– Зачем туфли-то надела? Ботинки надо было, не сообразила? И носочки теплые! Эх!
Наполнив таз горячей водой, он опустил туда ее ноги и, склонившись, стал растирать их. Маша, шмыгая носом, мягко навалилась ему на спину.
– Водки найдите, – прорычал из-под Маши Николай.
– Есть спирт, – сказал кто-то из штабных.
– Еще лучше, несите! Только разбавьте!
Выпив спирта, Маша согрелась, но осоловела.
– Вам будет лучше заночевать здесь, ваше императорское величество. Да и лучшего места для вашей резиденции трудно придумать.
– А как же штаб? – Маша, разлепив веки, посмотрела на Волкова.
– Куда-нибудь перенесем.
– Ага, в Екатеринбург, – фыркнула она.
Волков усмехнулся.
Николай отнес Машу наверх, в ту самую залу для совещаний, куда их привели в день приезда в Омск и где Маша назвала себя. С ней остались только он и Андрей, остальные расположились внизу. Здание было окружено верховыми казаками, которые вели себя на редкость дружелюбно по отношению к толпе.
– Куда прешь, куда, бодлива мать! – покрикивали они на самых бойких. – Замерзла царица, понимать надо! Мороз на дворе, а она вона в платьице!
Это объяснение сравнительно быстро остудило пыл возбужденной толпы.
– Замерзла царица, – говорили люди друг другу, – не дай бог, простудится!
– Устала, сердешная, – вторили им другие, – пусть отдыхает.
Толпа начала постепенно расходиться. Кто-то потянулся домой, а кто-то из офицеров, по привычке, в рестораны. Но вот неожиданность: лучшие рестораны города – в «Европе» и «России» – оказались закрыты, и не только они одни.
Прохожие потешались над любителями выпить:
– Хватит водку жрать! Государыня этого не любит! На ситро переходите!
Город гудел до поздней ночи. За всей этой суетой Николай совершенно забыл оповестить женщин, остававшихся в «России» и совершенно измученных неизвестностью. Последний раз они видели Машу из окон, когда толпа тащила ее по Любинской. Спасибо Волкову, он вспомнил, позвонил в гостиницу и успокоил дам.
Проснулся Николай от шума. Похоже, кто-то ходил по крыше. Было уже совсем светло. Маша еще спала, по-детски надувая губы. Спал и Андрей на диване у противоположной стены. Крякнув, Николай поднялся с пола, на котором, собственно, и провел ночь. Почему-то жутко хотелось курить, хотя привычкой курения по утрам он не страдал.
Аккуратно прикрыв за собой дверь, он спустился вниз. Странно, тут никого не было, зато с улицы раздавались возбужденные голоса. Группа офицеров и казаков, топча ногами чахлые кустики напротив входа во дворец, наблюдала за чем-то, происходящим на крыше.
– Николай Петрович, идите сюда, смотрите! – крикнул поручик Брусенцов с совершенно восторженным лицом, глядя куда-то вверх.
Николай подошел и тоже посмотрел наверх, на прямоугольную башенку с флагштоком на крыше дворца, и комок подступил к его горлу.
Во дворце генерал-губернатора в Омске, на простом канцелярском кожаном диване, поджав под себя ноги и укрывшись шинелью, спала девятнадцатилетняя девушка, сделавшая накануне главный шаг в своей жизни. А на флагштоке дворца над ней, над Омском, над Сибирью, над Россией, развевался на ветру императорский штандарт.
