— Вот что… — Громыко, устав ходить, присел, но не на свое законное место — за стол с «рогатыми» часами, — а напротив Андропова. Заговорил негромко и доверительно: — Надо будет, еще до февральского пленума, несколько проредить наши сплоченные ряды… — Он кривовато усмехнулся. — Полагаю, товарищам Суслову, Пономареву, Косыгину и Кирилленко пора на заслуженный отдых. Ничего личного, только дело!
Пульс у Юрия Владимировича зачастил, перед внутренним взором распахнулись ослепительные перспективы, но он сдержал эмоции, осторожно предложив:
— Может, товарища Косыгина двинуть в Председатели Верховного Совета? Как вариант…
— Надо подумать, — согласился генсек. — Интересный вариант… Тогда вы, Юрий Владимирович, переезжаете в кабинет товарища Суслова. Талызина поставим Председателем Совета Министров, он потянет. Соломенцев займет место Кирилленко, а Пономарева заменит… Шелепин.
— Шелепин? — озадачился Устинов.
— Да! — немного раздраженно обронил Громыко. — Знаю, знаю, что Александр Николаевич в опале и больше не член Политбюро, но ведь он человек честнейший!
— Ну, с этим не поспоришь… — беззлобно проворчал Андропов. — А членство… Его и восстановить можно.
Волею беспардонных судеб Ю Вэ переместился с пятого-шестого места в иерархии Политбюро сразу на второе. Вознесся, можно сказать. И спорить с новым Генеральным он даже не собирается, его полностью устраивает текущая кадровая политика…
Громыко отер лицо ладонями, и облокотился на столешницу.
— Юрий Владимирович, кого вы прочите на Комитет?
Андропов подумал.
— Я предложил бы Фалина.
Андрей Андреевич устало кивнул.
— Да, кандидатура подходящая. А МИДом пусть заведует Квицинский. Так… Что у нас еще? М-м… Заявление ТАСС о прямом управлении ЦРУ польскими террористическими ячейками уже готовится, опубликуем сразу после похорон, числа двадцатого. И последнее… Юрий Владимирович, соберите, пожалуйста, самые явные, самые железные доказательства организаторской роли ЦРУ в польских событиях. Мы их отправим письмами руководителям мировых держав — в Лондон, в Париж, в Рим, в Бонн… В Вашингтон, разумеется… В Пекин и Дели. Всё, кажется… — выдохнул он. — А теперь — спать, спать, товарищи! Отбой!
Пятница, 19 января. День
Ленинград, проспект Газа
— Андрей… — Марина сильно нервничала. Она то отряхивала школьное платье, то водила глазами по полкам стеллажа, то теребила косичку. — Извини, пожалуйста, за… За недоверие, за всё! Мне столько всего наговорили, что я запуталась! Начала думать о тебе черт знает что, но Арлен Михайлович…
— Ах, Арлен Миха-айлович… — затянул я. — Из Комитета, небось?
— Д-да, — смешалась Пухначёва. — Ты его знаешь?
— Встречались, — я неопределенно повел кистью.
— Арлен Михайлович просил, — заторопилась девушка, — как он выразился, протестировать тебя, и я… И я согласилась.
— Ну, и как? — моя усмешечка вышла холодноватой. — Прошел я проверку?
— Андрей… — голос Марины истончился, а глаза набухли слезами.
— Всё нормально, — мягко сказал я, и выставил согнутый мизинец. — Цепляйся! Помнишь, как в детсадике? Мирись-мирись-мирись, и больше не дерись!
Закогтив мой палец изящным мизинчиком, пусть даже испачканным чернилами, Пухначёва улыбнулась сквозь слезы, и сбивчиво заключила детскую мирилку:
— А если будешь драться, то я буду кусаться! Спасибо, Андрей…
Девичий носик жалобно шмыгнул, а я коварно улыбнулся.
— С тебя вафли со сгущенкой! Я их Паштету скормлю — он так без них страдает…
— Ладно! — смутясь, Марина утерла слезы ладонью. — Напеку!
— Эй! — разнесся Пашкин голос. — Началось!
* * *
Весь «актив» нашего клуба расселся у старенького телика «Беларусь», черно-белого, зато — комбайна! Рядом с небольшим экраном светилась шкала радиоприемника, а наверху, под лакированной крышкой, прятался проигрыватель.
— С чувством глубокой скорби советский народ провожает в последний путь товарища Леонида Ильича Брежнева…
Под звуки траурных мелодий гроб с телом вынесли из Колонного зала Дома Союзов и уложили на артиллерийский лафет. Кортеж медленно двинулся к Красной площади…
Мне места не досталось — я переминался за спинами друзей, следя за экраном между модным каре Алёны и лохмами Паштета.
Честно говоря, мы особенно не скорбели. Девчонки, правда, вздыхали жалостливо, но в их недолгом житии еще не нашлось места горю. Тому Мелкую я видел в профиль — девушка выглядела задумчивой. Вот ей я верил — безотцовщине, похоронившей маму…
Идея собраться в клубе и пообщаться, раз уж в школу не пускают, принадлежала Кузе, а вот заинтересовать всех удалось Резнику.
Сёма вспомнил о любопытном факте — иностранные дипломаты и шпионы просто ломятся на печальное мероприятие, если оно происходит у стен Кремля. Зачем? А затем, что советский табель о рангах в похоронном шествии отразит новый расклад в Политбюро.
— … В скорбном молчании идут руководители Коммунистической партии и Советского государства, члены комиссии по организации похорон, родные и близкие покойного, министры, ответственные работники ЦК КПСС, Московского горкома КПСС и исполкома Моссовета, представители общественности. Впереди процессии — сотни венков, возложенных в Доме Союзов от ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР, союзных республик, краёв и областей, партийных, советских и общественных организаций, от трудовых коллективов страны. Здесь же венки от зарубежных организаций.
На алых атласных подушечках несут советские награды и награды иностранных государств, которых удостоен Леонид Ильич Брежнев за свою многогранную деятельность на посту руководителя Коммунистической партии и Советского государства…
— Ага… — буркнул Резник. — Четырежды Герой Советского Союза!
— Помолчи, Сёма! — строго сказала Пухначёва, и демон противоречия сомкнул уста…
Я с интересом глянул на эту парочку. Семён плюс Марина? Хм…
— … Красная площадь заполнена народом. В четком строю — части войск Московского гарнизона. Над их колоннами склонены боевые знамена. Траурная процессия останавливается у Мавзолея… Гроб с лафета переносится на постамент… На центральную трибуну Мавзолея поднимаются товарищи Громыко, Андропов, Косыгин, Соломенцев…
— Андропов вместо Суслова! — выпалил Паштет, азартно ерзая. — Видите?
— Цыц! — грозно велела Родина.
— … Квицинский, Романов, Гришин, Устинов, Шелепин…
— Шелепин⁈ — ахнула Ира.
— Цыц! — довольно отпустил Пашка.
— … Демичев, Долгих, Зимянин, Капитонов, Русаков, члены комиссии по организации похорон — товарищи Александров, Блохин, Хренников, Бондарчук, Терешкова, Береговой…
Я почти перестал смотреть и слушать.
Мне не были видны те «подводные течения», что незаметно меняли политический ландшафт Страны Советов, и я понятия не имел, какие события повлияли на выбор товарища Громыко.
Оставайся Андрей Андреевич обычной партийной окаменелостью, он никогда бы не призвал Шелепина!
«А кто молодец? Я молодец! — мои губы дрогнули, выгибая улыбку: — Адекватно, Дюха!»
Глава 15
Понедельник, 22 января. День
Вашингтон, Пенсильвания-авеню
Что известно всем, не знает никто. Таков житейский парадокс. Впрочем, обычные люди редко задумывались над туманностью смыслов — они с детства заучивали всяческие мифы, свыкаясь с ними, будто с истинами. Так проще жить — не думая…
Джимми Картер прерывисто вздохнул, глядя в окно на розарий — и не видя его. Тягостные мысли утомляли, хотя еще этим утром доводили до неистовства, до срамных позывов бросить всё — и бежать!
«Это невозможно, Джим…» — пискнул угнетенный рассудок.
Ловя глазами смутное отражение в пуленепробиваемом стекле, Картер медленно, очень медленно покачал головой. Похабнейший парадокс бытия… Чем большей властью обладает человек, тем меньше ему дано свободы.
