Барин-Шабарин 2 (СИ) - Старый Денис

— У нас в губернии появился свой поэт? — язвительно заметил Андрей Михайлович Миклашевский.

Этот деятель стал оборачиваться, словно ища поддержки, ухмылок на лицах других гостей, реакцию на его выпад, но ситуация несколько поменялась. Всё же за последние два дня я смог себя проявить в достаточной степени и как благоразумный хозяин, и как сдержанный человек, хотя последнее давалось мне с большим трудом. Ни разу я не уступил в словесной пикировке Миклашевскому и не спасовал ни перед ним, ни перед кем-либо другим.

Зачем мне выпячиваться? Я понимаю, что если Миклашевскому по молодости его лет я ещё мог бы некоим образом ответить, то вот с Алексеевым или Струковым уже поступить подобным образом категорически нельзя. И здесь некоторые слова наиболее важных гостей, уже стариков, нужно было вроде бы как мотать на ус и даже благодарить за науку. Несмотря на то, что иногда эта наука могла бы на поверку быть абсолютно неуместной и даже глуповатой.

— Вашему вниманию представляется песня «Как упоительны в России вечера», автор слов и музыки Алексей Петрович Шабарин, — звонким пронзительным голосом, перекрикивая всех, словно вбивая в уши каждого собравшегося информацию, говорил Миловидов.

И всё же, я несколько был не прав в отношении этого человека. Да, он заносчивый, но вместе с тем то, как актер отрабатывает взаимодействие с гостями, как он устраивает и поэтические вечера на пару с Хвастовским, или музыкальные минутки, как он умеет быстро организовать игру в фанты или различные конкурсы — он стоит не только тех денег, что уже ему заплачены, но и некоторых даже премиальных, чтобы в следующий раз Миловидов оказался на моей стороне и создавал погоду на любом другом моём мероприятии.

Взяв в руки шестиструнную гитару, которую пришлось переделать из семиструнной, тем самым несколько уменьшив функционал инструмента, я начал перебирать струны.

— Как упоительны в России вечера… — полилась песня.

И это было просто великолепно. Не знаю, как у кого, а у меня так бывает: я могу переживать, волноваться за какое-то мероприятие, но в какой-то момент все отпускаю, перестаю думать о возможных закавыках и провалах. Вот тогда всё идёт более чем хорошо. И сейчас я просто всё отпустил, будто в той самой компании дворовых пацанов, в которой не нужно было выкаблучиваться и выдавливать из себя «великого» певца или гитариста, так как все пацаны прекрасно знали, кто чего стоит. В моей компании вообще принимали даже того, кто орал песни с уникальной способностью: не попадать вообще ни в одну ноту.

Так что я пел и про хруст французской булки, пока это ещё не стало признаком чего-то вроде инагента, и про дам, и кавалеров. Группа «Белый орёл» когда-то написала отличную песню, которая, я в этом уже более чем уверен, подходит и к этому времени. Она мелодичная, моментально садится на слух и вбивается в голову так, что не быть хитом не может.

— Следующая песня также была сложена господином Шабариным. Это тоска по Родине, любви к… — отрабатывал и далее роль конферансье Миловидов.

— Отчего так в России берёзы шумят, отчего белоствольные всё понимают, — начал петь я, а артист, вот умница, так гармонично пристроился к моему вокалу и подпевал, что песня зазвучала десятикратно красивее, чем мог я ее исполнить в одиночку.

Едва замерли струны на гитаре, предводитель екатеринославского дворянства поднялся со своего стула и стал аплодировать. В некотором замешательстве находились остальные гости, но скромные хлопки быстро переросли в овации.

Вот ведь сентиментальные люди, не боятся показывать свои эмоции! Слезинки то и дело скатывались не только по мужским щекам, запутываясь в бакенбардах, бороде или усах, женские щёчки также ощущали влагу. Хорошо, что женщины были таковыми, что не имели ни бакенбардов, ни усов, ни бороды. А то слезинкам было бы сложнее вырваться на простор. Ну и крайне сложно для психики было бы подобных особ видеть мне.

Я бросил взгляд на Лизу и не без злорадства увидел, что и эта девушка, понравившаяся мне, но выдавшая такую отповедь при приглашении, вытирала белоснежным платочком слёзы. Вот и сделан один ход, чтобы она запомнила меня не как того, с кем перемолвилась острым словечком, а того, кто смог достучаться до души.

Я поднял руку, призывая всех ко вниманию.

— Господа, я премного благодарен вам за столь лестную оценку моего творчества. Позвольте представить еще одну песню. Все вы знаете, что отец мой был лихим казаком, — сказал я и сделал паузу, так как шепотки пошли по всем рядам стульев и скамеек, на которых расположились мои гости, они стали обсуждать моего батюшку.

Пришлось немного подождать. Но скоро я продолжил:

— Знаю, что батюшка мой, Царствие ему Небесное, мог быть грубым, но он неизменно был верным подданным Его Величеству, а также любил наше Отечество. И следующую песню я посвящу именно таким казакам, иным кавалеристам, для которых и честь — не пустой звук, и которые знают, что в бою, порой, самым верным товарищем для кавалериста является его верный конь.

Меня слушали уже с некоторым интересом, я бы сказал, с предвкушением. И я их не огорчу — исполню настоящий шедевр.

— … Пой златая рожь, пой кудрявый лен… Пой о том, как я в Россию влюблен, — заканчивал я исполнение песни группы «Любэ».

Тишина… Я стоял, не помню, как и поднялся со стула, рядом тяжело дышал Миловидов, единственный, кто и нарушал безмолвие и тишину. А, нет. Комар еще привязался и жужжал на ухо. Наверное, высказывал свое восхищение.

— Крестник! Дай же я тебя расцелую. Вот, как есть, про меня спел, и про моего Ветра. Это конь, с коим я молодым казаком в Париж входил, — воскликнул Матвей Иванович Картамонов да и полез ко мне целоваться.

Вот тут я и узнал, что такое «крепкий мужской поцелуй по-брежневски».

— Достойно! — сказал Петр Ананьевич Струков, наверное, реагируя все же на исполнение песни, а не на наши с крестным лобызания. — Казаки облагоденствуют, коли узнают песню и кто ее сочинил.

— Господа, прелестные дамы, вы знаете, что хозяин сего замечательного имения, глубоко уважаемый мной господин Алексей Петрович Шабарин, ещё не успел отдать долг нашему отечеству… — начал представлять очередную песню Миловидов, но я его перебил.

— Прошу простить меня, господин Миловидов, что столь беспардонно вас перебиваю, но меня переполняют эмоции, так как следующие две песни, которые я хотел бы для вас исполнить, написаны мной в порыве любви к нашему Отечеству и признательности офицерам, которые нынче защищают нашу Великую державу. И быть случится несчастье, подобное нашествию Наполеона, я тут же отправлюсь вольноопределяющимся в войска. Думаю, что мои порывы разделяют все достойные мужи, что нынче присутствуют на этом приеме, — сказал я, наблюдая одобрение моей речи.

Сказанные слова были не праздным сотрясанием воздуха. Я для себя уже решил, что отсиживаться во время Крымской войны просто не смогу. Это сейчас я еще не готов к тому, чтобы идти в армию и приводить к порядку восставших венгров, да и спорное это дело — угождать австрийскому императору, который тех же венгров не может сам приструнить. Этот император предаст в скором времени Россию и забудет все то, что для него сделал русский монарх. Крымская война — это иное. Это самая что ни на есть Мировая война против России. Тут отсидеться никак не получится, ноги сами понесут в Крым.

Когда я читал про оборону Севастополя, про героические события на Камчатке, то поражался. С одной стороны, меня восхищал тот героизм, который проявляли и солдаты, и офицеры. С другой же стороны, я не могу не возмущаться всем тем идиотизмом, с которым были проиграны сражения, сданы позиции в Турции. Время еще есть, и нужно тщательно подумать, что именно я могу сделать для развития страны, чтобы Россия не подписывала унизительного мира с европейцами.

Смогу ли? Если смотреть на вещи более рационально, то напрашивается ответ «нет». Но когда мы, русские, с нашей-то широкой душой, смотрели на вещи только рационально⁈ Так что «Умом Россию не понять… В Россию нужно только верить». Вот и я верю и в Россию, и в себя, способного что-то менять.