Молодец, док, не бросил.
Мой меч угас и согрелся. Воздушный элементаль, живущий в гарде, истратил все силы, свои и влитые силы водного элементаля. Всё, конец магии. Я устало опер меч на плечо. Тяжело…
Кроме меня на ногах остался только Вака, насторожено озираясь, он не опускал топор и мачете, был настороже. Тоже молодцом.
Все в целом справились, кроме меня. Я не продумал, не учел. Обгадился. Вот же дерьмо…
Не нужно было их слушать. Нужно было оставить их тут. Без них мы бы справились. И выбрались бы назад. Точно. А теперь…
Блин. Голова начала невыносимо болеть. Ну, начинается…
Потом, мы спотыкаясь на высоких ступенях, брели вниз под палящим солнцем. Вот еще только не хватало тут шею сломать.
А ещё, когда мы спустились все эти собравшиеся на площади люди завыли разом, зарыдали, да чтоб вас всех у меня и так уже башку разрывает от вас от всех!
Жрицы, обнявшись, рыдая, побрели к храму, оставив нас позади, а мы стояли там, измотанные, в мрачном настроении. Народ вокруг с явным подозрением на нас косился, зыркал, поглядывал. Они переговаривались, сбиваясь в толпу, подбираясь ближе.
Я оскалив все зубы, широко улыбнулся им всем, обвел их всех горящим взором, с моим огромным мечом на плече и это их малость охладило.
Ну, конечно, собрались тут красавцы по наши души. Нашли уже виноватых. Чужаки имперские и виноваты, чего тут искать.
— А вот хрен вам, — процедил я сквозь оскаленные зубы, им всем разом. — Стойте где стоите. Степка, если что, стреляй, не стесняйся.
— Да я не постесняюсь, — спокойно отозвался Степка, направляя пулемет на толпу.
Толпа тут же подалась назад. Знает, что такое огнестрел. Знает, что такое больно. Это хорошо.
— С дороги, подонки, — процедил я, наступая на толпу, не снимая с плеча огромный меч.
Они попятились, расступились. Вот так-то.
— За мной, — бросил я своим и зашагал вслед за жрицами к храму.
— Зачем нам туда? — пробормотала Ангелина нагоняя меня.
— Разговор есть, — процедил я в ответ. — Ничего ещё не кончилось.
Своих я оставил в зале внешнего святилища, отдыхать, приходить в себя, а сам прошел по коридору внутрь храма, в жилую часть. Никто не посмел меня остановить.
Я нашел уже знакомую дверь и вошел в покои Коры, там где утром они ещё все вместе принимали мои дары. Вон они, кстати и лежат все ещё не прибранные. Огляделся. Туча служанок вилась вокруг Коры сгорбленной, застывшей, стиснув руки в кресле с высокой спинкой, явно сломленной произошедшим.
— Вы все — оставьте нас, — приказал я.
Ага, конечно. Так они меня и послушались. Но когда Кора махнула рукой, они все-таки ушли. Вот и ладушки.
— Кора, — произнес я, приблизившись.
— Я слушаю тебя, — не подняв лица от стиснутых рук, отозвалась Кора.
Она страдала. Ну вот и отлично…
— Ты поняла, что произошло сегодня? — проговорил я едва сдерживая гнев.
— Моя сестра умерла… — прошептала Кора.
— Ты поняла, почему это вообще произошло, Кора? — процедил я сквозь зубы. — Ты поняла это, Кора?
— Древо забрало одну из нас, — прошептала Кора сжимая дрожащие руки. — Теперь его мощь непреодолима…
— Да ты что? — злобно оскалился я. — Правда, что ли? Ты это с чего вообще взяла? Мама-богиня нашептала?
Кора подняла на меня свой невидящий взор. Может и к лучшему, что не видящий. Видела бы, сожгла до тла на месте презрением звучавшим в голосе:
— Ты богохульствуешь.
— Да плевать я на это хотел! — прорычал я. — Мне! Плевать! Если тебе действительно нужно, чтобы я свалил это дерево, не лезь мне больше под руку! Ты поняла? Не лезь! Я здесь главный! Будет, как я прикажу! Тебе понятно? Вон чем дело кончилось! Богиня этого хотела? Ты уверена? Точно богиня? Или, может, это одна глупая и неопытная девчонка хотела приключений? Славы всеобщей? Признания народного? Ведь так было? Так? Не лезь в это больше! Это мое дело! Только моё!
Я не дождался ответа, махнул рукой и вышел из покоев, оставив рыдающую Кору одну.
Дура. Плачет она теперь. Слезами делу не поможешь. Рыдает она. Ещё многие умрут, прежде чем я достигну своей цели. Но я знаю как помочь моему делу. Сам справлюсь.
Я шёл по коридору на выход, борясь с головной болью, но с каждым шагом мой гнев обретал конкретность. Обретал свою цель.
Ну что-ж. Раз пошла такая пьянка, значит пришло время жечь все на своем пути, не взирая на сопутствующий ущерб и дальние последствия.
Похоже, самое время Ангелине сварить её самопальный напалм.
Глава 50
Словом и дробовиком
Я вошел в наши покои в гостевом доме богини и застал всех в дальней общей зале с балконом.
— Ангелина, что тебе нужно, чтобы смешать напалм? — с ходу ворвался я в их негромкий разговор.
— Ну, у нас есть бензин в бочке, — Ангелина показала на светильники на стенах. — Керосин, как я вижу, тут есть свой, привозной. В лесу я видела нарезанные стволы гевеи с чашками для сбора сока. Значит, тут собирают каучуковый сок. Он подойдет в качестве загустителя, пока свежий. Не помешал бы пчелиный воск, но, боюсь, мы не найдем здесь ацетона, чтобы растворить его.
Поколебавшись, Ангелина добавила:
— А вообще, я думала, что после сегодняшнего мы вернемся домой…
Высказала общую мысль, судя по красноречивому молчанию всех остальных.
— Нет, — ответил я. — Мы здесь еще не закончили.
Я не был уверен, что служанки гостевого дома меня не проигнорируют, но всё, что я потребовал, доставили в наши покои в течение часа. А заодно и обед принесли. Да, жрать уже хотелось невероятно.
После обеда, пока служанки попарно заносили в отведенную для священнодействий Ангелины комнату сосуды с соком гевеи и банки с керосином, я и Вака, как самые крепкие подняли по лестнице из нашей машины резервную бочку с бензином. Я прикинул, что топлива нам на обратный путь должно хватить, если не вилять по джунглям обходными путями.
Степка и Штирц тем временем оборудовали в коридоре пулеметную точку, на случай, если нас придут выселять уже сегодня. Поставили в коридоре треножник, к треножнику поставили патронный ящик. Пулемет уложили на треножник, направив ствол на входные двустворчатые двери.
Степка устроился за пулеметом со всеми удобствами в мягком кресле. Даже чаек себе организовал, зарядил конец патронной ленты в пулемет и сидит себе вальяжно, и сахар в стакане с чаем ложкой размешивает, сложив ноги прямо в сапогах на низенький столик. Гедонист и сибарит наш Степан, даже воевать предпочитает с удобствами. Этого у Степки не отнять.
Я вышел на балкон, к Штирцу, озиравшему окрестности. Солнце уже начало клониться к вечеру.
— Ну, что отсюда видно? — спросил я.
— Люди скорбят, — задумчиво отозвался Штирц. — Похоже искренне. Гибель одной из высших жриц, действительно, большая потеря для паломников.
Да уж надо думать, что так и есть. И все еще неизвестно как это отзовется на нашей договоренности с богиней. Ненавижу такие форс-мажоры…
— Александр, — произнес Штирц, — Ты же не думаешь всерьез сжечь это дерево одной бочкой самодельного напалма?
— Это не для дерева, — отозвался я, морщась и потирая пульсирующий болью висок, глядя хмурую толпу прихожан перед храмом. — И, думаю я, пулемета тут может не хватить. Патронов у нас маловато всех перестрелять.
— Вот оно что, — Штирц тоже посмотрел на толпу перед храмом. — Вот оно что…
— И я не хочу сжечь виноградник, — добавил я. — Я лучше оставлю здесь всё, как есть сейчас. Виноградник необходимо сохранить. Эта ночь будет решающей. За нами либо придут, либо нет.
Но что-то ещё меня продолжало тревожить. Неизбежный штраф за гибель одной из заказчиц, это понятно. Но было что-то ещё. Я не мог оставаться на месте. Нужно было идти.
— Ангелина! — крикнул я.
— Чего? — хмуро отозвалась она, следовавшая в свою комнату с котлом для смешивания жидкостей в руках.
— А где наш Нанотолий? — повернулся я к ней.
— Да шляется где-то, — отозвалась. Анеглина. — Как всегда. Ночью приходил, а с утра его не видела.
