Моя императрица (СИ) - Иванников Николай Павлович

— Ну почему же ради тебя одной? — смутился я. — У нас нынче хватает нахлебников.

Катерина вдруг подняла руки и положила свои горячие ладони мне на щеки. Я смотрел в ее карие с голубой каемкой глаза, не шевелясь, и почему-то решил, что она меня сейчас поцелует. Даже приготовился к этому, но она не поцеловала, а только глубоко вздохнула и попустила руки.

— Хотела поцеловать тебя в губы алые, — сказала она, — да вспомнила, что только что за той поленницей желудок свой наизнанку вывернула.

— Если желаешь, Като, мы можем перенести это занятие на вечер, — с хрипотцой предложил я.

Уж не знаю, как я решился на такие слова, но Катерине они неожиданно понравились. Она расхохоталась и чувствительно ткнула меня кулачком в плечо.

— Мне почему-то кажется, что нынче вечером у тебя найдутся более важные дела, чем поцелуйчики под луной. Ты ведь у нас теперь за жизнь целой императрицы отвечаешь!

— Ты тоже отвечаешь за жизнь императрицы, — парировал я. — И здоровье. Это ли не самое важное?

— А я смотрю, вы неплохо ладите! — услышал я со стороны крыльца матушкин голос, и сразу же весь подобрался. — И чрезвычайно рада этому обстоятельству.

Она сошла со ступеней и остановилась в нескольких шагах от нас. Лизавета неотступно следовала за ней.

— Мне показалось, Катерина Алексеевна, что ваша операция прошла весьма успешно, — продолжала матушка. — Скажите, это так?

— Пока трудно ответить однозначно, — Катерина слегка поклонилась. — Только время покажет, насколько хорошо идет заживление, и не гноятся ли швы. Но я надеюсь, что мой препарат поможет нам в борьбе с инфекцией. В любом случае, Настасья Алексеевна, я сделала все, что от меня зависело. Все остальное уже в руках господа.

— Ее величеству будет радостно слышать, что вы сумели сохранить жизнь как младенцу, так и его матери. Это лишний раз подтвердит, что она не ошиблась в выборе, назначив вас не только президентом новой коллегии, но и лейб-медиком. В данном случае очень важно не совершить ошибку.

— Все мы порой совершаем ошибки, — ответила Катерина. — Но это не должно лишать нас права на второй шанс.

— Вам это право не понадобится. Я лично расскажу ее величеству, как умело и грамотно вы провели операцию. И даже если в дальнейшем с Савельевой женой случится какая-то неприятность, если она не дай бог помрет, это будет говорить только о слабости ее здоровья, а вовсе не о недостатке умения в ваших руках.

Катерина снова поклонилась.

— Благодарю вас, Настасья Алексеевна.

Ранее я не замечал в Катерине склонности столь часто кланяться людям. Должно быть она по какой-то причине очень желала понравиться моей матушке. И следует заметить, что ей это удалось. Кому-то могло бы показаться, что матушка говорит с Катериной тоном, который ставит ее, матушку, на ступень выше своей собеседницы, что позволяет ей обращаться как бы свысока, а порой даже и снисходительно. Но я-то знал, что это просто особенность моей матушки вести диалог, и на самом деле никак не отражает ее истинное отношение к Катерине. А отражает его только содержание ее фраз.

Матушка не из тех, кто любит кривить душой. И если она говорит: «Вы мне нравитесь», значит человек и в самом деле пришелся ей по душе. Но если уж матушка сказала: «Пойдите прочь и не попадайтесь мне больше на глаза», то вам действительно лучше пойти прочь и на глаза ей больше не попадаться, пока гроза не уляжется. А как быстро она уляжется — это зависит уже от степени вашей вины перед ней.

— Мне было бы приятно, Катерина Алексеевна, нынче вечером составить с вами приватную беседу, — продолжала матушка. — Поговорить, так сказать, тет-а-тет. Как вы отнесетесь к небольшой прогулке по моим владениям? У нас есть просто замечательные места!

— Я не возражаю, — просто ответила Катерина. — И какова же будет тема нашей беседы?

— Ну-у, это будет разговор личного плана, — несколько уклончиво ответила матушка. — А сейчас я все же хотела бы напомнить вам об утопленнице. Той девке, что мужики вытащили из реки и насилу откачали. Вы не могли бы взглянуть на нее, коль уж мы все равно в Ольшанке, и с Аленой вы свое дело закончили?

— Разумеется, — сказала Катерина.

— Кстати, я бы тоже не отказался взглянуть на эту девицу! — с жаром добавил я. — Меня мучают сомнения в законности ее пребывания в наших владениях.

В ответ на это матушка громко хмыкнула.

— А в законности пребывания немецкой принцессы в наших владениях тебя сомнения не мучают? — со смешком поинтересовалась она.

Я смутился и не нашел, что сказать, а Катерина рассмеялась и ткнула меня пальцем в грудь.

— А ловко матушка тебя подцепила! И сказать нечего, правда⁈

Нахмурившись, я отвернулся. Сговорились против меня! Объединили, так сказать, свои армии, и теперь будут давить с обоих флангов. Нет-нет, нужно срочно менять место дислокации! Да и ребра целее будут. Ведь тот черенок от вил так и стоит у нас в амбаре…

Похлопав меня по спине, Катерина вернулась в избу, чтобы дать последние наставления Агафье с Силантием. Вскоре она вернулась, и мы все вновь сели в коляску и покатили к самой окраине Ольшанки, где жила во вросшем по самую крышу доме одинокая полуслепая старуха Варвара.

Изгородь вокруг ее дома совсем покосилась, а кое-где и вовсе завалилась на землю, и валялись под нею в траве еще с прошлого лета разбитые горшки. Соломенная крыша совсем обветшала и сникла. Подозреваю, что в хороший дождь в доме этом было не очень-то и уютно.

А ведь я старуху Варвару прекрасно помнил еще с тех времен, когда она еще и старухой-то не была, и на оба глаза прекрасно видела. Да и одинокой она тогда не была еще, а был у нее мужичок. Худосочный, но очень хлесткий. В пьяной драке, бывало, его все Ольшанкой угомонить не могли. А потом как-то в поле он ногу себе сильно повредил косой. Кровь не смог вовремя остановить, да так и помер. Нашли его потом там же в поле, окоченевшего, и цвета белее снега.

И с той поры у Варвары все дела пошли наперекосяк. Да оно и понятно: чего доброго бабе без мужика-то ждать можно?

— Надо бы помочь Варваре с крышей, — хмуро сказал я, поочередно помогая дамам спуститься с коляски. — Как бы зимой насмерть не замерзла. Вместе с утопленницей.

— Дело говоришь, — согласилась матушка. — Пришлю мужиков, пусть подлатают…

Мы обошли высокие заросли полыни, растущей у ограды, что еще стояла, и прошли во двор в том месте, где когда-то была калитка, а теперь просто проходила натоптанная тропка, ведущая от дороги прямиком к покосившейся дверце.

— Как же мужики не смогли отличить дворовую девку от благородной? — поинтересовался я, пока мы шли по тропе к дому. — По одежке разве ж трудно было?

— Так в том-то и дело, что не было одежки! — ответила матушка. — Голая была, как младенец.

— Чудны дела твои, Господи! — проговорил я. И заметил: — Ну, ежели голая, то не из лодки выпала, это точно. Голыми в лодке не катаются. Должно быть, купалась с другими девками, заплыла куда не следует, да тут ее течением и подхватило… А значит, не издалека она, а где-то поблизости ее хозяина искать надобно.

Мы подошли к дому, и я громко подолбил кулаком в дверь.

— Бабка Варвара! Это я, Алешка Сумароков, барин твой! Выходь во двор, чего ты там в потемках хоронишься⁈ И утопленницу свою прихвати, следствие вести будем по всем правилам!

Сначала в крошечном оконце мелькнула какая-то тень, а потом дверь отворилась со страшным скрипом, и во двор вышла согнутая как крюк старуха Варвара, глядя куда-то мимо нас сквозь тонкие щелочки глаз.

За ней следом показалась девица возраста помладше моего на вид. Круглолицая и темноглазая, но при этом очень бледная. Длинные волосы ее отдавали легкой рыжиной, а на щеках можно было увидеть бледные веснушки.

Я хотел немедленно начать допрос, но вдруг заметил каким взглядом она смотрит куда-то за мою спину. Обернувшись, я понял, что смотрит она на Катерину, а та в свою очередь тоже смотрит на нее во все глаза.

Понимая, что сейчас что-то произойдет, я отшагнул в сторону.