Троецарствие (СИ) - Алексин Иван

— Москву ещё взять нужно, — усмехнулся я горячности своего друга. — Забыл, как мы у её стен с армией Болотникова стояли? А теперь вон и самозванец в эти стены лбом упёрся. С чего ты взял, что нам легче будет?

Я погладил по холке коня, ожидая ответа, с наслаждением втянул в себя свежий, пахнущий цветами воздух. Всё же хорошо, что я сюда вырваться смог. Плюнул на все дела, взвалив подготовку к походу на Жеребцова с Колтовским и вырвался. И пусть Тверь совсем недалеко, а в окрестностях Ефим внеплановые учения для своей тысячи затеял, всё равно за эту пару часов свободным себя почувствовал.

Эх, Ксению бы сюда! Совсем я её забросил. Мечусь как угорелый во все стороны вслед за войском. Чего мечусь? Только под ногами у своих воевод мешаюсь. Они прекрасно и без меня справиться смогут. Вон, весточка из Астрахани пришла. Князь Иван Хворостинин о начале строительства крепости с верфью на берегу Каспийского моря докладывает. И Матвей Годунов с большей частью войска там остался. Приглядеть, чтобы кочевники не шибко озоровали. Если никаких неожиданностей не произойдёт, в следующем году сразу два флейта и один фрегат заложат. И мне тут даже не сам факт появления флота и взятие под контроль Каспийского моря важен. Это море своеобразной школой для обучения собственных корабельных мастеров, а затем и экипажей, будет. В будущем можно будет их уже на Балтику или Чёрное море перебросить. И ничего выдумывать не придётся. Я уже и охотников среди поморов повелел, начать искать. Хорошее жалованье будущим морякам положил.

Вот только не могу я не метаться. Сиднем в Костроме сидеть, вестей от своих воевод ожидая, никакого терпения не хватит. Всё равно потом сорвусь.

А сестрой сразу после взятия Москвы вплотную займусь. Пора её замуж отдавать. Давно пора. Всё же двадцать шесть лет, по нынешним временам — это практически приговор. Но не для любимой же сестры царя? Ну, и ещё одну, что в сестрёнкиной свите состоит, под венец пристрою. А то слух дошёл — совсем девка возгордилась. Уже два сватовства отклонила, мотивируя это тем, что де сам царь обещал ей жениха сыскать. Вот и сыщу, чтобы царя никто пустобрёхом не выставлял. Так сыщу, что не обрадуется!

— Эх, Иван Исаевич, — тут же опечалился бывший запорожец. — Сгинул большой воевода понапрасну. Узнал бы, что за царь сейчас в Тушинском лагере сидит, исплевался бы.

— Он сам свою судьбу выбрал. Мы пытались тогда, в Коломенском, с Василием Григорьевичем глаза ему на правду открыть. Куда там. Осерчал только. Ну, а ты, Тараско с нами к самой Москве не пойдёшь, — решил я сменить тему разговора. — Возле Троице-Сергиевой лавры со своей тысячей покрутишься.

— Зачем, государь?

— Да дошли до меня сведения, что Сапега с Лисовским к монастырю сунуться могут, — не рассказывать же другу о знаменитой осаде из прошлой истории. — Оно, конечно, вряд ли. Нет за ними сейчас большой силы, но лучше перестраховаться. Вдруг с наскока взять попробуют. Я Подопригору послать хотел, но больно он на Лисовского зол. Как бы не начудил чего.

— А если объявятся, — кивнул, соглашаясь Тараско. О горячей нелюбви Якима к литвину, наверное, всё войско знало. — тогда как?

— Сам в бой не лезь. Пошли к Москве гонца, а сам к монастырю отступай. Мы недалече будем, быстро на выручку придём.

Немного помолчали, каждый думая о своём. Тропинка, вильнув от реки в кустарник, вывела к небольшой деревушке с прильнувшими к ней вспаханными полями.

— Смотри, Фёдор Иванович, картоха! — Тараско сразу повеселев, направил коня в полю.

— Бог в помощь, православные!

— Благодарствуем, царь-батюшка, — валятся на колени посошные.

— Встаньте, — соскочил я с коня. — Стоя на коленях, урожая не собрать. Хорошо ли картоха уродилась?

— Да с каждой картохи по пять клубней берём, царь-батюшка, — пробасил широкоплечий бугай, мня в руках треух. — Грех Бога гневить.

Пять. Мало совсем. Хотя, чего я хочу? Никакой селекции с картофелем ещё не проводили. И я не знаю, как это делать. А с другой стороны, для этого времени, урожайность хорошая. Если со всех полей в таком же объёме соберут, можно будет следующей весной картофель уже бесплатно в личное пользование раздать.

— Сами-то пробовали?

— Да как можно, государь! Нешто мы без понятия? Царский клубень!

— Пробовали! — задорно засмеялся за спиной Никифор. — Вон как глаза забегали!

«Вот и славно», — повеселел и я, садясь на коня. — «Хоть за это теперь можно не переживать. Похоже, всё же придётся мне Феодосия в епископы возводить»!

— Да замолчи ты, наконец! — зло пнула Лизка полураздетое тело, лежащее на полу возле кровати.

Очередной любовник как-то странно забулькал во сне, но храпеть не перестал, выдавая громогласные звуки с завидной регулярностью.

— Как же они все надоели, — повернулась она к Янису. — Так и хочется очередного ухажёра не сонным зельем, а смертным ядом напоить.

Литвин ничего не ответил, продолжая стоять у порога. Привык уже за этот год к жалобам царицы. Как-никак, не сказать, чтобы очень часто, но раз в месяц приходится по утрам помогать Марии Юрьевне её очередного «любовника» на кровать затаскивать. Вот только звала она его в таких случаях на рассвете, а сейчас едва за полночь перевалило. Вон со всех сторон крики пьянствующей шляхты доносятся; не ухрипелись ещё.

— Чего встал? — зыркнула в его сторону ЛжеМарина Мнишек. — Садись, вон, к столу. Хочешь, вина выпей. Не бойся, зелье я ему в кубок сыпанула.

Литвин осторожно присел на обитый бархатом столец (табурет), брезгливо убрал в сторону недопитый кубок, с сомнением поглядел на глиняную бутыль с остатками вина.

— Пожалуй, я тоже немного выпью, — иронично усмехнулась, заметив его колебания царица. ЛжеМаринка, присев на ещё один столец, ловко плеснула вина в другой кубок, жадно выпила, вытерев ладонью влажные губы. — Пей, чего смотришь? А то скоро, благодаря стараниям Ромика, только воду пить будем.

Ромиком Лизка называла Ружинского. Разумеется только тогда, когда грозного гетмана даже близко не было и только при Янисе. Очень уж страшен был в гневе князь. Мог и побить, невзирая на царское достоинство. Во всяком случае, царику, как презрительно называли между собой ЛжеДмитрия II шляхтичи, от вспыльчивого гетмана регулярно прилетало.

Янис всё же выпел, смакуя заморское вино. Травить ещё и его Елизавете никакого смысла не было. Кто тогда с этим тяжеленным боровом утром царице поможет? Только он один в её тайну вхож и только он ведает, что несмотря на скабрезные слухи, что гуляют по лагерю, любовник у ЛжеМарины только один. И он его хорошо знает. А те немногие, что, проявив настойчивость, добирались до её постели, проводили ночь на полу и, выслушав утром полный восторга рассказ царицы, уходили, вполне довольные, похваляясь своей «победой». Большинством же крутящихся возле царицы поклонников, Лизка умело вертела, сталкивая их лбами, не доводя до ночных визитов и попутно выманивая подарки и добывая информацию.

— Почему?

— А ты что не слышал? — удивилась Елизавета. — Этот негодяй решил, что мы слишком много тратим! — Царица встала из-за стола, прошлась по комнате, раздражённо размахивая рукавами длиннорукавной рубахи (верхняя горничная рубаха, одеваемая поверх обычной знатными женщинами на Руси). — Он создал комиссию, в которую вошли десять наиболее влиятельные командиры наёмников и теперь, без их ведома, я ни единой монеты потратить не могу! Подлая тварь! Если бы ты знал, как я ненавижу этого напыщенного негодяя!

Янис не знал, но примерные размеры этой ненависти всё же представить мог. Вон в углу небольшой сундучок стоит. Так главной страстью Елизаветы было его регулярное пополнение., выбитыми из «муженька» и любовников монетами и драгоценностями. Явно самозванная царица предусмотрительно себе финансовую страховку на будущее готовит. А теперь эти поступления Ружинский существенно ограничил. Тут поневоле возненавидишь!

Вот только не стала бы Лизка, только для того, чтобы пожаловаться на гетмана, его к себе среди ночи звать. Это и утром можно было сделать. Тогда зачем? Впрочем, если хочешь узнать ответ, почему бы не спросить напрямую?