Стылый ветер (СИ) - Алексин Иван

— Государь.

Меня оттеснили телохранители, закрывая своими телами.

— Да чтоб вам, — выматерился я, потрясая так и не разряжёнными пистолями. — Совсем обнаглели!

— Пли!

Для почти добравшегося до нас отряда слитный залп почти сотни пищалей оказался фатальным, сметя в снег всадников вместе с конями. Второй залп полоснул по основному отряду, выбив из седла и их командира. И тут на остатки вражеской конницы посыпался град стрел и во вновь смешавшиеся ряды врезалась сотня Подопригоры.

— Это победа, государь, — оскалил рот в кровавой улыбке Семён.

— Разве это победа? — не согласился я с ним, с горечью смотря на усеянную телами дорогу, и охнув, кинулся к осевшему на снег ординарцу.

Глава 20

Я вновь растерялся. Видно день сегодня такой выдался; много о себе возомнившего попаданца мордой в реалии суровой действительности ткнуть. Хотя, нужно признать, до этого я полноценной армией не командовал, в походы её не водил и, соответственно, с последствиями неожиданной атаки вражеской конницы ранее не сталкивался.

Вокруг царил ад. Люди метались по сочащемуся кровью снегу, что-то заполошно горланя и бестолково тыкаясь друг в друга, кидались к раненым сотоварищам, добивали стонущих врагов и жалобно хрипящих лошадей. Воздух вокруг почти осязаемо уплотнился, напитавшись болью, страхом, злобой. И трупы. Сотни трупов заполнивших собой относительно небольшой участок свободного от деревьев пространства; изломанных, окровавленных, порой неестественно выгнувшихся в жуткие позы.

Я осторожно выбрался на дорогу, перед каждым шагом внимательно выбирая место, куда поставить ногу, подошёл к заваленному телами воеводе, что возглавил так дорого обошедшееся для моего войска нападение.

— Что же тебе в Ярославле вместе с Шуйским не сиделось, а? И сам сдох, и столько людишек напрасно погубил.

— Никак признал его, государь?

— Признал, — я с трудом сдержался, оглянувшись на голос Подопригоры. Не время сейчас на нём свою досаду и злость срывать. Не время и не место. Слишком много он мне пользы принести успел, чтобы вот так, не выяснив для начала причину его ротозейства, на своего ближника всех собак спускать. — То Юрка-стольник, последний из рода князей Ушатых. Помнится, его батюшка незадолго до своей смерти в Шацк на воеводство послал. А он вот где оказался. И ведь не оповестил никто, — всё же не удержался я от упрёка. — Как так вышло, Яким, что ты появление пяти сотен поместной конницы не заметил? Или сделал вид, что не заметил?

— Не заметил, государь, — Подопригора сильно побледнел, но глаза в сторону не отвёл. — Вчера Шуйский ещё в Ярославле пировал. А сегодня у меня два дозора обратно не вернулись.

Я выругался, не в силах удержать в себе бранных слов, глубоко вдохнул в себя морозный воздух, пытаясь успокоиться.

— У тебя дозоры пропадают, а ты, сидя у печи, медовуху пьёшь?

— Я в походе не пью, государь, — ну да, тут я немного сгоряча перегнул. В чём, в чём, а в пьянстве во время боевого похода Подопригора замечен не был. — А дозоры, и раньше, бывало, на пару дней пропасть могли. В дороге всяко случиться может. К тому же я на развилке, что с тракта к моей деревеньке ведёт, пост оставил. Там холм, леса нет. Далеко видно.

— Их тоже вырезали? — проскрипел снегом подошедший Мизинец.

— Вырезали, — согласился с пушкарским головой Яким. — По всему видать, обмануть как-то вражины смогли. Михайло был десятник справный. Оружных людишек бы не проглядел.

— И как же тогда до него ярославцы добрались?

— Так может его спросим, государь?

Стоящие за Подопригорой воины расступаются, вытолкнув вперёд пленника. Тот, сражённый услышанным титулом, бухается на колени, прямо в сочащийся кровью снег.

— А кого-нибудь посолиднее захватить не могли?

И впрямь, ну что может рассказать этот испуганный юнец в видавшей виды, явно ему великоватой кольчужной рубахе? Он и в походе-то, наверняка, в первый раз в своей жизни участвует. Тут бы не оплошать ненароком, где уж там по сторонам глядеть.

— Не успели, Фёдор Борисович, — пожал плечами Подопригора. — Слишком много народишку полегло, вот воины и осерчали. Этого и то с трудом отбили.

Ладно. На безрыбье и крабовые палочки лишними не будут. Будем работать с тем, что имеем.

— Ты кто таков будешь?

— Архипка я, государь, Михайлов сын! Меня дядько Иван в послужильцы к себе взял да в свой десяток и пристроил. Сказывал, что как с воровс… — молодой пленник запнулся, в последний момент сообразив, что говорит не то что нужно, нервно сглотнул, пытаясь справится с накатившим ужасом, с трудом выдавил, уже плохо соображая: — Поверстать обещали.

— Ну, вот я тебя и поверстаю, — ласковым голосом прошипел Подопригора. — А сначала язык отрежу, чтобы думал наперёд, кого вором называешь.

— Погоди, Яким. Язык отрезать — всегда успеем. Для начала расспросить бы не худо. Значит так, Архипка. Ката (палача) у меня с собой в обозе нет, но если что, кожу с живого содрать, мы и без него сможем. Умельцы найдутся. Понял ли?

— Понял, государь, — судорожно сглотнул юноша. — Всё что знаю, без утайки расскажу.

Ага. Только знаешь ты немного. Не думаю, что князь Ушатый с новиком своими планами делился.

— Вопрос у меня только один; здесь как оказались?

— Дык на конях доскакали.

— Ты дурачком мне здесь не прикидывайся! Как дозоры наши обойти смогли?

— Того не ведаю, государь. Нам князь с утра повелел на коней садится. Правда, я вчера видел как несколько саней с сеном из города выезжали, а возле них холопы княжьи в крестьянскую одёжу обряженные шли. У Юрия Петровича родовая вотчина недалече от батюшкиного поместья стоит. Я его холопов в лицо хорошо знаю.

— Схитрили, значит, — заходил желваками Подопригора.

— Схитрили. А тут ещё и Глеб начудил, — устало согласился я.

Злость куда-то ушла, сменившись горечью и странным, леденящим душу опустошением. Что свершилось, того уже не исправишь. Слишком беспечно новоявленный воевода к полученному заданию отнёсся. За что в итоге и поплатился; и сам голову сложил, и всё войско под удар поставил. И это ещё повезло, что Ушатый в лоб по марширующей по лесной дороге колонне ударил. Соверши он свой налёт в чистом поле или прихвати с собой стрельцов, чтобы они одновременно с атакой из леса растянувшиеся полки расстреляли и всё, полным разгромом мой поход мог закончиться.

А значит, я прежде всего самого себя в этом поражении винить должен. Я Глеба во главе пешей рати поставил, я ему войско до намеченного для предстоящего сражения места довести доверил. Мой выбор, моя и ответственность! А всё потому, что в непогрешимость своих суждений уверовал! Раз во главе армии противника славящийся своей нерешительностью Шуйский стоит, то нападения можно и не опасаться. А значит, и свои полки на время трёхдневного похода кому угодно доверить можно, лишь бы человек верный был. Вот Глебу и доверил. Кушай теперь полной ложкой и не морщись!

— Ладно, чего уж теперь. На будущее умнее будем. Кривонос! — рявкнул я, подзывая суетящегося неподалёку полутысячника.

— Звал, государь?

— Молодец, Кузьма! Хоть ты сегодня не оплошал. Если бы и твой отряд смяли, людишек намного больше бы погибло. Жалую тебя… — я запнулся, не зная чем пожаловать отличившегося командира. Не шубу же с себя снимать? Нет, где-то в обозе пара саней с моими вещами есть, но когда я ещё до этих саней доберусь? Вот будет подарок для Васьки Шуйского, если я от банального воспаления лёгких загнусь. — Жалую тебя золотым, — достал я из кошеля монету. А что? Тоже довольно почётная награда. Даже бояре получить из царских рук золотую монету за честь почитаюсь и потом на шею себе вместо ордена вешают. — Да погоди ты, — не даю я упасть Кривоносу на колени. — Потом благодарить будешь, а сейчас недосуг. Мы здесь на привал встанем. Всё равно, пока раненым поможем да мёртвых похороним, смеркаться начнёт. Пошли воинов засеку поперёк дороги сделать и дозор там поставь. Совсем не смешно будет, если на нас ещё кто-нибудь нежданно налетит.