Большая черная дыра (СИ) - "Amazerak"

Поев, Георгий тут же стал засыпать. Немыслимое физическое и психологическое напряжение вкупе с отсутствием отдыха давали о себе знать. Организм вырубался сам собой, когда начиналось бездействие.

Разбудили спрыгнувшие в траншею люди. Подумав, что германцы наступают, Георгий открыл глаза и схватился за винтовку. Но он напрасно встрепенулся: оказалось, подошёл резерв. Не успели новенькие разместиться, как капитан приказал идти в атаку.

Остатки полка двинулись к деревне, в который раз преодолевая смертельное поле, где снег перемешался с землёй и кровью человеческой. Крыши уцелевших изб виднелась уже совсем близко, но из ближайших кустов впереди правее, застрочил внезапный. Капитан крутанулся на месте и упал, а с ним повалились и ещё несколько бойцов, скошенных очередями. Тут же разразилась винтовочная трескотня. Наступающие цепи без приказа бросились прочь. Георгий, скорее инстинктивно, чем из-за некого осмысленного решения, помчался за всеми.

Панические крики живых смешались с холодящими душу воплями умирающих, рядом упали два солдата, догнанных пулями, сам же Георгий еле шевелил заплетающимися ногами и постоянно спотыкался. Он чувствовал, что не уйдёт, что вот-вот и его настигнет жгучий кусочек свинца. «Ну и пусть убивают, лучше уж так. Всё равно больше сил нет», — скользнула в мозгу обречённая мысль.

Накрыла тошнота, содержимое желудка вывалилось в снег. И тут кто-то большой и сильный подхватил Георгия под руку и потащил за собой, и тому волей неволе пришлось дальше перебирать ногами по рыхлому снегу. Оказалось, подсобил Руслан. Так и тащил до самого окопа.

Те, кто выжил, обессиленные лежали в канаве, ругаясь, жалуясь на усталость и жадно вдыхая колючий воздух. Унтер-офицер, оставшийся в роте единственным командиром, и тот с трудом шевелил руками-ногами. Это было фиаско. Резервы не помогли добиться успеха, и теперь вряд ли что-то могло спасти ситуацию.

Георгий отключился, едва сел в траншею. На этот раз растолкал Руслан:

— Просыпайся, тебя господин унтер-офицер спрашивает.

Перед мутным взором появилась небритая одутловатая физиономия унтера:

— Ты из двести девятой, так? Как твоя фамилия?

— Степанов, вольноопределяющийся, — проговорил Георгий.

— Вижу, что вольнопёрый. Слышал, у вас пулемётчики были?

— Так точно. Я пулемётчик. И ещё со мной был… мужик один, Филипп Башмаков. Я не знаю, где он. Давно не видел.

— Тогда тебе задание. Германцы пулемёт оставили. Осмотри хорошенько, и если можно стрелять, то бери на себя.

— Слушаюсь… Только мне помощники нужны. Хотя бы трое, чтобы носить. Вот он, например, — Георгий кивнул на Руслана. — Он большой, тащить может. И вот этот, Сашка. И ещё кого-нибудь… а без разницы кого.

— Не могу четверых от взвода оторвать, нас и так дюжина осталась. Бери этих двоих и шуруй к пулемёту.

— Слушаюсь, — Георгий оторвал себя от насиженного место. — Пойдёмте, парни.

— Ну спасибо, — проворчал недовольный Руслан, когда сколоченный заново пулемётный расчёт, пригнувшись, пробирался к своему новому орудию, одиноко торчащему над траншеей. — Удружил. Теперь нам эту дуру придётся ворочать.

— Не благодари, — произнёс Георгий. — Ты будешь сидеть в окопе и заряжать ленту и не пойдёшь в штыковую атаку. Где ты хочешь быть, там или тут? Я бы предпочёл посидеть в окопе.

— Говорят, пулемётчиков в плен не берут, — произнёс неуверенно Сашка.

— Ты хоть с этой штукой умеешь управляться, — продолжал бухтеть Руслан.

— Был опыт. Умею.

Добравшись до пулемёта, развернули его в сторону вражеских позиций, а мёртвых германцев выволокли из траншеи и сложили в качестве бруствера. Пока ворочали тяжести, Георгия опять стошнило. Очередная контузия имела свои последствия. А вот Сашка, хоть и находился в момент взрыва в том же месте, таких трудностей не испытывал. У него только голова слегка побаливала.

Тем не менее работу выполнили. Пулемёт оказался вполне исправным. К нему прилагались пара банок с водой и четыре коробки с патронами. Ещё две пустые валялись на дне траншеи, а у одного из мёртвых германцев нашлись запасные детали.

Но гораздо больше бойцов обрадовала шоколадка, что лежала в ранце у того, кого заколол Георгий. Подобных лакомств русский солдат на службе не видел, а некоторые и до армии не пробовали. Поэтому все трое, сделав дела, уселись в траншею и поделили меж собой добычу, а заодно раздали расположившимся по соседству мужикам. Каждому досталось по дольке, но эта долька стала настоящим праздником среди моря боли, смерти и ужаса.

Также у убитых обнаружили консервы и галеты. Тоже съели. А вот сапоги кто-то снял заранее, хотя Георгий так надеялся найти что-нибудь взамен своей размокшей, рваной обуви, которая и не грела, и развалиться могла в любой момент.

Перекусив, Георгий с командой взялись насыпать земляной бруствер по обеим сторонам от пулемёта. За этим занятием их и застигли сумерки. А когда совсем стемнело, унтер послал несколько человек вытаскивать раненых с поля боя, которых так никто и не забрал во время панического бегства.

Какое-то время над полем висела тишина, разбавляемая редкими ружейными хлопками, а потом в стороне деревни вдруг заработали пара пулемётов, винтовки заговорили чаще, и в ночной выси вспыхнули осветительные ракеты. Очевидно, противник обнаружил тех, кто отправился за раненными, но Георгию было всё равно, что там происходит. Обустроив земляную насыпь, скрывающий человека по грудь, он переоделся в сухие штаны, закутался в палатку и стал греться. Однако портянки до сих пор были мокрыми, из-за чего ноги буквально заледенели.

Рядом отдыхали Руслан, Сашка и два незнакомых бойца. А вот куда делись Филипп и Андрей, в пылу боя Георгий не заметил, да ему и не особо-то было интересно. За один только день в поле полегли сотни людей. Двумя больше, двумя меньше. Он и себя считал мертвецом, по какому-то нелепому стечению обстоятельств до сих пор топчущим землю. Он заранее расстался со всем, что ему было дорого, ведь любой миг мог стать последним.

Постепенно пулемёты противника стихли, но орудия по-прежнему глухо ухали в ночи, и осветительные ракеты то там, то здесь разгоняли черноту.

Сашка потирал замёрзшие руки и смолил самокрутку.

— Ноги мокрые, это не дело, — жаловался он. Портянки бы сухие отыскать.

— Это верно. Погнали нас вброд по самый пояс на морозе, — согласился Руслан. — Хоть бы согреться где. В домах бы расквартировали вон в той деревеньке, которую мы миновали.

— Ну, брат, в избах, если кого и поселят, то господ офицеров. А простой люд пускай мучается. Знаем мы их. Что там, что тут — разницы никакой.

— Эх, если б следующую деревеньку взяли, может, и обогрелись бы. А теперь, поди, только утром будем брать.

— Сомневаюсь. С самого утра бьёмся как рыба об лёд, и хоть бы что. Первым наскоком не взяли, а теперь к германцам подошли резервы, и подавно не дадут нам ничего сделать. Не выберемся мы из этой западни.

— Да ладно брехать-то! Может, у нас тут этот самый… отвлекающий манёвр, а главные-то силы уже давно путь пробили. Думаешь, генералы-то глупее нас с тобой? Им-то, поди, виднее.

— Эх, братцы, я вам вот что скажу, — заговорил сидевший рядом взъерошенный мужичок со всклокоченной бородкой и перевязанной щекой. — Коли б мы по оврагам и лесам шли, а не на германские пулемёты пёрли, как стадо баранов, то, глядишь, и выбрались бы. А генералы… А что генералы? Они в своих академиях учёные, знают, как роты в бой послать, манёвры ихние и прочие мудрёные штуки, по-другому покумекать не умеют. Вот и стараются как могут, гробят нас почём зря.

— Да не прорвёмся. Завтрашнего утра подождём, — не терял надежды Руслан, ну или делал вид, приглушая собственное отчаяние.

В окоп затащили двоих раненых. Один ужасно кричал, второй вёл себя тихо. Их подняли на носилках и понесли в тыл, где находился перевязочный пункт.

«А ведь здравая мысль, — подумал Георгий, к которому после недавнего исступления вернулась способность рассуждать. — Надо уходить лесами и оврагами, как мужик говорит, а не биться головой об стену». Силы были слишком неравные. Обескровленные отступающие полки не могли ничего противопоставить свежим подразделениям германцев.