Я - борец! Назад в СССР (СИ) - Гудвин Макс

Мы постояли на берегу минуту-другую, потом пошли вдоль воды. Всё вокруг было пустынно — слишком пустынно для субботней ночи. Может, просто уже поздно? Или люди здесь привыкли не шляться по берегам возле станции по ночам?

И тут я вспомнил то чего еще не случилось другой город, другую станцию — Чернобыль. Ту, где случилась беда. Дату я позорно забыл — только месяц и год крутились в голове: апрель 1986-го. Можно, конечно, написать анонимное письмо в «компетентные органы» — но что это изменит? Разве они поверят какому-то анониму? А что, если… Может ли история этого времени пойти как-то по-другому? Или она уже пошла — просто мы этого не знаем?

— О чём думаешь? — спросила Аня, подбирая прядь волос, которую ветер швырнул ей в лицо.

— О будущем, — честно ответил я.

— О том, как на Марс полетим и победит коммунизм? — её губы дрогнули в улыбке, но глаза оставались серьёзными.

— Да уж, мечты мечтами, а я вот считаю, сколько свиданий нужно, чтобы девушку поцеловать, — нарочито задумчиво протянул я, наблюдая, как её зрачки расширяются при свете фонаря.

— И сколько насчитал? — она прикусила нижнюю губу, но усмешка прокралась в голос.

— Ну, с одного — мало. Решит, что я ветреный. Или сама испугается, что я её не такой посчитаю. Десять — вроде нормально, но вот загвоздка: если на десятое целуемся, не будем ли мы потом ржать, что девять раз мёрзли зря?

— Одни вопросы в твоей голове, а ответов нет? — Аня покачала головой, и рыжий хвост её волос лёг на её плечо. — Эх, Саша, Саша… Удары головой о борцовский ковёр не во всём помогают, да?

— В познании загадочной женской души — точно нет, — я сделал серьёзное лицо, пытаясь изобразить улыбку кончиками губ.

— По-моему, на третьем — в самый раз, — неожиданно деловито заявила она, а потом вдруг расцвела в своей улыбке, от которой у меня перехватило дыхание.

— Тогда вопрос: если будущее предрешено — будь то третье свидание или, скажем, 1986 год — зачем ждать? Почему бы не изменить всё прямо сейчас?

— Не, до 1986-го я гулять точно не буду, — фыркнула Аня. — Я ж за это время в старуху превращусь!

— «И гуляли они два года и восемь с половиной месяцев…» — пафосно продекламировал я.

— Как раз мне восемнадцать будет! — подхватила она, и в её глазах вспыхнули озорные огоньки.

— А мне двадцать стукнет. Если, конечно, через год в армию не заберут. К твоему совершеннолетию как раз вернусь.

— Правда, что спортсменов всех в Афганистан отправляют? — в её голосе прокралась тревога, и пальцы невольно сжали мой рукав.

— Говорят, только добровольцев. Да и война скоро закончится, — поспешил я успокоить её.

— Откуда знаешь? — Аня прищурилась.

— Предчувствие, — пожал я плечами, зная, что не смогу объяснить, откуда мне известно про вывод войск в 89-м.

— Я бы тебя дождалась, — она произнесла это так небрежно, будто говорила о погоде, но её рука вдруг потяжелела на моём локте.

— А я бы для тебя вернулся живым, — вырвалось у меня, и перед глазами мелькнули не мои, а чужие воспоминания — Чечня, девяностые, разваливающаяся страна…

— Холодно… Пойдём назад? — Аня прижалась ко мне, и её шёпот обжёг ухо тёплым дыханием.

Я бережно взял её под руку, и мы зашагали к общаге.

— А ты после техникума чем заниматься планируешь? — спросил я, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей.

— В Воронежский политех поступать. А через три года, как закончу, попробую в воронежский НИИ устроиться, — её голос звенел уверенностью.

— Это ж 1989-й выйдет? — быстро прикинул я.

— Ага. А ты в 89-м чем заниматься будешь? — она наклонила голову, и фонарь высветил золотистые искорки в её глазах.

— В двадцать три? Да я так далеко… — я замялся, ловя себя на том, что впервые задумался о мирном будущем. — Отслужу, вернусь к своей рыжей девчонке, которая так и не дала себя поцеловать… Мир передо мной будет — как раскрытая книга. Может, в спорт вернусь, если в армии не сопьюсь. Или в милицию. А то и в ДЮСШ тренером устроюсь — ещё не решил.

— Выходит, всё твоё будущее вокруг одного поцелуя крутится? — Аня лукаво приподняла бровь.

— Я предпочитаю жить сегодняшним днём, — тихо сказал я и, наклонившись, заглянул ей в глаза так близко, что увидел, как её зрачки расширились.

— Пришли! — вдруг оживилась она, выскальзывая из-под моей руки, когда мы остановились у знакомой водопроводной трубы, ведущей к окну 205-й комнаты.

Подняв с земли мелкий камушек, я метко швырнул его в стекло. Через мгновение в проёме показалась курчавая голова Армена. Наш коммерсант молча кивнул и спустил верёвочную лестницу, которая замерла в воздухе ровно между нами — как нерешённый вопрос, как непрожитое будущее, как тот самый несостоявшийся поцелуй.

— Я, Саш, хочу на тебя ещё посмотреть. Месяца не прошло, как ты головой о ковёр ударился да в комсомол вступил. Не хочу ошибиться в тебе, — тихо сказала Аня.

— Ну тогда ждём третьего свидания, — усмехнулся я, чувствуя, как от её близости теплеет даже в этот промозглый вечер.

— Тогда нужно уже сейчас думать о втором, — её глаза блеснули лукавством, когда она, забравшись на первые две ступеньки верёвочной лестницы, неожиданно прикоснулась губами к моей щеке. — Аванс, чтоб ждалось лучше.

Первый поцелуй в щеку в этом теле — в этом времени — вызвал настоящий гормональный взрыв. Сердце забилось так, будто пыталось вырваться из груди, дыхание участилось, а серые стены общаги вдруг показались ярче. Даже прохладный ветерок теперь ощущался не как осенняя сырость, а как бодрящее, почти весеннее дуновение.

Я замер, давая Ане подняться, и только потом полез следом, по дороге слушая расшаркивания Армена — те самые, что позже назовут «скриптами софт-скилов» в учебниках по психологии и продажам.

Когда я оказался наверху я обнаружил, что Ани тут уже нет и тоже собирался уходить, но наткнулся на печальный взгляд хозяина комнаты.

— Не грусти, брат, — хлопнул он меня по плечу. — Она просто девушка слишком порядочная, хоть и весёлая. Потом всё получится, брат!

— Уже всё получилось. Не парься, — я ответил тем же жестом, но Армен, кажется, понял меня неправильно.

— Ай, красавчик! — его глаза округлились. — Только надо было не где-то, а у меня! Я же комнату для вас приготовил!

— Не, не в том смысле, — поспешил я поправить. — Мы на пути ко всему, что может получиться…

— А… — протянул Армен, и на его лице появилось понимающее выражение. — Ты молодец, что не торопишься. Лучше у меня в комнате, чем абы где! Анюта — девушка приличная, с ней по красоте надо!

— Я разберусь как-нибудь, — постарался я завершить этот неловкий разговор.

— Э! В любви все методы покорны! — уверенно заявил Армен.

— Уверен, что фраза так звучала? — усомнился я.

— Конечно, брат! — Армен широко улыбнулся. — Как и то, что ты ещё ко мне в гости зайдёшь!

— Ара, ты спишь когда-нибудь? Или клиенты для тебя — всё? — не удержался я от вопроса.

— Я сплю в перерывах. А люди — моё всё!

— Понял тебя: за деньги — да, да? — поддел я его.

— Зачем за деньги? Я добро людям несу! — возмутился Армен. — Двадцать копеек или два рубля — что это за деньги? Брызги, а не деньги! А любовь и добро — вечные, брат!

— А ты всё можешь достать за бабки? — перевёл я разговор.

— А что нужно, брат? — в его глазах загорелся деловой интерес.

— Начни тут у себя кофе угощать или чаем — в пластиковых складных стаканчиках, как в Сочи. По цене стаканчика с накруткой за кофе и сахар. Многим бы зашло.

— Опасно, брат! — Армен понизил голос. — Можно под 154-ю загреметь.

— Ну тогда жди 1988-го, — пожал я плечами.

— Зачем? — не понял он.

— Может, что-нибудь изменится, — бросил я на прощание и вышел в коридор, где Анны, конечно же, тоже не было.

Поднявшись на свой этаж, я открыл дверь ключом и, раздевшись в темноте, плюхнулся на койку. Кожа на лице всё ещё помнила тепло её прикосновения, а в ушах звенели слова Армена о «методах в любви». За окном шумел ветер, предвещая перемены — и в погоде, и возможно в чём-то большем.