Кубинец. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

— Да, конечно.

Гарсия пошел вперед, я за ним. Из-под моей ноги выскочил маленький камешек. Я наклонился и поднял его.

Гарсия подошел к могиле, буркнул: «Прощай, Соня», и уступил место мне. Я присел и положил камешек сверху свежей земли. Так, просто память. Никаких клятв продолжить и всё прочее. Соня и без этого знала, что мы не остановимся, к чему слова?

Глава 22

Кордова — хороший город. Спокойный. Они тут все живут своей «маньяной» — что-то сделаю, но не сейчас. Такая же неспешная сиеста, как и в более жарких краях, хотя здесь после полудня совершенно спокойно можно не только лежать в зашторенной от солнца спальне, или не торопясь прогуливаться в тени, но и работать. Просто местным об этом еще никто не сообщил.

Несмотря на свою красоту, Кордова не казалась мне местом для отдыха или безмятежного существования. Воздух здесь чистый, прохладный, временами с каким-то неуловимым запахом горных трав, но я чувствовал, как гнетущая неопределённость висит в нём, словно липкий туман. Все мы жили по главному завету разведчика и просто ждали. Инструкций не поступало, и когда наверху решат нашу судьбу, оставалось неизвестно. У них там, наверное, тоже царила маньяна.

К сожалению, в квартире, которую Фунес снял для нас, такой просторной и вполне комфортной, не было радиоприёмника. Чтобы узнать новости, приходилось идти на улицу. Да, я довольно быстро преодолел расстояние от «лишь бы клопы не кусали» до «как можно вообще без радио». Мир за стенами дома продолжал жить своей жизнью, а мы оказались отрезаны от него, словно в изоляции.

Чтобы хоть как-то восстановить связь с внешним миром, я каждое утро, едва солнце поднималось над крышами домов, отправлялся в маленькое кафе через дорогу. Небольшой закуток, пропахший кофе, жареным хлебом и каким-то дешёвым табаком. С утра пораньше они начинали работать, чтобы успеть обслужить мелких чиновников, идущих на службу. Днем здесь всегда сидели несколько посетителей, обсуждавших последние новости, а на столе, рядом с сахарницей и солонкой, лежала стопка свежих газет, которую я брал, пока ждал свой заказ.

Заголовки пестрели привычными для нас новостями, хотя и подавались они совершенно иначе. О жертвах перестрелки в Ункильо писали много, иногда даже с фотографиями, хотя качество печати не позволяло рассмотреть лица. Журналисты смаковали детали, строили догадки, кто мог быть виновником такого беспрецедентного побоища. Происшествие вызвало большой резонанс, городок, прежде славившийся своим спокойствием, теперь стал предметом самых невероятных слухов. Могущественные преступные группы, бандитские разборки — вот основные версии, которые тиражировались в прессе. О найденных на пожарище в Рио-Себальос четырёх трупах сообщали с меньшим энтузиазмом, как о чём-то обыденном, что происходит каждый день. Жертвы, личности которых установить пока не удалось, просто пополнили статистику насилия. И что самое поразительное: совершенно никто не связывал эти события воедино. Два эпизода, разделённые десятком километров, представлялись журналистам абсолютно независимыми, не имеющими общей нити. Это значило, что наша работа, несмотря на все промахи, оказалась не такой уж плохой. Никто не вышел на наш след. Или полиция решила не предавать огласке, что один из сгоревших в пожаре застрелен, а остальные трое погибли от ножевых ран?

Тем временем в Буэнос-Айресе убили ещё одного бывшего нациста. Об этом сообщали уже как о привычном деле, словно такие новости стали частью повседневности. Журналисты отмечали, что многие уезжают из Аргентины — в Парагвай, Бразилию, Чили. Казалось, запущенная нами волна паники уже приобрела необратимый характер. Цитируя статью в «Нью-Йорк Таймс», журналисты с лёгкой иронией писали: «нет никакой гарантии, что мстители не найдут их и в других странах — так зачем тратиться на переезд?» Нацисты бежали, чувствуя, что земля горит под ногами. А ведь раньше и Аргентина и Бразилия для этих тварей были вполне комфортным местом. Все, что их просили власти по прилету — «не забыть снять черную форму».

С остальными я общался мало. С Карлосом переговаривались немного, кроме приветствий почти ничего. Я подолгу гулял по окрестным улочкам, стараясь обходить людные места, и читал книгу, взятую у Сони. Даже не думал, что мне будет так интересно изучать историю семьи этого Ван Луна. Потрепало мужика, конечно. Надеюсь, к концу книги он получит заслуженное и заживет спокойно и счастливо.

Первые пару дней мне хотелось съездить на еврейское кладбище и проведать там могилу Сони, но потом решил, что лишний риск не нужен. А вдруг полиция обнаружила свежее захоронение и связала её смерть с перестрелкой? Конечно, это совсем уж фантастически звучит, но лучше не рисковать. История, как Фунес в огромном городе, в районе, где он не жил, столкнулся прямо на улице со своим недоброжелателем, еще жива в моей памяти.

На третий или четвертый день меня позвал Фунес. Странно, не ожидал. Инструкций мы до сих пор не получили, а о соблюдении осторожности и воздержании от загулов и прочих непотребств он сказал нам в самом начале. Мы тут все — люди сознательные, проверено неоднократно, лишний раз напоминать не надо.

— Ты же аптекарь? — с порога огорошил меня Фунес.

— Помощник аптекаря, — на всякий случай уточнил я. — Это не одно и то же.

— Брось, не до тонкостей, — махнул он рукой. — Франциско заболел. Третий день уже. И лежит, не признается. Сходи, посмотри, что с ним.

Ну да, если я в аптеке работаю, то приобщился к вековой мудрости, как только первый раз в руки швабру взял. Но говорить ничего не стал. Не пойму, что с нашим радистом, так и скажу.

Диагноз оказался ясен еще на пороге. Стоило мне открыть дверь, как вдохнул тяжелую смесь запаха испражнений, кислого пота и какой-то затхлости.

— Сколько раз в день? Температура есть?

— Знобит, — простонал Франциско. — Хожу… ну раз восемь за день. Но там нечем уже… Позывы остались.

— Сколько дней?

— Три.

— Кровь?

— Ну да, слизь, прожилки крови.

— А что ж ты молчал? Лечиться надо! Само не пройдет!

— Так у меня травки с собой… Хорошо помогало раньше… Думал, и сейчас…

Я подошел и попробовал лоб Франциско. Градусов тридцать восемь, не меньше.

Фунес ждал результат осмотра.

— Дизентерия у него. В больницу надо, пока есть возможность. Сами понимаете, — сообщил я.

Аргентинец кивнул. От этой болячки вымирали целые роты на фронте. С этим шутить нельзя.

— Дома никак? Купим лекарства, какие надо.

— Он обезвожен. Язык сухой. Здесь это может затянуться. А если состояние ухудшится?

Вот в чем преимущество большого города — всегда можно найти необходимое. Прошла пара часов, и к нам явился врач, которого Фунес нашел в телефонном справочнике. Он подтвердил мои предположения. Также настоял на больнице, вызвал карету скорой помощи, которая отвезла больного в католический госпиталь, где, как ни странно, лечили антибиотиками, а не прикладыванием ко лбу иконок и соборованием.

И не то чтобы наш Франциско сразу пошел на поправку, но хоть хуже ему не становилось. А дня через три и пробочку снизу приладили, и новомодными лекарствами убрали температуру. А внутривенные вливания немного приободрили парня.

Из соображений безопасности посещал его я один. То ли потому, что как младший отвечал за все сразу, то ли сыграл флёр приобщенного к медицине — не знаю. Хотелось бы верить, не из-за того, что потерять не жалко, если такое случится.

На восьмой день нашего сидения в Кордове Фунес встретился с курьером из Буэнос-Айреса. Им оказался тот самый неприметный человек, который приезжал к нам в Неукен, передав заодно письмо от Люсии. Я втайне надеялся, что после его отъезда мне передадут ещё одну весточку от Люсии, которая хоть немного скрасит моё ожидание, но чуда не случилось. Курьер просто вручил Фунесу толстую папку с документами, коротко кивнул и, не говоря ни слова, ушёл. Мне оставалось только разочарованно вздыхать. Правильно тогда сказал Карлос — на операции контактов со своими почти не бывает.