— До круга… — улыбались дамы и кланялись.
И вскоре зал опустел, а Руся ждал… Он тертый калач и сразу признал во мне мента. Пусть ненастоящего, штабиста, но признал. Хотя сейчас я вовсе не был похож на писаря. С каждым днем чувствовал, как плечи становятся чуть шире, а спина тверже. На подбородке пробивалась щетина, жесткая, как обувная щетка, а не тот пушок, что был по первости.
— Чем обязан? — умиротворенно спросил, он сложив руки в каком-то молебном жесте.
— Грач, привет, — усмехнулся я. — Ну ты даешь…
Руся дернулся, от меня не скрыть, как его перекосило. Хотя фейс благостный он держать привык — но эта маска теперь уступала место настоящему, живому лицу вора.
— Ты кто? — пробурчал он, и вся его солнечная приветливость мигом улетучилась.
— Ты ж когда-то сейфы щёлкал, Грач. Один раз «Сберкассу» вставил… Молодняк учил.
— Ты кто, фраер? — уже более зло проговорил гуру.
— Я… Я тень из твоего прошлого Грач. Да ты не не боись, расслабь булки, помощь твоя нужна, должок за тобой, братец.
— Я никому ничего не должен, — сквозь зубы проговорил Грач. — Я свое оттрубил.
— Ну да, ну да… А Лютому задолжал… Или забыл такого?
При упоминании Лютого его еще больше перекосило. Но он снова взял себя в руки.
— Ты кто ему будешь?
— На-ка… почитай… письмецо тебе от него. Хранил, берег. Столько годков. Вот, настало время. Пора должок отдать, Грач.
Я протянул ему конверт, на котором были почтовые штампы девяностых годов. Аккуратно заклеенный клапан.
Он недоверчиво взял, осмотрел.
— Ну чего, всевидящий, — хмыкнул я. — Откроешь или так, сквозь бумагу читать будешь?
Глава 20
Грач разорвал конверт, вытащил сложенный вчетверо, чуть пожелтевший листок. Бумага тоже была старая, я отыскал её в шкафу, в самом загашнике кабинета, валялся он там ещё, наверное, со времён пресловутого «я устал, я ухожу».
— Почерк Лютого, — хрипло сказал Грач.
Глаза у него сузились, губы дрогнули, сглотнул, будто на вкус проверял воспоминания.
— А то… Читайте, ваше солнцество, читайте вслух, — буркнул я, усевшись на скамью у стены. — Мне самому интересно, как дядюшка излагает.
И «Аргус» стал читать. Уже не как гуру, а как человек, которому досталось послание из той жизни, где всё решалось иначе — без свечек и ковриков.
Взгляд его бегал по строчкам.
Привет, Грач, как сам, давно откинулся? Если получил это письмо, то меня уже нет в живых… Иначе бы лично приехал посмотреть на твою спившуюся рожу. Ха! Завязывал бы ты с пойлом. Ну да ладно, наставления кончились, а теперь по делу.
Если держишь маляву эту в руках — значит, мой пацан к тебе пришёл. Значит, прижало. Не спрашивай, почему — просто сделай, что он попросит. Считай, что это твой должок передо мной, который ты обещал закрыть, если когда-нибудь попрошу.
Сам помнишь, как всё было осенью девяносто шестого, когда тебя взяли с герычем на кармане у переезда. Помнишь, они тогда хотели вменить тебе разбой группой лиц по предварительному, и через Кочубея я выбил, чтобы тебя только по двести двадцать восьмой закрыли. Ты тогда ушёл на два года общего, а мог заехать на все восемь строгача. Сам понимаешь, с твоей печенью ты бы оттуда уже не вышел.
Так вот — теперь твоя очередь помочь. Мой племяш — Максим. Пока он еще совсем малец, в люльке с соской. Но когда придёт к тебе, то будет в теме наших с тобой дел — я оставлю ему кучу писем, всё расскажу. Чую, что недолго мне осталось — в отделе моем крыса, не знаю кто, коллегам не могу доверять. Только тебе. И если настанет момент, когда ему понадобится помощь, он к тебе придет. Сделай, брат, все, что он скажет. Надеюсь, ты еще жив, старый пень. Всё так же простукиваешь сейфы, вставляешь хаты? Или уже ушел на покой? Стареем мы, Грач, стареем. Только слово не стареет. Слово — оно как кость мамонта. Лежит в земле и ждет своего часа…
Лютый.
p.s. Да, тот «петушок» в шестом отряде, которого ты тогда чуть не пришил, и тебя за него в шизо закрыли — я потом навёл справки. Педофил. Ты был прав. Я начальнику колонии звонил тогда, отмазывал тебя. Так что всё по совести ты сделал, по понятиям. Держись там, старая калоша. Надеюсь, это письмо ты никогда не прочитаешь, потому что увидимся в живую…
Я видел, как он дочитал. Но не пошевелился. Застыл, будто в отключке. Даже не моргал. Просто сидел, сжимая лист сильными, но подрагивающими пальцами.
Потом, наконец, моргнул. Смахнул ладонью набежавшую слезу, шумно шмыгнул носом.
— Будто голос его услышал… — выдохнул Грач. — Никогда я ментов не жаловал. Но он — настоящий был.
— Я его не знал, — признался я. — Мамка рассказывала. Да вот письма его… Одно это велел вскрыть только, когда прижмет. И то, чтобы вскрыл его ты.
Он перевёл взгляд на меня, прищурился.
— А ты, стало быть, его племяш? Сильно уж молодой…
— Мне почти тридцатник, — соврал я без тени стыда. — ЗОЖ, БАДы, йога… Сам понимаешь. Век долголетия.
— Ну да… — хмыкнул он, уже почти с улыбкой. — Сам-то кто по жизни?
— Мент.
— О-па… — Грач выпрямился. — Западло, конечно, ментам помогать…
Он выдержал паузу, скосил взгляд на письмо.
— Но тебе подмогну. Лютому обещал… Рассказывай, в чём суть.
— Волына нужна. Не палёная, — сказал я.
— Хм… Менту? Нелегальный ствол? — усмехнулся Грач. — Узнаю кровь Лютого.
— Так надо, Грач. В городе шевелятся нехорошие люди. По закону их не прижмёшь, под крышей они. А с табельным — палево. Не та игра, сам понимаешь.
— Пусть так. Но я же не барыжу стволами…
— Потому и пришёл к тебе. Ты вор. Мне не барыга нужен, а рука вора.
— Украсть?
— Такой вариант и рассматриваю. Есть в городе спортивная секция, пулевая стрельба. Марголина сможешь тиснуть?
Он фыркнул:
— Марголина? Пукалка 5,6 миллиметров? Игрушка…
Спортивный пистолет, конечно, не показался урке Грачу серьёзным оружием.
— Он недооценён. Для ближней дистанции — идеально. Грохота минимум, отдачи нет, скорострельность хорошая. Мне хватит.
— Попробую… — Грач почесал щеку. — Но надо готовиться. Схема здания, охрана, сигналка. Изучить, походить в эту секцию, присмотреться.
— Свет выруби — и всё, сигналка встанет.
— Не всё так просто, Макс. Сейчас не девяностые, откуда письмишко притопало. Если в оружейке питание отрубили — ЧОП сам собой едет через три минуты. Плюс включается резерв: аккумуляторы или генератор. Всё продумано. И это ещё не всё — обрешётка железная, внутри оружейки бетон сантиметров в пятьдесят минимум. Просто так не вскроешь.
Он замолчал, прикидывая.
— Раньше бы — как два пальца об асфальт. А сейчас… Время нужно. И точный расчёт.
— Времени-то как раз и нет… — пробормотал я.
Грач почесал затылок и вдруг сказал:
— Слушай… Есть другой варик. Переделка из травмата. У меня знакомый охотникам ружья чинит, карабины дорабатывает. Нелегально, конечно. Мастер от бога, золотые руки. Если трезвый, то поможет.
— Переделка? Из травмата? А она вообще стреляет? — прищурился я.
Словно мы поменялись ролями — теперь я смотрел на него с удивлением и недоверием.
— Не слышал про такие? Ты ж мент, вроде.
— Ну, давай попробуем, — кивнул я.
Мы вышли на улицу. У обочины стоял вылизанный китайский внедорожник — весь в хроме и ненужных изгибах. Слишком новый, слишком нарядный — как и новая жизнь Грача.
— А неплохо тебе с этого… с Солнца перепадает, — присвистнул я, оглядывая тачку.
— Крутимся, — пожал плечами Грач. — Люди сами деньги несут. Им просто надо говорить то, что они хотят слышать. Человек — существо тщеславное. Его надо гладить по головке и направлять.
— Никогда бы не подумал, что ты секту себе заведёшь.
— Ты так говоришь, будто мы знакомы, — с некоторым удивлением поднял аккуратно подкрашенную бровь гуру.
