Инженер Петра Великого 2 (СИ) - Гросов Виктор

Потом я взялся за тачки. То, на чем тут землю, камни да прочие сыпучие материалы возили, тачкой-то назвать язык не поворачивался. Скорее, какое-то допотопное корыто на двух неуклюжих, скрипучих деревянных колесах, которое приходилось тащить вдвоем, а то и втроем, надрывая жилы и проклиная все на свете. Я тут же вспомнил наши обычные садовые тачки из двадцать первого века — одно колесо, легкий, но вместительный кузов, удобные длинные ручки для упора. Снова набросал чертеж, отдал заводским плотникам. Те почесали в затылках, подивились «заморской хитрости», но сделали несколько штук на пробу. И что вы думаете? Один человек теперь мог играючи увезти столько же, сколько раньше трое с матом и потом! Да еще и маневренность какая у этой одноколесной «диковинки»! Солдатики и работяги сначала с большим недоверием косились на эти мои тачки, обходили их стороной, а потом, когда распробовали и поняли, насколько они удобнее и легче в работе, — так уже за ними в очередь становились.

А для самых тяжелых грузов — валунов для фундамента, толстенных бревен для перекрытий, чугунных отливок для пушек — я приспособил простейшие рычажные подъемники. Обычный ворот с рукоятками, несколько прочных блоков, закрепленных на треноге или на балке, да крепкая пеньковая веревка — и вот уже пяток мужиков, не особо напрягаясь, легко поднимают то, что раньше и двадцати здоровым лбам было не под силу. Это вам не египетские пирамиды строить, тут все на чистой науке основано, на законах механики, которые я еще в школе на уроках физики проходил. Просто, дешево и сердито. А главное — эффективно!

Я даже набросал эскиз походной полевой кухни — компактной, на колесах, с несколькими котлами, дымоходом, ящиками для провизии, чтобы можно было в полевых условиях быстро и без особых хлопот накормить целый батальон. Отдал чертежи Орлову — пусть думает, может, и в действующей армии такая штука пригодится. На завод же мы соорудили несколько образцов — прижилось, особенно понравилось строителям.

А еще — санитария. Стыдно сказать, но с этим делом тут был полный швах, средневековье дремучее. Отхожие места, если их так вообще можно было назвать, — это были просто неглубокие ямы, вырытые где попало, воняющие на всю округу так, что слезы из глаз текли, и являющиеся рассадниками всевозможной заразы. Я не поленился, обошел всю территорию, выбрал подходящие места — подальше от жилья, от столовой и, главное, от источников питьевой воды. Велел выкопать там нормальные, глубокие нужники, с дощатыми кабинками, чтобы хоть какой-то комфорт был. И ввел строжайшее правило: регулярно эти нужники чистить и засыпать известью. Собсно баня, мытье рук, и нужники — улучшили санитарное состояние. Мелочь, казалось бы? А вот и нет! Дизентерия, тиф и прочие кишечные инфекции косили солдат и рабочих почище любых шведских пуль. Так что мои, на первый взгляд, незначительные «санитарные» нововведения, я уверен, спасли не одну сотню жизней.

Но все это было, так сказать, подготовкой к главному, прелюдией к основной пьесе. Впереди, как грозовая туча, маячил «потешный бой», где я должен был доказать жизнеспособность своих тактических идей. А какая может быть тактика без хорошего, надежного оружия? И я, параллельно со стройкой, с «малой механизацией» и борьбой за солдатский быт, дни и ночи напролет колдовал в своей мастерской над усовершенствованием оружия (не дает покоя «потешная битва»).

Главная проблема тогдашних фузей, их ахиллесова пята, — это была их отвратительная, просто никуда не годная точность. Стреляли они, как говаривали бывалые солдаты, «в ту сторону, куда Бог пошлет». Попасть в одиночную цель на сто шагов считалось большой удачей, почти чудом. А все почему? Причин тут было несколько, и каждая — хуже другой. Во-первых, кривые, кое-как просверленные стволы. Во-вторых, дикий разнобой в калибрах пуль и самих стволов — пуля зачастую болталась в канале, как карандаш в стакане, о какой уж тут точности могла идти речь. В-третьих, полное отсутствие нормальных прицельных приспособлений. Мушка-то на конце ствола, конечно, была, а вот целика, как такового, — нет! Как солдату целиться — одному Богу было известно, да и то, наверное, не всегда.

Со стволами я уже начал потихоньку разбираться — мои новые сверлильные станки уже давали идеально ровный, без перекосов, канал. Теперь нужно было навести порядок с калибрами. Я выбрал один, самый ходовой и распространенный в армии, и под него разработал целую систему калибров-пробок — для проверки и самих стволов на выходе со станка, и пуль, которые отливали литейщики. Пули теперь должны были отливать строго по этому калибру, с минимальным, насколько это возможно, допуском. Это уже само по себе должно было значительно улучшить кучность боя.

Но главный мой «козырь», моя основная надежда в борьбе за точность, — это был целик. Простейшая, в общем-то, штука — небольшая металлическая планка с узкой прорезью, припаянная или приклепанная к казенной, задней части ствола. Но эта невзрачная деталь, в сочетании с мушкой на дульном срезе, давала солдату возможность действительно целиться, совмещать три точки — прорезь целика, верхушку мушки и саму цель. Это было уже не интуитивное направление ствола в сторону неприятеля, а осмысленное прицеливание. Я сам, недолго думая, выточил на своем токарном станке несколько таких целиков из обрезков стали, аккуратно приладил их к нескольким опытным фузеям. Попробовал пострелять по мишеням — разница была колоссальная, просто небо и земля! Попасть в ростовую фигуру на сто, а то и на сто пятьдесят шагов стало гораздо проще, чем раньше.

Еще одна застарелая проблема — перезарядка. Долгая, муторная, требующая от солдата сноровки и кучи лишних движений. Отмерить порох из пороховницы, аккуратно засыпать его в ствол, потом забить пыж из пакли или тряпки, потом вкатить свинцовую пулю, потом снова пыж, чтобы пуля не выкатилась… А если еще и дождь идет, или ветер сильный — вообще труба, порох отсыреет, все рассыплется. Я вспомнил про бумажные патроны, которые уже начинали потихоньку появляться в европейских армиях. Идея была до гениальности проста: заранее отмеренный и выверенный заряд пороха и сама пуля заворачиваются в прочную бумажную гильзу. Солдату остается только откусить или оторвать кончик этой гильзы, высыпать немного пороха на затравочную полку замка, а остальное — порох вместе с пулей — вложить в ствол и одним движением шомпола прибить. Гораздо быстрее, удобнее и надежнее! Бумагу, правда, хорошую, плотную, да еще и пропитанную чем-нибудь от влаги, достать было непросто, да и с клеем, которым эти гильзы склеивались, пришлось повозиться, чтобы они не размокали от сырости. Но мы с моими ребятами-учениками, после нескольких недель экспериментов, все-таки наладили мелкосерийное производство и таких вот «скорострельных» патронов.

И вот, когда все эти «улучшения» — и целик, и стандартный калибр, и бумажный патрон, и, конечно, мой надежный кремневый замок — были готовы и опробованы, я запустил в своей мастерской производство небольшой, опытной партии — штук сто, не больше — таких вот усовершенствованных фузей. Специально для того полка, который мне должны были выделить для «эксперимента», для «потешного боя». Стволы — идеально сверленые, калибр — строго выдержанный, замки — мои, смирновские, не дающие осечек, с целиками для точной наводки и новыми, удобными патронами для быстрой перезарядки. Это уже было не то допотопное, непредсказуемое оружие, которым до сих пор воевала русская армия, а вполне себе современная (по меркам начала XVIII века, конечно) и грозная винтовка, пока гладкоствольная.

Я прекрасно понимал, что даже эти, казалось бы, незначительные, на первый взгляд, улучшения — целик, патрон, ровный ствол — могут дать огромное преимущество нашему солдату на поле боя. Точный, прицельный, да еще и более частый огонь из укрытий — это было именно то, чего так боялись мои оппоненты-генералы, привыкшие к безнаказанному расстрелу линейной пехоты. И я собирался им это продемонстрировать во всей красе, наглядно, чтобы ни у кого не осталось сомнений.