Императрица Мария. Восставшая из могилы - Барятинский Михаил Борисович

Согласно букве Законов Российской Империи, отречение от Престола Родителя Нашего, Государя Императора Николая Александровича, следует признать юридически ничтожным, поскольку любые обстоятельства, вынуждающие Царствующего, а более того Коронованного и Помазанного Государя отойти от власти, рассматриваются как преступление, бунт против законной власти Государя Императора и измена Ему. Последовавшие далее события только подтвердили Богопротивность содеянного. Изменники и Богоотступники презрели законы естественные и гражданские и ввергли Отечество Наше в великую смуту, следствием которой стал захват власти еще более Богоотступными антихристовыми силами.

В обстоятельствах сих буквальное следование положениям Закона о Престолонаследии 1797 года полагаем невозможным. Все члены Императорского Дома, имеющие права на Престол по праву первородства, им принадлежащего, либо почили в Бозе от рук убийц, либо покинули пределы России. С момента печальной памяти событий 2 марта 1917 года никто из здравствующих представителей Императорского Дома мужеска пола не заявил о своих правах на Престол.

Вследствие сего Мы, единственная прямая наследница последнего Императора Всероссийского, следуя положениям Свода Законов Российской Империи о порядке наследия, с сердцем, исполненным благоговения и покорности к неисповедимым судьбам Промысла, Нас ведущего, решили вступить на Прародительский Престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского.

Подъемлем тяжкое бремя, Богом на Нас возлагаемое, с твердым упованием на Его Всемогущую помощь. Да благословит Он труды Наши ко благу возлюбленнаго Нашего Отечества, и да направит Он силы Наши к устроению счастия всех Наших верноподданных.

Имея Наше искреннее и нелицемерное желание прямым делом доказать, сколь Мы хотим быть достойны любви Нашего народа, для которого и возлагаем Мы на себя бремя Государственной власти, наиторжественнейше обещаем Нашим Императорским Словом полностью и окончательно разрешить земельный и рабочий вопросы, а также вопрос неравенства сословного, к вящему удовольствию всех представителей любезного народа Нашего.

Повторяя данный Родителем Нашим и Дедом Светлой памяти Императором Александром III священный пред Господом Вседержителем обет посвятить, по завету Наших предков, всю жизнь Нашу попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, Мы призываем Наших верноподданных соединить их молитвы с Нашими мольбами пред Алтарем Всевышняго и повелеваем им учинить присягу в верности Нам.

Дан в Омске, лета от Рождества Христова в тысяча девятьсот восемнадцатое, Царствования Нашего в первое. Ноября 4 дня.

Мария.

Волков закончил читать, сложил очки и убрал их в карман, затем медленно обвел взглядом зал и, встав по стойке смирно, неожиданно красивым баритоном запел:

Уже при первых строках гимна зал встал и подхватил. В общем-то незамысловатый и с точки зрения текста, и с точки зрения мелодии русский гимн (всего-то один куплет, повторявшийся трижды), подхваченный несколькими сотнями мужчин, производил сильное впечатление.

Николай посмотрел на стоявшего рядом с ним Деллинсгаузена. Барон пел вместе со всеми, и по его щекам текли слезы. Костя Попов не пел, он плакал, уткнувшись лицом в край занавеса.

Гимн закончился, и великая княжна, нет, уже императрица, подняла руку, и зал послушно стих, как по мановению волшебной палочки.

– Я хочу обратиться к вам со словами, произнесенными много веков назад в другой стране другой девушкой, так же, как я, пожелавшей положить свою жизнь на алтарь служения Отечеству. – Она шагнула к рампе и, подняв руку, крикнула: – С нами Бог и Пресвятая Дева Мария! Все, кто верит в меня, за мной!

Николай оторопел. Он когда-то рассказал Маше про фильм «Жанна д’Арк», видя в его героине некоторые параллели с ней, но не ожидал, что она запомнит эту фразу из фильма. Неизвестно, говорила ли ее настоящая Жанна, но сейчас, судя по реакции зала, она пришлась как нельзя к месту.

Зал взорвался, кто-то кричал «ура!», кто-то что-то еще. Все крики сливались в какой-то грозный рев. Люди повскакивали со своих мест и устремились к сцене. Прижатый к рампе бородатый есаул кричал:

– Матушка! Государыня! Веди нас! Умрем за тебя!

Откуда-то появилось кресло, на которое усадили молодую императрицу. Николай рванулся вперед, но толпа оттеснила его. Он немного успокоился, когда увидел рядом с креслом, которое несли офицеры, людей из Машиной охраны.

Кресло вынесли на балкон. Маша встала, а Волков опять прочитал манифест. Когда он закончил читать, она опять крикнула в толпу свой призыв. И в этот момент произошло то, о чем потом будут еще долго говорить друг другу люди по всей России. Хмурые низкие облака, затягивавшие омское небо весь этот день, внезапно разверзлись, и на несколько секунд выглянуло солнце. Его низкие закатные лучи осветили и центр города, и огромную толпу, и здание театра, и девушку в черном платье, стоявшую на его балконе. Солнечный свет, отразившись от стекол театрального здания, зайчиком заиграл в ее волосах. Но люди внизу увидели то, что хотели увидеть, то, во что верили, – нимб. Толпа рухнула на колени: «Святая!» Люди осеняли себя крестным знамением. Встали на колени и священнослужители во главе с архиепископом.

Из театра рекой выливались офицеры, неся на руках над собой кресло с императрицей. Сразу за ней двинулись священнослужители, за ними, колыхаясь, вся толпа. Массовая восторженная эйфория охватила людей: одни плакали, смеялись, другие что-то кричали. Можно было разобрать возгласы «Слава Государыне!», «Матушка, заступница, прости нас!», «Ура царице!» и многое другое в том же духе.

Николай ошалело смотрел вслед уходившей по Любинской толпе. Выйдя из ступора, бросился искать Волкова. Он нашел войскового старшину у правых кулис. Взрослый мужчина, боевой офицер, кавалер ордена Святого Георгия и Георгиевского оружия стоял, уткнувшись лицом в ткань кулис, и плакал навзрыд. Николай кашлянул, пытаясь привлечь к себе внимание. Волков обернулся, увидел его, а затем шагнул к нему и обнял.

– Николай! Вы даже не представляете, что вы сделали для всех нас, для России!

– Вячеслав Иванович, надо спасать государыню!

Взгляд Волкова стал осмысленным.

– Что случилось?

– Пока ничего, но может! Она же в одном платье, застудится. Что делать будем?

– Черт! – Волков на ходу вытирал глаза. – Куда ее понесли?

– Вниз по Любинской, похоже, к Железному мосту.

– Надо отсечь толпу на Дворцовой, у генерал-губернаторского дома, я распоряжусь!

До места добирались в объезд, по пустынным улицам – все жители города, казалось, были в центре. Получилось, как и планировал Волков: верховым казакам удалось конями оттереть толпу и завернуть ее головку к дому генерал-губернатора.

Маша сидела уже скрючившись от холода. Шереметьевский, тоже оказавшийся в кучке людей у кресла, сорвал с себя шинель и набросил ей на плечи. Но зубы у нее продолжали стучать. Николай, не раздумывая, подхватил ее на руки и внес в дом генерал-губернатора, где находился штаб Сибирской армии. Дежурный офицер попытался было преградить им дорогу, но, увидев Волкова и других офицеров, отступил. В здании было пусто – все отправились на встречу с великой княжной, а теперь были на улице.

– До гостиницы не добраться, – сказал Волков, – всюду толпа. Они только к утру разойдутся.

Николай, выяснив, где в здании горячая вода, потащил Машу в ванную комнату. Посадив ее на край ванной, он, тихо ругаясь, не стесняясь Волкова и Шереметьевского, сразу отвернувшихся, правда, содрал с нее обувь, чулки.