Ладно, с Манькой разобрались, переходим к остальным пунктам.
— В городе что нового произошло? Слышал — губернатор с грозой приезжал, всем разгон устроил? К лопухам придирался.
— Ага, придирался, — засмеялась Анька. — Губернатор по улицам ездил, все осматривал, потом в уезд уехал, так к его возвращению те лопухи, что поближе к дороге были, посрубали, что-то скосили, а те, что подальше, на пустыре, так и оставили.
— Так их все равно не видно, — резонно заметил я.
Разумеется, здесь вина Городского головы, но у Милютина до каждого лопуха руки не дойдут. Он и так, можно сказать, половину городских расходов на себе тащит. Да и должно же в нашем городе быть что-то неидеальное. Хоть лопухи.
— Ваня, скажи — ты ругаться не будешь?
— А что еще? — сразу насторожился я. Что там еще Анна Игнатьевна придумала? Надеюсь, не очередную авантюру? Один раз она уже меня «подписала» на литераторство. Хотя… Если посмотреть правде в глаза, я против этого не возражал. Возможно, сам бы на такую авантюру не решился, а вот когда подталкивают, то почему бы и нет?
— Вань, я в гимназию поступила.
— Да ну⁈ — поразился я. — А в какой класс?
— Только в шестой, — уныло отозвалась Анька. — Я-то хотела сразу в седьмой, чтобы с девочками — репетиторшами моими, но экзамены не сдала. Задачки по математике решила, по Закону Божию все ответила, по истории с географией вообще вопросы не задавали, а вот в диктанте ошибок много наделала. Господин директор сказал, что для ученицы седьмого класса неприлично. Дескать — в шестом поучись, там посмотрим.
— А почему я должен ругаться? Ты вообще молодец, — похвалил я девчонку, потом спохватился. — Когда успела?
— Это не я успела, а Иван Андреевич Милютин с директором поговорил. Как ты в Кириллов уехал, к нам господин Милютин пришел, тебя хотел застать. Тебя не было, так он со мной немножко поговорил. Сказал, что с директором договорился, но нужно, чтобы отец прошение написал, а еще директор сказал, что будет лучше, если я в гимназии хотя бы год поучусь, а уж потом экзамены экстерном сдавать. Я за четыре дня все сдала!
Иван Андреевич слов на ветер не бросает, и дела не откладывает. Я-то думал, что он поговорит с директором как-нибудь потом, а он все сразу, единым махом. Наверное, так и надо.
— А почему экзаменов мало? — слегка удивился я. — Там же еще немецкий с французским должны быть, латынь?
— Сказали — что это необязательные предметы, за них даже плату отдельную вносят, латынь для женских гимназий вообще отменили, но я решила, что нужно и немецкий и французский учить, батька уже все прошения написал.
Ух ты, а я ведь иной раз забываю, что у Ани имеется законный отец и все вопросы, связанные с образованием, он должен решать. И то, что моя воспитанница-кухарка станет учиться — это прекрасно. Станет с девушками общаться, со своими ровесницами, это на пользу. Авось у девчонки хотя бы юность будет, если детство пропало. Если еще Маньку в гимназию возьмет — совсем красота. Будут в Мариинке две козы учится — и что такого?
— Аня, а ты сумеешь и учиться, и по дому все делать, и за козой ухаживать? Где ты на все время возьмешь? Может, нам кого-то нанять?
— А чего там не успеть-то? Я же, когда в школе грамоты училась, то все успевала. У тебя здесь и работы-то особой нет, — пожала плечами Анька. — Еще Иван Андреевич посетовал, что за учебу платить придется — мол, все стипендии распределены.
— Это ерунда, — отмахнулся я. — Неужели я за тебя какие-то тридцать рублей в год не заплачу?
— Батька мне тоже самое сказал, — хмыкнула Анна. — Но я решила, что сама за себя заплачу. Справедливо будет. Сам же сказал, что я богатенькая Буратинка. Да, Ваня, о Буратино… Редактор снова письма читателей прислал.
— Опять какие-нибудь поклонницы? — загрустил я. — Фотографии, предложения познакомиться?
— Есть и такие, я их на растопку оставила. Но есть интересно письмо — потом почитаешь.
Я покивал. Завтра все почитаю. Все-таки, что же в доме изменилось?
— Аня, мне мерещится или нет? Что-то у нас не так… А что именно, понять не могу.
— Ишь ты, заметил, — покачала головой Аня. — Я-то думала, что ты только завтра внимание обратишь.
— Почему завтра?
— Так днем увидишь, что внизу свежие бревна, от старых отличаются.
— В смысле? — не понял я, потом дошло. — Ты что, решила-таки дом отремонтировать?
— Совсем немножко. Мы с Иваном Андреевичем говорили, он спросил — не нужно ли чего?
— А ты, стало быть, городского голову припахала к ремонту?
— Чего припахала-то сразу? — обиделась Анька. — Он спросил — я ответила. Ни о чем не просила. Сказала, что все хорошо, домик хороший, но надо бы венцы внизу поменять, крышу починить. А утром, я только печку собиралась топить, мужики пришли. Сказали, что их господин Милютин прислал. Бревна внизу осмотрели, на крышу слазили. Сказали — мол, все поднимем и заменим, даже мебель и вещи наши на всякий случай вынесли. Бревна новые привезли — хорошие, я проверяла, дом подняли — не знаю, какие-то штуки у них были, с винтами, они их по углам поставили. Старые бревна вытащили, кое-где камни в фундаменте поменяли, бревна на новые заменили, все на место поставили. Я-то думала — вагами поднимать будут, на неделю работы, не меньше, а они за два дня управились.
Теперь до меня дошло — что не так. Когда смотрел в окно, словно бы вид стал иным, и вид чуть дальше. Раз дом немного поднялся, так и окна стали на другом уровне.
Я слегка загрустил. Чего не люблю, так это «подарков».
— Ваня, ты чего-то такого не подумай, — забеспокоилась Анька. — Знаю, что ты такого не любишь, я к Ивану Андреевичу сбегала, узнала, сколько все стоит. Он деньги брать не хотел, но я ему объяснила, что Иван Александрович меня ругать станет, сорок рублей оставила, да еще и мужикам по два рубля дала.
От сердца немножко отлегло. Глупость, конечно, не взятку мне дали, но все равно — неприятно. Ну, если за все заплачено, вопрос снимается.
— Ты деньги из своих отдала? —поинтересовался я. Подошел к столу, в ящик которого складываю деньги и спросил: — Ань, сколько с меня? Рублей шестьдесят?
— Двадцать шесть рублей, — отозвалась Анна.
— Почему так мало? Сорок за сруб с работой, да еще мужикам?
— Так я поровну посчитала. С тебя половина и с меня половина. Ты мне и так постоянно талдычишь, что дом этот наш общий, но платил-то за него ты.
— Аня, но так нечестно. Я большой, обязан деньги зарабатывать, а ты еще маленькая. Да, я же тебе еще жалованье должен платить, не забыла?
— Ваня, а я ведь и обидеться могу, — слегка набычилась Аня. — Давай так — если деньги понадобятся, я тебе скажу, а нет — так не заикайся.
— Аня, да мне попросту неудобно. Ты по дому работаешь, готовишь… Понимаю, если бы ты у меня только прислугой была, вопросов нет. А ты вкалываешь, а я даже денег тебе не плачу.
— А разве так не бывает, чтобы брат и сестра в одном доме жили? Так разве сестра не станет работу по дому делать? Так что, младший братишка — помалкивай о деньгах. Деньги у нас стобой есть, а домик этот мы потом за четыреста тридцать рублей продадим. Даже и за четыреста сорок.
[1] Не исключено, что великий музыкант, который и на самом деле отличался рассеянностью, надписывая ноты вспомнил свою воспитанницу, которую звали Еленой.
Глава девятнадцатая
И жизнь, и козы, и любовь
— Ме-е-ее!
Господи, да кто ж над ухом-то орет? Да еще так противно? И кто в барабан стучит? Купцы пьяные?
Спросонок не сразу дошло, что орут не над ухом, а во дворе. Пара секунд понадобилась, чтобы вспомнить, что я не в дороге, не на каком-нибудь постоялом дворе, и не в гостинице Кириллова, а в собственном доме, а орет, по всей вероятности, Нюшкина коза. Да-да, не Анечкина, а именно Нюшкина. Кажется, сама Нюшка так орать не умеет? Или умеет? Да кто их, козлонюшек знает?
