Стылый ветер (СИ) - Алексин Иван

Нас, и вправду, ждали. Отец Феодосий, по уже заведённой традиции, встретил меня у дверей моей кельи, слегка поклонился, льстиво улыбаясь, спросил, можно ли подавать на стол.

Вот ведь лизоблюд доморощенный! Я ему ещё в первый день намекнул, чтобы он этакой дурью не маялся. Поставили тебя за царской канцелярией глядеть, вот и делай, что сказано. Забота об моём, вообще не его епархия. Так нет же. Каждый раз возвращаясь в монастырь, я этого хитреца возле своих дверей встречаю. По-видимому, сообразил, что в случае моей победы отец Иаков здесь надолго не задержится и на его место метить. А может и ещё выше? Кто его знает, о чём он мечтает? Вот и вьётся вокруг моей царской особы, отчаянно пытаясь угодить. И ведь ни разу не опоздал! В окно он что ли постоянно выглядывает? Хотя, скорее всего, кто-то из служек на воротах, заметив моё возвращение со всех ног к отцу-эконому бежит и тот уже спокойно свой пост возле моей двери занимает. Надо будет у Семёна спросить. Наверняка, охрана, что он у дверей в мою келью выставил, ему об этом докладывает.

— Со мной сегодня сотник и стрелецкий голова ужинают, отец Феодосий.

Тот, угодливо кивнув, кинулся отдавать распоряжение.

Кстати, да. Порохню я с должности воеводы снял, официально возглавив своё войско самолично. И дело тут не в собственных амбициях или каких-то претензиях к запорожцу. Просто сразу после захвата города и моего «воскрешения» в Кострому потянулось местное дворянство; всё же симпатии к Годуновым здесь были традиционно сильны, а тут ещё такой шанс выслужится и род свой возвысить. Но вместе с дворянством в моё войско пришло и местничество. До родовитых боярских родов, местной служилой знати, конечно, далеко, но против главенства безродного запорожца сразу глухой ропот начал подниматься. Вот я и сменил своего ближника от греха. Не время ещё этот гнойник из системы управления государством искоренять. Этак я не только нынешних, но и потенциальных союзников от себя оттолкну. А теперь, когда я сам войско возглавил, потенциальные кандидаты на эту должность сразу заткнулись. Не с царём же им местничать?

— Значит так, Афанасий Никитич, — впервые я назвал Богданова по имени-отчеству, когда мы уселись за столом. — Завтра, после того как мы в поход уйдём, ты в Костроме за воеводу останешься.

— Как же так, государь⁈ — вскинулся из-за стола новоиспечённый воевода. — Не почину мне в Костроме воеводствовать, про то ты сам знаешь! Худороден я для такой чести. Да те же братья Бутаковы сразу местничать начнут. Я всего лишь сын боярский, а они оба в чине московских дворян состоят. В их роду даже бояре были!

— Бутаковых я вместе со всем поместным дворянством с собой заберу. Надеюсь, между собой, кому из них во главе дворянской конницы встать, они местничать не станут? А здесь мне верный человек нужен, чтобы я перед битвой хотя бы на один город опереться мог.

— Верный, государь?

— Верный! — отрезал я, на корню пресекая намёк Богданова. — Не доверял бы, Порохню воеводой оставил. К тому же, я за верную службу и жалую соответственно. Если одолею Шуйского, ты и дальше на воеводстве в Костроме останешься. В стряпчие возведу — по чину будет!

— Государь!

— Вставай, воевода. Мне не поклоны твои нужны, а чтобы Кострому сберёг!

Мда. Что-то я в последнее время словно дед Мороз, всех подарками одаряю. Хотя с другой стороны, куда деваться? Если кого и возвеличивать, то именно тех, кто на первых порах, когда моя победа и возвращение на трон под большим вопросом, за спиной встали. Это потом уже, в случае победы, со всех сторон верные слуги набегут. А сейчас мне с тремя тысячами против десяти выходить приходится. И перебежчиков на мою сторону, что-то в больших количествах не наблюдается, даром что стараниями Подопригоры, по войску Шуйского не одна моя грамотка гуляет.

Хотя, если честно признаться, на большой эффект от тех грамоток я и не рассчитывал. Я их больше для успокоения своей совести разослать велел. Всё же я скоро в битве со своими соотечественниками сойдусь и русских людей убивать буду. Вот и даю им шанс, опомниться и на нужную сторону перейти. Ну, а кто не захочет, то сам себе свою судьбу и выбрал. В конце концов, это они на меня войной идут, а не наоборот. Я только защищаюсь.

— Не сомневайся, царь-батюшка. Костьми лягу, а в город врагов твоих не пущу!

Я лишь кивнул, соглашаясь со словами воеводы. Ему теперь руку Шуйских держать никакого резона нет.

— У тебя как, дядько Данила, всё готово?

— А когда у меня иначе было, Фёдор Борисович? — удивился запорожец. — Ты же меня знаешь.

— Знаю, — не стал отрицать я. — Но спросить, должен был. Так. Бутаковым я гонца с приказом о завтрашнем выступлении уже направил, — продолжил я подводить итоги прошедшего дня. — Дворяне вместе с нами поскачут, так что если среди них и есть послухи Шуйских, предупредить Митю они уже не успеют. А ты, Афанасий Никитич, проследи, чтобы завтра до полудня никто из Костромы не выехал. А подозрительных и позже имай да как следует поспрашивай.

— Сделаю, государь.

— Ну, значит всё. Скоро всё решится. Нам только и осталось, что на помощь Божью надеяться да самим не плошать.

Глава 19

Движущееся в сторону Ярославля войско мы догнали ближе к вечеру, когда Солнце, уже давно миновав зенит, начало ощутимо клонится к горизонту. Сначала нам на пути встретился десяток всадников из сотни Подопригоры, оставленный Якимом в арьергарде, дабы никакие супостаты нечаянно в тыл моей армии не ударили.

— Где сотник? — спросил я у знакомого по битве с отрядом боярских холопов Ефима.

— В Ясеневке, государь, на постой встал. Это деревенька, что в двух верстах в стороне от основного тракта стоит, — пояснил мне десятник. — Яков Остапович сторожится большим отрядом на тракте появляться, дабы вражеские разъезды ничего не заподозрили.

— Ты кого, собачий сын «вичем» величаешь⁈ — высунулся сбоку Борис Бутаков, младший из двух братьев, что верховодили костромским дворянством. — Такого же холопа, как ты⁈ И почему с коня, государю, поклон бьёшь, а не на колени падаешь⁈

Ну, вот опять! Как же мне всё это успело надоесть! Постоянные склоки, выяснения, кто родовитей, похвальба заслугами предков. Я думал, что хотя бы с тем, кому во главе дворянской конницы встать, проблем не будет, так они мне и тут прямо перед самым началом похода концерт устроили! Мы как раз поутру начали из города выезжать, как к нам навстречу ещё почти полсотни всадников во главе с Леонтием Полозовым подъехало.

И началось! Братья Бутаковы о своём первенстве ревут, Леонтий заслугами своего предка, Ивашки Полозова, что у самого Ивана Грозного в ближниках был, козыряет. Как я их всех троих прямо там не повесил, сам не знаю. Уже и лишним пяти десяткам хорошо вооружённых всадников не рад был. И это худородное дворянство. Как подумаю, что начнут боярские роды вытворять, завыть от тоски хочется.

В общем, в этот раз стерпел, скрепя зубами, разделив поместную конницу на три неполных сотни и поставив каждого из спорщиков во главе собственного отряда. Пусть все трое у меня под рукой ходят. До поры…

Но это не значит, что они теперь и в остальном войске свои порядки наводить будут.

— Ты, Бориска, впереди царя не лез бы, — окатил я стужей сразу побледневшего дворянина. — Я тебя во главе отряда поставил? Вот им и ведай!

— Так я же о твоей чести пекусь, надёжа, — нашёл в себе силы ответить, Бутаков.

— А не высоко ли взлетел, чтобы хранителем моей чести стать? — зло съязвил я, окончательно ставя на место зарвавшегося сотника. — Ты, Бориска, покуда, всего лишь московский дворянин. Вот выйдешь в думные бояре, тогда… И тогда сначала дозволения спросишь, прежде чем слово молвить.

Может, зря? Как бы Бутаковы на меня теперь зла не затаили. Вот возьмут, и на сторону Шуйского перебегут. Хотя нет, не успеют. Всё время на глазах у меня будут, а уже завтра-послезавтра сражение. Да и нельзя иначе было. Если я сейчас им волю дам, то что потом будет? Стану, как второй самозванец, безвольной игрушкой в руках своих воевод.