Самый лучший комсомолец. Том пятый (СИ) - Смолин Павел

— Он в Японии, — напомнила Вилочка.

— Значит на кнопку не смотрит товарищ Гречко, — отмахнулся я. — Или Косыгин. Или все члены… Кто нажимать должен, Екатерина Алексеевна?

— У Алексея Николаевича с Андреем Антоновичем полномочий хватит, — пригорюнилась она.

— Севернее Пекина бомбы кидать по идее постесняются, — прикинул я. — Там Монголия и мы рядом. Надо бы розу ветров прикинуть.

— Все будет в порядке, — заверила Фурцева.

— Не слышу уверенности в ваших словах, — фыркнул я. — Я не паникую, я пытаюсь абстрагироваться. Не знаю как вы, а я умереть готов давно — сделанного не воротишь, и деда Юра продолжит вести народ в светлое будущее. «Фонд» тоже не загнется — наоборот, еще и масштабируют. Жила бы страна родная, и нету других забот! Памятник мне поставят в Сокольниках — рядом с Хрущевым. Продажи всего подряд взлетят, а будущие школьники будут читать про меня в учебниках и вздыхать типа как на Пушкина: «такой молодой умер, столько еще мог всего сделать!».

Отобрав у Вилки бутылку, я приложился снова — эта порция «пошла» лучше.

— Ну-ка хватит! — нахмурилась баба Катя и попыталась отобрать бутылку.

— Я похож на алкаша? — старательно защищая ёмкость, спросил я.

— Поначалу никто на алкаша не похож, — отрезала Фурцева, совершенно неожиданно скуксилась и заплакала. — Я-то чего, я-то пожила, а Света только любовь встретила. Вот ты умереть готов, а сам ничего еще и не видел! — укоризненно ткнула в меня пальцем.

— Я видел некоторое дерьмо, — не удержавшись, гоготнул я и сделал еще глоток.

И хватит пока — не хочу пропустить Апокалипсис, валяясь в пьяной отключке на шконке бомбоубежища.

— Я люблю тебя, — шепнула на ухо Вилка.

— Спасибо, что была со мной все это время, — шепнул я в ответ.

— Француз тебя в гости зазывал? — взяв себя в руки, попыталась абстрагироваться и баба Катя.

— Зазывал, — кивнул я. — Ответил как велено — предложением таки выйти уже из НАТО не только явочным порядком, но и по документам.

— Молодец, — похвалила она.

— По крайней мере не придется месить грязь под метафорическим Верденом много лет, теряя миллионы дорогих сердцу сограждан, — нашел я «плюс». — Бах — и всё, за руки взялись и дружно в Рай!

— Ты же материалист, Сережа, — напомнила баба Катя.

— В первую очередь я — русский! — гордо заявил я. — Представитель богоизбранного народа-мученика и оплота традиционных ценностей. В мире сложилась интереснейшая ситуация — некогда основными традиционными европейскими ценностями были мессианство, вследствие которого они до сих пор страдают тягой нести свою сраную демократию тем, кто не просил, и взгляд на человека как на проект, подлежащий тщательному взращиванию добродетелей. Увы, после Второй Мировой всё это снес План Маршалла, из-за которого Европа попала в зависимость от США. Совсем скоро идеи по разные стороны океана станут общими — потребление, половые извращения, либеральная диктатура. А вот мы очень удачно такой фигней не страдаем — строим Красную империю, любим Ленина и тщательно воспитываем следующее поколение. С этой точки зрения, как бы парадоксально это не звучало, последними носителями традиционных, созидательных европейских ценностей остались именно мы.

Тут мы подкатили к посольству и пришлось прерваться на выход из машины и спуск в глубокие катакомбы, где мы с другими работниками посольства, оставив наверху парочку добровольцев-«смертников» держать связь, разместились в неплохо вентилируемом бомбоубежище с трехэтажными койками, работающими удобствами и запасом еды с водой. На три месяца, говорят — если за это время не откопают, придется бороться с желанием скатиться в каннибализм.

* * *

Огромный пласт контента, посвященный изоляции и всяческим катастрофам учит нас, что в группе выживающих непременно найдутся определенные типажи.

— Я не хочу умирать! — едва дверь за нами закрылась, взревел Илья Степанович, убеленный сединами дипломат с многодесятилетним стажем работы в Тайланде, где он, похоже, расслабился и оказался не готов к бурному политическому процессу Китая. — Зачем я согласился на перевод сюда⁈

Паникёр найден.

— Держи себя в руках! — одернула его жена, пожилая стройная дама с железной выправкой. По специальности, как ни странно, врач-педиатр.

— Да пошла ты! — рявкнул он на нее в ответ.

По убежищу пронесся звонкий звук пощечины.

— Ах ты, сука! — окончательно потерял он самоконтроль, замахнулся на жену и был скручен КГБшниками.

Наручники, кляп, пусть на шконке полежит.

— Товарищи, никто умирать не собирается! — на правах старшей по должности взяла на себя командование Екатерина Алексеевна. — Андрей Андреевич остался во дворце. Разве мы не верим в него?

— Правда Мао убили? — спросил Венедикт Иванович, относительно молодой тридцатипятилетний дипломат.

— Правда, — подтвердила Фурцева. — Но незаменимых нет — помните об этом. Я — не из вашего ведомства, но объявляю планерку. Идемте в то помещение, там есть стол, будем планировать наши действия в зависимости от группы китайских товарищей, которые смогут прийти к власти.

Молодец какая, отвлекла дипкорпус — мужики и часть дам прошли за бабой Катей в соседнее помещение, где располагается что-то типа конференц-зала. Пара дядей пошли за ней — ракеты ракетами, а устав первичен!

До детей — из здесь пятеро, трое — первоклашки, старшие едва в пионеры вступили — наконец-то дошло, что происходит что-то плохое, они прижались к мамам и заплакали.

— Надо бы инвентаризацию провести, — заметил главный повар посольства.

На меня смотрит, нашел, блин, командира в виде пьяного подростка.

— И не слишком затратную пирушку в честь новоселья закатить, — кивнул я. — Народ успокоить.

Товарищ в поварской униформе (прямо так с кухни и эвакуировали), прихватив пару коллег, пошел на склад, оценивать запасы жратвы.

Со временем мы разобьемся на группки поменьше, начнется грызня за власть в отдельно взятом бомбоубежище, и обязательно заведутся двуногие крысы, которые будут воровать и прятать жратву с целью протянуть подольше. Будем надеяться на лучшее и что до этого не дойдет — убивать никого не хочется, даже ради того, чтобы съесть.

— Мы ракеты-то услышим? — спросил я Виталину.

— Смотря какие, — ответила она.

— Пока вроде не трясет, а долететь уже должны, — вздохнул я. — Моментальная смерть не грозит, поэтому мы с тобой успеем к ней подготовиться. А сейчас можно я ребят немножко развлеку?

— Иди, — с улыбкой кивнула девушка.

В другой стране было бы сложнее — там детей больше, и часть из них почти взрослые, следовательно — проблемные. А эти — совсем ручные, и если не я, то кто? Скатил мир в атомную катастрофу, так хоть детей развеселю напоследок — с этого начал, этим и закончу. Символично!

— А чего это носы повесили? — подкатил я к занятым грустными-прегрустными, обнимающими своих чад, рассевшимся на шконках по правой стороне помещения матерям. — Это же просто тренировка!

— Тренировка? — шмыгнув носиком, спросила маленькая Катя.

— Конечно тренировка! — заверил я ее в ответ. — Очень простая — нам просто нельзя покидать убежище. Играть и петь песни можно. Будем?

— Будем! — последнее ребята выдали почти хором и с проявляющимися на лицах улыбками.

— Спасибо, — шепнула Анфиса Юрьевна, мама Кати.

— Да ладно вам, — поморщился я.

Я, вообще-то, кто бы там что не говорил, первопричина всего случившегося. Сколько ответственность на регулярно засылающих меня за бугор стариков не перекладывай, а заставлять бы меня никто не стал. Эх, чего уж теперь.

Сначала мы поиграли в прятки — к нашим услугам оказались санузел, второе жилое помещение и склад с ОЗК и противогазами. Все — здоровенное, поэтому пространство хватило с избытком, и пара часов пролетела незаметно. Все еще никаких ударов не слышно и не ощущается. Впрочем, по Посольскому кварталу целенаправленно бить не должны — это Вилка правильно заметила.