Меченый. Том 4. Точка кипения (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

Майор, не обращая внимания на застывшего дежурного и на оружие в наших руках, бросился отпирать решетчатые ворота, отделявшие «предбанник» от внутренних помещений райотдела.

— Хуево. Тогда врачей отставить, — я повернулся к Медведеву, — еще пару часов продержишься?

Охранник только поморщился и, откинув полу пальто, продемонстрировал ранение. Вражеская пуля действительно только кожу немного рванула, не смертельно, но крови натекло прилично. Мы с ним вообще на двух зомби были похожи: оборванные, окровавленные и вообще…

— Продержусь, Михаил Сергеевич.

— Тогда план меняется, — если заговорщики имеют влияние на телевидение, то сидеть «в обороне» может оказаться проигрышной стратегией. Нельзя отдавать инициативу, а то объявят о твоем смещении и выборе нового Политбюро, потом уже будет поздно пить боржоми. Нужно самому переходить в наступление, бить противника там, где он этого не ожидает. Я повернулся к майору, — майор, хочешь стать генералом?

Вопрос был, что называется, с подвохом. На одной чаше весов лежали генеральские погоны, на другой — карьера и, возможно, жизнь. Но, опять же, Генеральный секретарь пока еще был вполне законной властью, всегда можно прикинуться шлангом и сделать вид, что просто выполняешь приказ. Все эти мысли явно отобразились на лице простого мента, он выдохнул и, как будто нырнув в ледяную воду, ответил:

— Что нужно делать, товарищ генеральный секретарь?

— Вооружай людей, будем прорываться в сторону Москвы. А пока мне нужен телефон, может, и обойдется еще без крайностей.

Залог любого хорошего переворота — быстрота, натиск и, конечно же, контроль связи. Это имея возможность командовать, общаться с подчиненными, отдавать хоть как-то приказы, генсек — фигура. А отрежь его от связи, он быстро станет никем, что в реальности и случилось в Форосе. Только тогда, видимо, смогли договориться с ближайшей охраной, чтобы те поспособствовали изоляции, а тут — шиш, я успел соломки подстелить. Пришлось использовать силовой вариант.

Доступ к телефону мне, конечно, быстро предоставили, пока имеющийся вечером в райотделе личный состав собирался для последующего броска. Вот только кому звонить? А главное — по каким номерам; думать, что я помню все телефоны — домашние тем более, время-то к девяти часам подбиралось — потенциальных союзников, как минимум, наивно. Звонить же через главный коммутатор Кремля тоже выглядело достаточно глупо, я бы туда в первую очередь своего человека посадил.

Набрал Лигачева, его номер помнил на память, да и в Егоре Кузьмиче был уверен. Дозвониться, однако, не удалось — связь то и дело обрывалась, а когда на том конце вроде бы кто-то взял трубку, звук пропал окончательно. Я даже не смог понять, кто именно мне ответил: Лигачев, его жена или кто-то левый.

Нет, вряд ли. Не может у заговорщиков быть столько боевых групп, чтобы накрыть сразу всех моих людей в Политбюро и правительстве. Это нужно минимум полтора десятка человек из игры вывести одновременно, чтобы оставшиеся смогли сформировать «большинство». Скорее всего, речь пойдет о неком внесистемном чрезвычайном органе типа ГКЧП, с попыткой как можно быстрее переподчинить себе силовые органы и обзавестись некоторой легитимностью.

Я положил трубку на рычаг и, отмахнувшись от милиционера, прямо на ходу заматывавшего мне голову бинтами, — я бросил взгляд в висевшее на стене дежурки зеркало, красавец, похож на индийского султана в тюрбане — переспросил:

— Все готовы?

— Так точно, товарищ генеральный секретарь. Пятнадцать человек в наличии, все вооружены.

— Тебя как зовут-то, майор? — «Будущий генерал» был невысоким мужчиной, имеющим в крови явно что-то кавказское, и чем-то — скорее всего, щеткой усов под носом — напоминающим внешне Панкратова-Черного.

— Иван. Иван Сидоров, — с явной заминкой ответил мент.

— Серьезно, что ли? — Я, несмотря на все напряжение, не удержался от ухмылки.

— От бабушки досталась внешность. Она у меня с Кавказа была… — Мужчина явно смутился от моей реакции. Наверное, не первый раз его переспрашивают насчет несоответствия профиля и имени. Впрочем, он быстро перевел разговор обратно в рабочее русло. — Куда ехать будем, товарищ Горбачев? В Кремль?

— Нет, это слишком очевидно, — я мотнул головой и вынужденно схватился за край стола. Все же удар по голове и потеря крови не могли пройти бесследно. — Едем в Останкино.

— Телецентр.

— Нет, блядь, совхоз! Не тупи, майор, конечно, в телецентр. Мне нужно обратиться к народу. Вперед!

Почему Останкино? Очень просто: это только в фильмах главный герой обязательно должен с боями прорываться в защищенное тысячами приспешников логово врага. Конечно, хорошо было бы поехать в Кремль и спокойно взять оттуда ситуацию под свой контроль. Но вот только жизнь человека — штука хрупкая. Полоснет кто-то из автомата, и все, добро пожаловать в некрополь у кремлевской стены, и не важно уже будет, получится у сволочей взять власть или «верные последователи героически погибшего генсека» сумеют удержать ситуацию под контролем. Поэтому лезть на рожон я не желал категорически.

Останкино же вряд ли будут охранять всерьез; было бы у противника достаточно верных людей, мой дом штурмовал бы не десяток каких-то придурков с кавказским акцентом, а взвод спецназа с тяжелым вооружением. И тогда несколько человек охраны, вооруженные пистолетами, даже «мяу» сказать бы не успели. Значит, противник ограничен в ресурсах, и смысла преть в лоб нет — зайдем с фланга по заветам древних.

Погрузились в машины — вышло целых пять автомобилей, включая два «бобика» с будкой для перевозки задержанных, куда сейчас набились милиционеры — и рванули, как говорится, помолясь. Выехали на Рублевку, свернули в сторону окружной, по дуге проскочили весь северо-западный сектор столицы. Благо, по вечернему времени машин на МКАДе было совсем мало, а те, кто там все же ехал, без вопросов уступали колонне милицейских машин под «переливающимися люстрами».

Пока ехали, на меня вдруг накатило философское настроение. Возможно, это просто адреналиновый откат так работает, в конце концов, я сегодня впервые застрелил человека — не чих собачий. Да и просто — не так уж часто за две жизни меня всерьез пытались убить, хотя… Тут за полтора года это уже третья попытка, пусть даже первые две выглядели не слишком убедительно. Все равно, тенденция, однако…

А может, бросить все. Ну нахер оно мне надо? Работать по 60 часов в неделю, голову под пули подставлять… Я отправил внутрь себя вопрос и понял… Что нет. Я не готов отдать власть, и дело даже не в желании изменить известную мне историю, хотя оно тоже имело место. Просто за два года я успел пропитаться этим ядом. Мне нравится руководить огромной страной, нравится ощущение огромных возможностей, нравится находиться на верхушке пищевой пирамиды. Чувствовать себя самым главным альфа-самцом. Творить историю, чувствовать, что от тебя зависят судьбы миллионов. Или скорее миллиардов. Абзацы в будущих школьных учебниках. Готов ли я от этого отказаться? Точно нет. Нужно признаться самому себе, что на этот наркотик я подсел плотнейшим образом. Боролся с драконами и, как водится, незаметно для себя сам стал одним из них.

Считал ли я себя коммунистом? Сложный вопрос. Скорее нет, чем да, особенно применимо к тому общему представлению о коммунизме, который сложился в СССР к 1980-м. К этому коммунизму, который выглядел буквально как религия — с пророками, священными книгами, догматами и нетерпимостью к ересям — я вообще не хотел даже прикасаться. С другой стороны, имелась у меня полнейшая вера в конечную победу «коммунизма» над «капитализмом». Просто в силу человеческого желания к прогрессу рано или поздно новая общественно-политическая формация сменит старую. Вряд ли тот коммунизм будет иметь много общего с марксизмом-ленинизмом, так же как капитализм XXI века имел не много общего с капитализмом из века XIX, но кто сказал, что это будет неправильный коммунизм? Собственно, какой в итоге победит, такой и будет правильным, так же обыкновенно решаются подобные философские споры…