Вообще убранство вагона было на уровне. Много лакированного дерева, золото, римские шторы, натуральные ткани… Ещё и какой-то потайной кондиционер, как показалось, работал. Меня проведи в купе Ильича. Широкий диван, письменный и ночной столики, кресло, в котором сидел генсек и читал «Правду»… Увидев меня, отложил газету, снял очки, и с лёгким кряхтением поднялся. Но всё равно довольно бодро, не сравнить, как Ильич двигался в первую нашу встречу.
— А-а, Сеня… Пришёл меня лечить?
А то как будто сам меня к себе не вызвал, подумал я, а вслух сказал:
— Выглядите неплохо, Леонид Ильич, вижу, что наше сотрудничество не напрасно. Ну что, поработаем?
— Поработаем, поработаем, — подмигнул он мне. — Привыкать я уже начал к твоим иголкам. А особенно к энергетисскому воздействию, — он так и не смог выговорить «энергетическому». — Ты когда теплом меня лечишь — мне так хорошо всегда, что я каждый раз засыпаю, ничего не могу с собой поделать. И вроде не так много времени сплю, а просыпаюсь — готов горы свернуть. Хочется работать и работать.
— Так и работайте, Леонид Ильич, — улыбнулся я понимающе.
И мы поработали. Ровно на полчаса. Короткая диагностика, чтобы удостовериться в закреплённом прогрессе по сравнению с последним сеансом, после чего я усеял спину Ильича иглами, заодно проводя небольшие восстановительные мероприятия с помощью энергетического вмешательства, а на десерт по традиции — сон и внушение идей Шумского сотоварищи, сдобренных моими мыслями.
— Мне тут словно бы приснилось, что со страной нужно что-то делать, — огорошил меня Ильич, позёвывая после сеанса.— Ты извини, Сеня, что я тебя загружаю этими вещами. Просто чувствую — нужно высказаться, а ты мне первым под руку подвернулся. Вот словно кто-то вдалбливает мне в голову мысль, что нужно менять курс, причём даже подсказывает, как. Ты вот, Сеня, хорошо живёшь?
— Хорошо, Леонид Ильич, — честно сказал я. — Но это потому, что ещё и песни сочиняю, а если они становятся популярными, и попадают в ротацию на радио и телевидение — за них начисляют неплохие авторские. А вот за остальной народ сказать не могу. То есть могу, конечно, но пусть лучше они сами за себя скажут. Если вы насчёт продовольственного дефицита, то да, с этим у нас в СССР не всё ладно. Да и с товарами ширпотреба. С другой стороны, в Союзе бесплатные жильё, образование, медицина… Правда, в очереди на квартиру можно полжизни простоять.
— А почему так? — спросил Брежнев, посмотрев на меня с хитринкой во взгляде. — Почему не всё гладко?
— Ну вообще-то вам учёные должны своим выкладки предоставлять, у нас в стране целые НИИ экономикой занимаются, — как бы сомневаясь, протянул я.
— У них на бумаге вечно всё хорошо, — раздражённо отмахнулся Брежнев. — Того и гляди Америку догоним и перегоним. Я хочу услышать мнение просто человека. Или ты что, боишься?
— Я-то? А чего мне бояться? Дальше Сибири не сошлют.
— Шутник, — погрозил мне пальцем генсек.
— Ладно, хотите услышать моё мнение — слушайте, — решился я. — Одна из причин — распыление. Помогаем вечно кому-то. Друзьям по соцлагерю, каким-то африканским странам, якобы вставшим на путь социализма… Да они только заявляют, что социалисты, чтобы вытрясти из СССР побольше валюты. Вы уж извините меня за прямоту.
— Ничего, ничего, — нахмурился Брежнев, сведя свои густые брови над переносицей. — Я как генеральный секретарь должен знать всё, что касается жизни простых людей. Сколько меня от них огораживали… А вот теперь покачусь по Средней Азии, узнаю, чем и как там народ живёт. А потом и до других республик доберусь. И по России проеду, в самые отдалённые уголки буду заглядывать, в первые попавшиеся дома заходить и интересоваться жизнью простого обывателя. И чтобы их никто не успел предупредить о том, что нужно говорить.
— Думаете, перепуганные люди поспешать вам жаловаться? — с сомнением спросил я.
— Да уж не такой я и страшный…
— Не страшный, — согласился я. — Но вы просто поставьте себя на место рядового советского гражданина. Вы сидите дома, пьёте с женой и детьми чай, и тут вдруг звонок в дверь. Открываете — а на пороге сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. «Здравствуйте! Можно к вам зайти?», — влёгкую передразнил я Ильича, отчего он не смог сдержать улыбки. — Хорошо если человека кондратий не хватит. Предположим, не хватит. И вот вы заходите, вам дрожащими от волнения руками подвигают стул, наливают чай, предлагают угощаться чем Бог послал… Хорошо если семья в относительном достатке живёт, предположим, отец у них — строитель, да ещё какой-нибудь крановщик, с отличной зарплатой. А если оба инженеры с окладом в сто двадцать рэ? В Штатах, я слышал, инженер считается высокооплачиваемой профессией. Ну там они и работают на частных предприятиях, приносящих прибыль. У нас же инженер трудится на государственном предприятии, и получает…. Не копейки, но едва-едва хватает для сведения дебета с кредитом. Даже премия проблемы не решает, а её ещё нужно суметь заслужить. А вы помните, сколько инженер получал при Сталине?
— М-м-м… Точно не скажу, но жили тогда инженеры неплохо.
— При Сталине зарплаты инженеров были выше, чем у рабочих специальностей. К примеру, я читал где-то, что у заводского инженера зарплата была полторы тысячи рублей, тогда как в среднем по РСФСР — около 400 рублей. Однако Хрущев резко урезал доходы работников умственного труда. Зачем? Может быть, он следовал заветам Троцкого, то бишь Лейбы Бронштейна, который в своей книге «Преданная революция. Куда идет СССР» несколько раз указывает, что инженеры, говоря образно, должны жить в нищете?
— Это где ж ты такую книжку читал? — нахмурившись, спросил Брежнев.
Тут я понял, что в горячке немного загнал коней, и теперь нужно как-то выпутываться.
— Это нам в институте на кафедре марксистко-ленинской философии рассказывали, —приврал я. — Приводили в качестве примера.
— Так, считаешь, это Хрущёв смуту внёс, выполняя заветы Троцкого?
— Теперь уж и не узнать, у самого Хрущёва не спросишь. Но как вариант… Так вот, вряд ли перепуганные инженеры вам расскажут, как им тяжело живётся, почему у них сын в школе ходит в штопанном-перештопанном костюмчике и который год мечтает о велосипеде, как у соседского Митьки, чей отец работает завскладом.
Повисла гнетущая тишина, нарушаемая только едва слышным из-за хорошей изоляции вагона стуком колёс на стыках рельсов. Я решился её нарушить:
— Вы вот, Леонид Ильич, будете в Узбекистане с Рашидовым встречаться. При личном разговоре без посторонних поинтересуйтесь у него, точно ли республика собирает такое количество хлопка, о котором он докладывает наверх, и какое у этого хлопка качество. Пусть ответит, глядя вам прямо в глаза. А после того как ответит, спросите, сколько у него миллионеров в республике проживает. И последите за реакцией.
— А что с хлопком не так? И какие миллионеры? — не понял Брежнев.
— Я вам скажу, но только после того, как вы зададите Рашидову эти два вопроса и передадите мне его реакцию. Договорились, Леонид Ильич?
Тот крутанул головой, словно на его шее был туго затянутый галстук.
— Ой, непростой ты врач, Арсений, непростой… Ну да ладно, задам Рашидову твои вопросы. А теперь ступай, нужно мне кое-то теперь обмозговать самому с собой.
[1] Юрий Васильевич Малышев — советский космонавт, дважды Герой Советского Союза. Совершил два космических полёта в качестве командира экипажа — в 1980-м и 1984 гг.
[2] Ростовая деревянная скульптура середины XVIII века в шведском городе Карлскруна. Получила широкую известность благодаря упоминанию в повести Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». В советском мультфильме Розенбом прячет под своей шляпой Нильса от преследовавшего бронзового короля, и говорит тому, что мальчик убежал к старой верфи. Король предлагает деревянному боцману присоединиться к поискам, но тот говорит, что уже слишком стар, и ему трудно двигаться. На что король бьёт старика по плечу своей бронзовой тростью со словами: «Что за чепуха? Ты ещё крепкий, старик Розенбом!»
