— Так хоть немножко, пару строк. Жив мол, здоров. Или телеграммы бы дал.
— Анька, не наезжай, — попросил я.
Не стал напоминать, что Игнат Сизнев — отец моей Аньки, приставу жаловался, что дочь забывает писать. А про телеграммы я постоянно забываю.
— Я-то не наезжаю, все понимаю, сама не лучше, — вздохнула девчонка. — Но к нам Елена Георгиевна несколько раз заходила, переживает. Пропал, дескать ее жених, совсем пропал, не пишет. Успокаивала, как могла — в командировку отправили, а если Иван Александрович не пишет, значит работы много. Еще я ей ноты свои подарила, которые мне профессор Бородин подарил.
— Ноты? —переспросил я. — Но они же тебе подарены?
— Жалко, конечно, да и дареное не дарят, — хмыкнула Анька. — Но куда они мне? Я на рояле играть не умею, а если хвастаться, что профессор подарил — не поверят.
— Почему не поверят? Там же написано?
— Ага, написано, — засмеялась барышня. — Знаешь, что Александр Порфирьевич написал? Написал — дорогой Леночке, с огромным уважением и почтением.
Вообще-то, великие люди частенько рассеянными. Но не до такой же степени[1]?
— Я сказала — мол, в одном вагоне ехали, Иван Александрович и попросил подписать ноты для невесты. Ваня, ты представляешь, как Елена Георгиевна обрадовалась! Но там еще забавно — одна-то тетрадочка самого Бородина, а вторая — романс господина Мусоргского. Он его тоже от себя надписал.
Нет, рассеянные великие люди, точно.
— Теперь ты рассказывай, — предложил я.
— С чего начинать?
— С самого главного. С подружки своей… С рогатой и бородатой.
Аня вздохнула, отпила глоточек чая, поморщилась — чай-то уже остыл. Чувствуется, что начнет издалека и с подходом.
— Ваня, не хочет тетя Галя козу держать. Они с батькой корову на днях купили, зачем им Манька? Козу кормить надо, а пользы никакой. Мол — старая, только на мясо.
— А нам-то коза зачем?
Анька вскочила, подбежала ко мне, обняла за плечи:
— Ваня, ну ты же Маньку не выгонишь?
Эх, беда с девчонкой…
Усадив Аньку рядом, погладил по голове, словно маленькую, проворчал:
— Ань, ты прекрасно знаешь, что не выгоню. Чего ерунду городишь? Но объясни — что мы-то с ней делать станем?
Так себе и представил, как я выгоняю козу, а та блеет и упирается. Смех.
Уткнувшись мне в плечо, Анька сказала:
— Да я и сама не знаю, что нам с ней делать… Глупость сплошная. Только, понимаешь, Манька мне как родная. Когда мамка умерла, плохо мне было, все время реветь хотелось… А на людях-то реветь нельзя, я же теперь большая! Хозяйка в доме… Батька на работе день и ночь, а я с Манькой. Я к ней в хлев ходила. Обниму, поглажу, проревусь… А потом уже в деревню шла, дела делала, с соседями разговоры вела. Дескать — вот, я какая, мне все нипочем! А потом снова к Маньке… уткнусь в нее и реву, словно дура, а она ведь все понимает, жалела меня. Ткнется в меня, подышит, а мне и легче — вроде, мамка со мной. И как же ее теперь под нож-то?
— Да уж какой там нож, глупая? — печально сказала я. — Только не плачь. Никто твою козочку не обидит.
И впрямь — какой уж там нож? Еще немного, сам разревусь, составлю Аньке компанию.
— Только, все равно… Ань, у нас не деревня. Маньку же кормить нужно, навоз убирать. И блеять станет — что нам соседи скажут? А сослуживцы? У следователя по особо важным делам коза во дворе живет!
Подумав пару секунд, решил — а пошли-ка все лесом. И сослуживцы, и соседи. Почему я должен оправдываться? Живет у меня коза, ну и что? Имеет право. В конце-то концов, надо ей где-то жить. Ладно, если бы я себе тигра завел или медведя. Про то, чтобы коза кого-то загрызла ни разу не слышал. Даже насмерть не забодала.
— А пусть блеет, — махнул я рукой, — и пусть хоть одна зараза попробует слово супротив нашей Маньки сказать, то мы ее, эту заразу, сначала сами побьем, а потом на нее Маньку напустим. Или бить не станем, еще хуже сделаем — по судам затаскаем за жестокое отношение к животным.
Анька чмокнула меня в щечку:
— Ваня, я знала, что ты у меня добрый, но сомневалась. И Манька у меня добрая, вроде тебя.
— А я, значит, добрый, словно коза? — хмыкнул я. Ишь, сомневалась она.
— Не, Ваня, ты у меня добрее… Манька-то иной раз и боднуть может. Но так, легонечко, для порядка. А ты меня еще ни разу не бодал.
Спасибо, сестренка. Комплимент, пусть и сомнительный.
— Это все ладно, это эмоции, но ты мне скажи — что с ней делать-то? Сено там, траву где возьмем? — принялся перечислять я. — И доить надо. Сама станешь доить или княжну грузинскую пригласишь, чтобы тренировалась?
Вспомнив о дочери прокурора Московского окружного суда, Анька хихикнула:
— Мне от Мананы письмо пришло. Пишет, что ее батюшка для козлят работника нанял. Тот козлят свежей травой кормит, по двору вместе с ними гуляет, на ночь в сарай запирает. А как у нее козлушка подрастет, козленка родит, меня в гости ждет, чтобы я ее доить научила. Конечно, надо пораньше приехать, чтобы прямо к родам успеть, но мы спишемся.
Ну да, ну да… В Москве-то дочку грузинского князя некому научить, придется из Череповца наставницу выписывать. И кто же Анечку в Москву-то отпустит?
— Может, и нам для Маньки специального человека нанять? — мудро предложил я. — Будет он твою Маньку кормить, навоз убирать. В общем, ухаживать.
— А чего за ней ухаживать-то? Я-то на что? Навоза немного — за сарай скидывать стану, соседи заберут. Это мы с тобой лодыри, огород запустили, а они-то сажают. Да, надо будет картошки на зиму запасти, скоро копать начнут. Лука и чеснока я принесу, тетя Галя много насадила, на нас хватит. Свекла нужна, морковка.
— Не отвлекайся. Говори — козу-то чем кормить?
— Ваня, ты-то чего переживаешь? Можно подумать, что всю жизнь коз кормил? Не переживай — насчет сена я договорюсь, будут понемножку возить — нам много-то и хранить негде, а пойло сготовить два раза в день не трудно. А доить Маньку больше не нужно. Я же тебе говорила, старенькая она…
— Ну, хоть что-то хорошее, — кивнул я. — Доить нам ее не надо.
— И вот еще что… — начала Анька, но замолчала.
— И что еще? — снова насторожился я.
— Думаю — не отдать ли Маньку соседке?
— В смысле, соседке? — не понял я. Типа — соседке на мясо?
— Соседка к нам приходила ругаться. Не та, которая дрова воровала, вторая, что помоложе.
— А, Ираида Алексеевна, — вспомнил я еще одну бабушку, которая вместе с Марией Ивановной спасала меня когда-то от Таньки. А я с бабульками вылакал ликер своей квартирной хозяйки.
— Ага, она самая, тетя Ираида, — кивнула Анька. — Вроде бы поругаться пришла — Манька с утра орет, требует, чтобы покормили. А она посмотрела на Маньку — слезу пустила. Говорит — в детстве у них точно такая была. Теперь тетка Рая моей Маньке капустные листья носит, траву косит.
— Еще и траву косит?
— Ну, не косит, косы-то у нее нет, серпом режет. И просит, чтобы Маньку ей насовсем отдали. Мол — в сарайке у нас она зимой если и не замерзнет, то вымя себе отморозит, а у нее двор крытый, хлев есть. И ей самой не так одиноко будет. Коза все-таки живая душа.
Откровенно-то говоря, я только за. Сплавить козу соседке, пусть у нее и блеет. Хрен с ним, я бы еще и приплачивал. Еще вспомнил, что Ираида живет одна, сын не то в Ярославле, не то в Рыбинске, дочка где-то в уезде. Веселее бабульке будет, с козой. Но вслух сказал:
— Коза твоя — тебе и решать.
— Ваня, я бы и отдала. Ты ж говорил, что мы через год все равно уедем, а Манька еще года два проживет, а может и три. Опасаюсь, что тетка Ираида Маньку возьмет, а потом передумает. Устанет она кормить, навоз убирать.
Все возможно. Сколько животных оказывается на улице, оттого, что хозяева взяли себе котенка, думали, что игрушка, а он вырос, мебель дерет. Или собачку… Слов у меня нет, чтобы высказать все, что думаю, о таких «хозяевах».
Я только махнул рукой.
— Ладно, если ты привела, так пусть живет. Будем считать, что завели мы себе козу-пенсионерку. Как холодать станет, можно ее к соседке определить на постой. Год еще целый, посмотрим, как оно все пойдет.
