Меченый. Том 3. Жребий брошен (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

THE TIMES: Неожиданный реванш: сталинисты набирают силу в КПСС

В коридорах власти Кремля разворачивается тихая, но ожесточённая борьба, которая может определить будущее Советского Союза. Приход Михаила Горбачёва к власти год назад многие восприняли как сигнал к либерализации и отходу от жёстких догм прошлого. Однако последние события указывают на обратное: в ЦК КПСС стремительно набирает влияние фракция «неосталинистов», и сам генсек, вопреки ожиданиям, начинает говорить на их языке.

В прошлом месяце Госбанк СССР выпустил новую банкноту с профилем Иосифа Сталина — впервые за десятилетия его изображение появилось на официальных деньгах. В прошедшем мае, в день 41-летия Победы, Волгоград вновь стал Сталинградом — правда, лишь на праздничные дни. Но символика очевидна: имя «вождя народов», десятилетиями находившееся под негласным запретом, возвращается в публичное пространство.

Показательная порка Пакистана показала, что частичный вывод контингентов из Афганистана — это не символ слабости а наоборот, проявление силы. Намек был более чем доходчивый, настолько, что даже в славящемся громкими ястребиными заявлениями Тегеране последние месяцы о Советском Союзе предпочитают просто не упоминать.

Ещё более показательным стало недавнее выступление Горбачёва в «Правде», где он призвал «дать отпор ревизионизму истории» и защитить «правду о великих свершениях социализма». Формулировки, до боли напоминающие риторику сталинской эпохи, вызвали замешательство среди западных наблюдателей, ожидавших курса на гласность.

Аналитики долго считали, что консервативное крыло партии, которое олицетворял покойный Константин Черненко, потеряет влияние с приходом более молодого и динамичного Горбачёва. Однако вместо оттеснения «сталинистов» генсек, похоже, идёт на сближение с ними.

«Это классическая тактика — если не можешь победить оппонентов, возглавь их», — замечает политолог близкий к Форин Офису Тейлор Питт. По его мнению, Горбачёв, столкнувшись с сопротивлением аппарата, решил заручиться поддержкой консерваторов, чтобы укрепить свои позиции перед грядущими реформами.

Но есть и другая версия: возможно, сам генсек вовсе не такой уж «реформатор», как казалось. Его недавние заявления о «верности ленинским принципам» и жёсткая критика «исторических фальсификаций» Запада звучат так, будто их писали при Брежневе.

Если тенденция продолжится, СССР может столкнуться не с «перестройкой», а с новым витком идеологического ужесточения. Вопрос в том, насколько далеко зайдёт Горбачёв в этом курсе — и не спровоцирует ли это сопротивление внутри партии.

Пока же Вашингтон и европейские столицы с тревогой наблюдают за тем, как советское руководство, вместо того чтобы двигаться к новой оттепели, начинает копаться в старых мифах сталинской эпохи. А это — плохой сигнал для тех, кто надеялся на скорое потепление в Холодной войне.

Сидящий рядом Министр обороны выглядел уставшим. За прошедшие с момента назначения на должность десять месяцев Чернавин обзавелся тяжелыми мешками под глазами, похудел — даже не похудел, оно-то может самом по себе и на пользу пошло бы, но как-то «сдулся» что ли — а волос на голове стало как будто еще меньше. Выдергивает он их что ли сам у себя в порыве ненависти…

— Ну как оно, Владимир Николаевич? Давят?

Последняя обстоятельная беседа с секретарем ЦК у нас до этого момента имела место аж в начале февраля. Потом подготовка программы партии, Съезд и пакистанская войнушка, денежная реформа, и мое международное турне сожрали все свободное время, некогда было даже голову поднять. Вояки в это время существовали практически автономно, благо «дорожная карта» уже была утверждена заранее, так что особого контроля в общем-то и не требовалось. Ну правда, не лезть же мне самому стрелочки на карте рисовать, что за глупость.

— Очень. Я знал, что будет сложно, но не догадывался, насколько.

— Представляю, я уже собрал целую папку докладов о том, что новый Министр разваливает армию, потом презентую тебе как-нибудь. А уж по лини КГБ… Примаков мне чуть ли не каждую неделю пачку доносов притаскивает. Но ничего, дорогу осилит идущий.

С начала 1986 года у нас стартовало сразу несколько изменений. «В поле» было выпущено сразу несколько комиссий, которые должны определить, какие части нужно сократить, а какие — оставить. Прошлогодние «учения», приведшие к снятию маршала Соколова, привели к тектоническим сдвигам внутри армии, теперь каждому, кто бы начал защищать текущее положение дел в формате «вы разрушаете самую сильную армию в мире» тут же прилетел бы ответ аргументированный цифрами. Советская армия оказалась боеготовой в лучшем случае процентов на 50, даже в авиации — нашем самом технологичном и продвинутом роде войск процент реально способных полететь в любую минуту машин редко превышал 75%, в мотопехоте — особенно в той части, которая отвечала за мобилизацию военного времени — все было еще хуже. Гораздо хуже.

Даже для короткой пятнадцатидневной пакистанской кампании собрать воедино всю ударную мощь СССР оказалось просто невозможно. Вот самолет есть по документам, а реально взлететь он не может. А еще повальное пьянство даже среди боевых пилотов, про технический персонал даже говорить нечего. В общем, даже с учетом последнего успеха неожиданно вознесшего авторитет наших вооруженных сил — изрядно пошатнувшийся надо признать за время Афгана — менять нужно было многое.

Страшно даже представить, что было бы, закусись паки и пойди на принцип, переведя конфликт для игры «в долгую». Пришлось бы как-то отползать, перекладывая тяжесть ведения боевых действий на индусов. Выглядело бы это очевидно не слишком презентабельно, вот примерно как сейчас Американцы на ближнем востоке.

— Сколько дивизий решили резать?

— Пока два десятка из тех, где самая устаревшая техника. Это смешно, но до сих пор есть части, на вооружении которых еще Т-55 не модернизированные стоят. И причем не только учебные…

— Обхохочешься, — я только поморщился. Армия СССР — это был такой монстр, даже прикасаться к реформированию которого было страшно, но ничего, глаза боятся, а руки делают.

— Смешного и правда мало, товарищ генеральный секретарь. Приезжаем мы в одну дивизию из категории «Г»…

— Это там где 10% личного состава? — Уточнил я. Общее представление о советских вооруженных силах у меня имелось, но забивать голову всякими специфическими терминами и понятиями откровенно не хотелось.

— Да, она, — кивнул адмирал. — Практически база хранения, тридцать дней на развертывание при объявлении мобилизации. Так вот… Про обученность солдат там говорит нечего, они либо спят, либо в карауле бодрствуют, а вот техника — это совсем мрак. Уралы стоят на кирпичах со сгнившими шинами. Попытались завести — большая часть не заводится, бензина, хоть это и мелочь, в баках нет, весь разворовали. Все нужно капиталить, чтобы оно просто сдвинулось с места. Начали проводить ревизию — часть формы куда-то делась, начтыла говорит, что сгнила от попадания влаги, но актов нет. Боеприпасы выбрали все возможные сроки хранения, их по-хорошему вывезти на полигон и взорвать разом, использовать такие в бою — для своих солдат опаснее. Объявишь так мобилизацию — набьются туда тридцатилетние дядьки, забывшие, как оружие держать в руках, и такие же офицеры из запаса — окажется, что на бумаге дивизия есть, а на практике она просто небоеспособна. Какие там 30 дней: чушь несусветная.

— Печально, — а что еще тут можно сказать?

— До конца года планируем ориентировочно подрезать армию на сто пятьдесят тысяч человек, основные же сокращения пойдут уже в следующем году.

— Правильно, торопиться в этом деле не следует, — я задумчиво кивнул, глядя на проплывающую по ту сторону автомобильного стекла обочину. — Нам офицеров еще пристраивать нужно будет, не на улицу же их выкидывать, чай на при капитализме живем.