Экс на миллион (СИ) - "Greko"

Разговоры мне наскучили в ту же секунду, когда я сообразил, что здесь, не переставая, играет одна и та же заезженная пластика, как у всех российских интеллигентов, спятивших отпрысков безумной эпохи. В то же время выдающиеся стати Адель не оставили меня равнодушным. Я принялся нагло пялиться на тугую грудь под глухим платьем с воротом под горло и на розовое ушко красотки, слегка прикрытое вьющимся черным локоном. «Какая сочная евреечка», — подумал я, удивляясь, как много представителей иудейского племени собралось в самом сердце столицы Империи. Кто и когда стер черту оседлости, позвольте полюбопытствовать?

Адель мои взгляды заметила и нисколько не возмутилась. Деланно часто задышала, заставив грудь сильнее натянуть платье. Еще больше она заинтересовалась мною, когда вернувшаяся хозяйка меня окликнула.

— Товарищ Американец, пойдемте со мной.

Я двинулся на выход, не прощаясь. Лишь в дверях обернулся и подмигнул Адель. Она мило зарделась и проводила меня внимательным взглядом.

В коридоре куда менее интересная (совершенная серая мышка) мадам Оржек меня тихо спросила:

— Что передать Медведю?

— Завтра. Ровно в полдень. Пивная лавка на Екатерининском канале напротив банка «Первого общества взаимного кредита».

Место я приглядел заранее. В двух шагах от банка, где я оставил на хранение денежки. Перед встречей заберу сто двадцать тысяч, которые мне передал Володя. Отдам и, надеюсь, получу в конце концов свои долгожданные паспорта.

… Утром меня разбудило трехкратное завывание вдали фабричных гудков.[2] Я с удовольствием потянулся на мягкой постели. Отлично выспался, однако, на барских-то перинах. Голландское полотно так приятно. Лишь кружевные вставки слегка царапали шею.

Времени навалом, не грех и славно позавтракать. Ребят ждать нет смысла. Эти фанатики всего нового надолго, если не навсегда, похоронили в себе гурманов во вчерашней «Квисисане». Как назло, запихнул их в ресторан необычного формата. Ресторан-автомат. В нем напитки и блюда выдавал механический буфет. Меняешь деньги на мелочь при входе и гуляй, рванина, от пяти копеек и выше! За пятак — пирожок. За гривенник — бутерброд, лафитничек водки или кружка пива. За двадцать копеек — салат или рюмка коньяку. Никаких официантов. Столики по центру зала. Очень демократичненько. А ближе к вечеру еще и размалеванные шлюхи, на которых так и просится печать поставить: не трожь, сифон! Как можно пользоваться там общей посудой?

(карикатура на ресторан с механическим буфетом)

Нет, не о таком завтраке должен мечтать будущий волк с Уолл-Стрит! Гостиничный мне тоже не по нутру. Попробовал вчера местную французскую кухню. Вот, не мое — и точка! Мне бы что-нибудь родное, домашнее — яишенку с колбаской или хороший кус теплого пирога. И я знал, где найду, о чем мечталось. Не в булочной через три дома от «Франции», где в витрине были выставлены круассаны, какие-то шоссоны и французские багеты. Туда пусть валят доморощенные булкохрусты. Я же пойду в соседний дом, в ресторан «Малый Ярославец», который, если верить его рекламе, предлагал редкий столичный деликатес — блюда русской кухни московских корней. Вот это по-нашему, по-урюпински!

Не подвел меня «Малый Ярославец»! Накормил так накормил! И кулебякой, и гурьевской кашей. К моменту встречи с Медведем (он же товарищ Анатолий) в полудень, все еще чувствовал отупляющую сытость. Когда плюхнулся за стол в пивной, поручкавшись с поджидавшим меня главой террористов, отмахнулся от соленых креньдельков. На сушеных снетков и не взглянул. Даже не купился на предложение отведать свежей корюшки с ее тонким огуречным вкусом.

— Ты где так объелся, Американец, с утра пораньше?

— Да в ресторане русской кухни рядом с отелем.

— В «Малоярославце» поди?

Я кивнул и отдал бумажный пакет с деньгами Медведю. Он неожиданно расхохотался.

— Чего? — нахмурился я.

— Ну и силен ты, бродяга! Стратег! Я тебя давно заприметил. Еще когда ты в банк заходил. Ты же специально это место выбрал, да? Чтобы далеко за деньгами не бегать? Но главное — в какой! Во «взаимный кредит»! Ох, уморил!

— Нормальный банк, — буркнул я.

— Выйдет налет? — наклонился над столом товарищ Анатолий.

— Сложно. Да и не нужно мне. Что с моими паспортами?

— Держи.

Забрал три немного потёртые бумаги без переплета. Выбрал одну и с недоумением развернул несколько раз сложенный лист с двумя гербами. Под верхним с мультяшными львом и единорогом шел рукописный текст, испачканный оттисками печатей.

— Британский?

Моему удивлению не было предела, когда я прочел вслух титул и фамилию подписавшего мой паспорт английского лорда — «We, Henry Charles Keith Perry Fitz Maurice Marquess of Landsdown, Earl Wycombe» — и свое имя — Basil Nines.

— Настоящий?

— Ну, в Соединенное Королевство с ним лучше не въезжать. А жить без проблем в России и выехать из нее — запросто.

— А как же я с полицией буду объясняться?

— Английский у тебя хромает, но шпикам и этого хватит за глаза. А будут приставать, ты просто скажи: пошел вон! Такое обращение они понимают.

Лопни моя селезенка! Как же у этих ребят-революционеров все просто. «Пошел вон!» у них как код «свой-чужой». Это так они за жизнь простого народа воюют? Сословная спесь вкручена в их головы с модными прическами золотыми шурупами детства.

Посмотрел остальные паспорта и чуть не расхохотался. Изя превратился в Айзека Блюма. А Ося — русак Изосим — в его брата Джозефа, если коротко, то в Джо. Привет, тебе, золотозубый индеец Джо иудейского исповедания!

— Что-то не так? — напрягся Медведь. — Все, как ты просил. Найнс — по-английски «девятка». Имена твоих парней, вроде, перевели правильно. Сам же написал: Изя и Ося. Подстать еврейским именам и фамилию подобрали. А то, что братьями их сделали, так это пригодится.

— Все нормально.

— Отлично!

— Разбегаемся?

— Еще задержись. Есть, о чем поговорить. Пойдем прогуляемся вдоль канала.

Отчего не порастрясти жирок от съеденного завтрака?

— Пойдем!

Мы вышли на набережную, пересекли Невский, самым краем проскочили колоннаду Казанского собора и продолжили прогулку вдоль кованой решетки Екатерининского канала.

Медведь шел твердой, уверенной походкой, не обращая внимания на городовых и редких конных полицейских. Говорил вполголоса, но в своей привычной энергичной манере. Наивно пытался завербовать меня в террор.

— Мы все в восхищении от твоей решимости, Американец. Как четко ты все спланировал в Москве! Продумал все детали. Среди нас нет специалиста твоего уровня. Ты нужен нам, нужен революции.

— Вы, ребята, не видите берегов, товарищ Анатолий. Вам кровушку пролить, как водички попить.

— А как иначе? Столько наших погибло. На баррикадах, на улицах, зарубленными казаками, забитыми насмерть в участках, в пересыльных тюрьмах. Столько сошло в могилу от туберкулёза, заразившись в камерах. Столько матерей лишились своих детей. Как это можно забыть? Когда я начинаю перечислять имена павших товарищей, иногда не могу продолжать… Сам срываюсь, и люди, меня слушающие, заходятся в рыданьях. Это война, Американец. Это война!

Что мне ему сказать? Остановитесь, и никто больше не умрет? Или напомнить ему, что это он — тот, кто отправляет на смерть молодых? Бессмысленный довод. Он считает себя командиром, которому люди доверили свои жизни. А, значит, и право имеет посылать других умирать. И кого тут винить? Быть может, тех, кто льет яд в умы молодежи, сидя в венской пивной или в парижском кафе? Фанатики идеи, которая отчего-то дала такие жуткие всходы в этой несчастной стране. Уже в нескольких поколениях. И не видно конца. А эти, у власти? Неужели нельзя найти выход? Тоже на крови помешались, на своем праве разговаривать с улицей на языке пулеметов. Был бы Ленин столь непоколебим, если бы не повесили его старшего брата? Моего-то не повесили. У меня в этом мире вообще нет никого, кроме моих парней. Если бы кого-то из них убили, я бы не отправился стрелять в случайного губернатора и не потащил бы за собой на баррикаду толпу потенциальных смертников. Я бы прикончил того, кто конкретно был бы виноват. И он точно от меня бы не ушел.