут в своих эшелонах. До середины октября воевали только одна дивизия и несколько отдельных частей, остальные сидели на чемоданах по всему Транссибу. А сейчас и Первая чехословацкая дивизия снялась с позиций и забивает эшелонами железную дорогу.