Кровавый год (СИ) - Вязовский Алексей

«Почему с людьми так сложно? Почему они не похожи на растения? — предавался печали король, направляясь в свой кабинет, где его уже ждал лорд Норт. — Почему на заботу они отвечают черной неблагодарностью?»

На эти мысли его навел предстоящий предмет обсуждения — памфлет «Здравый смысл» Томаса Пейна, ответ колонистов на речь короля в Парламенте в октябре прошлого года. Георг хорошо помнил тот день: 27 октября, длинная процессия — впереди пехота в красных мундирах, золотая карета, запряженная восьмериком, резные тритоны по обе стороны от облучка дуют в трубы — Дорогу, королю! — конногвардейцы в арьергарде. Король едет открывать Парламент.

— Цель слишком важна, дух британской нации слишком высок, ресурсы, которыми её благословил Бог, слишком многочисленны, чтобы отказаться от стольких колоний, которые она основала с большим усердием, — сказал он с трибуны твердым голосом, не терпящим возражения.

Колонии не услышали его ультиматум. Заявили устами этого безбожника Пейна: каждый народ имеет полное право устроить у себя правительство, какое ему нравится.

— Здравствуйте, Фредерик, — поздоровался король, войдя в кабинет.

— Ваше Величество! — лорд Норт склонился в поклоне.

— Давайте обойдемся без утомительных формул вежливости, вроде разговоров о погоде, и перейдем сразу к делу. Я изучил ваш доклад. Это война, мой друг, памфлет Пейна — это открытое объявление нам войны. Я спрошу вас только один раз, но вы, прежде чем ответить, хорошенько все взвесьте. Вы не думаете, что к последним событиям за океанам причастен царь Петр III?

Лорд замер с ошеломленным видом. От короля можно ожидать многого, но такого… Такое! Премьер-министр знал, что Георгу подвластны вспышки озарения, умение заглянуть в будущее. Виновата ли в этом его болезнь или он был одарен природой — ответа Фредерик не знал. Монарх Великобритании, при всей его скромности, был амбициозен и последователен в своей политике. Именно в своей, а не навязанной ему парламентом. Он избавился от вигов, подобрал верного исполнителя своей воли в лице лорда Норта и уверенно правил державный корабль в гавань светлого будущего сквозь бури и ураганы международной политики. Если он задает такой вопрос, значит, есть соображения, которые навели его на эту мысль.

— Позволено ли мне узнать причины, побудившие Ваше величество подозревать в чем-то нашего союзника?

— Союзника? Вы до сих пор видите в царе нашего друга?

— Почему бы и нет? Он разделывается с нашими врагами с легкостью, граничащей с гениальностью. Он гарантировал нам неприкосновенность вашего наследного лена, Ганновера. Он продвигает в Европе идеи парламентской монархии…

— Продвигает⁈ Вы слепец, Фредерик. Пока я вижу одно: он устроился за столом перед тортом по имени Европа, расстелил на коленях салфетку, вооружился ножом и вилкой и отрезает себе кусок за куском, лопает их и не подавится, слизывая крем в виде очередного престола. Весьма своеобразное толкование принципа «конституционной монархии», в котором последнее слово оказывается вычеркнуто! Результат налицо: уже имеем первую республику в Европе, и царь ее защищает!

— Не очень успешно, следует признать. Но причем тут Америка⁈

— «Огромное количество сведений о Библии и о ее введении в мир было подавлено объединенной тиранией церкви и государства с целью держать людей в невежестве», — зачитал Георг отрывок из «Здравого смысла» Пейна, приведенный в докладе. — Вы не находите удивительное совпадение с идеями памфлетов, наводнивших Европу после того, как царь объявил о находке Евангелия от Симона?

— Я нахожу прежде всего сходство с идеями деистов, — заупрямился лорд Норт.

— Фредерик, откройте глаза и вы увидете: в Европе растет монстр, и мы отчасти виноваты в его появлении на свет божий.

— Если Ваше величество находит, что я не оправдал ожиданий, я тут же готов подать в отставку. Ваше величество может заменить меня лордом Четэмом…

— Питт, лорд Четэм, этот защитник Америки… — горько усмехнулся король. — Я не желаю носить корону, находясь в кандалах. Вы, лорд, меня устраиваете, но хотелось бы больше проницательности.

— Но, Ваше Величество… Мы же с вами решили не вмешиваться в континентальные дела и сосредоточиться на двух направлениях — на удержании американских колоний и на приобретении новой жемчужины для нашей Империи, на индийских княжествах. Чтобы усидеть на двух стульях, требуется необычайное искусство и чувство баланса. На трех…? Невозможно!

Повисла пауза. Георг III подошел к стене и принялся разглядывать копию семейного портрета работы немца Цоффани — оригинал был выставлен в Королевской академии. Его взгляд был прикован к сыновьям.

— Вы знаете, лорд, что я приказал учителям стегать кнутом Джорджа и Фредерика в случае нерадивости?

— Я слышал об этом, Ваше Величество.

— Любой отец должен проявлять строгость, если чада проявляют непослушание. С колонистами, как с моими детьми, мы должны поступить строго, но быстро. Не затягивать.

— Сейчас, когда сорван контракт с гессенцами…

— Вот! Вот вам еще один пример прямого вмешательства царя в наши дела.

— Но Ганновер…

— Послушайте, Фредерик. Я рожден для счастья или несчастья великой нации… отчего приходится поступаться своими личными интересами. Прежде всего, я англичанин, я рожден в Британии, получил здесь свое образование и этим горжусь. Мы — островной народ и всегда считали, что происходящее за каналом ничтожнее, чем весь мир. Но изменения на континенте слишком глобальны, чтобы мы могли позволить себе и дальше поклоняться ярму предрассудка. Отныне мы начнем готовиться к прямому вмешательству в европейские дела.

— Я немедленно дам указания нашим агентам активизировать свою работу и по мере сил противодействовать планам Петра.

— Этого мало, мой лорд, — король не скрывал удовольствия от покорности премьер-министра и заговорил с ним ласково. — Полагаю нам нужно предпринять следующее…

Договорить он не успел. В кабинет вбежала супруга с выражением ужаса на лице.

— Что случилось, дорогая?

Королева перевела дух и протянула мужу смятое письмо с вензелем курфюршества Ганновер.

— В Варшаве Иосиф Второй от лица всех Габсбургов подписал отречение от престолов Свещенной Римской Империи, короля Германии, эрцгерцогства Австрийского, королевств Богемского и Венгерского, Хорватии и Славонии, Галиции и Лодомерии в пользу русского императора Петра Третьего!

— Это катастрофа! — ахнул лорд Норт.

Он оглянулся на короля. В глазах Георга плескалось неприкрытое безумие.

(1) Кукла с улицы Сен-Оноре — манекен ростом с человека в одной из модных лавок, облаченный в наряд по последней моде, начиная от шляпы и до туфель, по нему сверяли моду все парижане.

Глава 17

Кто я такой?

Нет, понятно, что все меня давно признали чудесно спасшимся царем Петром Федоровичем. Еще есть узкий круг посвященных, которые знают меня как Емельяна Пугачева. Я принял эту версию, ибо она соответствовала школьным учебникам и той легенде, которая сохранялась в моей семье, но чем дальше, тем больше во мне зрело к ней недоверие.

Сколько мне лет? Насколько я помню свой архив, Пугачев на допросе показал, что родился, не то в 1740-м, не то в 1742-м году. Получается, я был в Берлине, когда его захватили во время Семилетней войны, в 18–20 лет. Тогда почему я чувствую себя мужчиной за сорок, у которого тянет поясницу после долгой дороги, в бороде появилась первая седина и зрение почему-то садится?

Я вообще не уверен, что мое настоящее имя Пугачев. Уж больно оно отдает пропагандистским душком. Точно также, как имя Отрепьева, главного вора Руси святой и по совместительству царя Дмитрия, счастливо спасшегося. Пугач и отрепье — горькая парочка русской истории. Кто знает: быть может, грамотные чистильщики преданий старины глубокой так все обставили, поправили и зачернили, что вместо породистого волкодава потомкам подсунули дворнягу, которой место на цепи во дворе? Палкан, Пугач…