Интервенция (СИ) - Алексин Иван

Да что говорить? Я сам такого от себя не ожидал! И даже от сознания правильности принятого решения, на душе менее гадко не становится. Нужно привыкать…

— Ну, вот и всё, — попытался я подбодрить самого себя. — Нет больше на Руси серьёзной вражеской силы. А мелкие ватажки, узнав о произошедшем, сами на Дон или Днепр разбегутся. А нет, так вслед за этими в землю лягут. Кончилось Смутное время.

— Так ляхи же ещё не ушли, государь.

— С ляхами мы покуда мир попробуем заключить, — оглянулся я на Никифора. — Они мне для дела нужны. Ну, а потом, глядишь, и их время придёт. Всему своё время.

— Брат Барч? — Лаврентий Гамбицкий встал со скамьи, удивлённо взирая на появившегося в дверях священника. Но в следующий миг он, решительно сдвинув на угол стола стопку документов, подошёл к иезуиту. — Что-то случилось?

Вопрос был непраздным. Просто хелминский епископ и с недавнего времени великий коронный канцлер, отец Лаврентий и королевский духовник, отец Барч уже который год вели непримиримую борьбу за влияние на польского короля и визит последнего без веской на то причины, был попросту невозможен.

— Что может случиться важного, после неудачного похода на Московию, брат мой? — иезуит привычно прошествовал к камину, даром, что за окном стояло лето и в нём не горело пламя. — Моё сердце полно скорби из-за того, что христианское воинство не смогло победить этих еретиков и мы не смогли склонить московитов к истинной вере.

— Я сам полон скорби, брат мой, — вздохнул епископ. — Я решился пуститься в этот нелёгкий путь, надеясь присоединится к светлому воинству в Москве, а между тем встречаю короля здесь, в Мстиславле. И тоже скорблю вместе с тобой о заблудших душах этих восточных варваров. Хотя, одну душу, полагаю, ты всё же сумеешь спасти, брат Барч, — намекнул он на отца Филарета, которого иезуит таскал повсюду с собой.

— Этот закоренелый еретик упрям и не хочет покаяться в своих заблуждениях, — скорчил кислую рожу духовник короля. — Но я пришёл к тебе совсем по другому поводу, брат Лаврентий.

— Слушаю тебя, брат мой.

Отец Лаврентий вернулся к столу, сел, настороженно посматривая в сторону оппонента. Он всё пытался понять, что настолько важное хочет сообщить ему один из влиятельных братьев общества Христа (иезуиты). В последний раз, когда отец Барч предложил объединить усилия, речь шла о подготовке похода в Московию. Чем неугомонный старик хочет удивить его в этот раз?

— Ко мне прибыл посланник от московитского царя.

— От Годунова⁈ — вновь привстал со скамьи канцлер, не веря своим ушам. — Как это возможно!

— Он прислал ко мне одного из шляхтичей, попавших к московитам в плен. Некоего пана Мацея Домарацкого. Но главное даже не то, что он выбрал такого странного посланника. Главное, что он послал его ко мне, а не к королю, — причмокнул губами иезуит. — Мальчишка решил поиграть в большую политику.

— Мальчишка? — иронично улыбнулся епископ.

Сам великий коронный канцлер уже давно пришёл к выводу, что за Фёдором Годуновым кто-то стоит. Кто-то значительно более опытный и искушённый в дворцовых интригах и нюансах подковёрной борьбы, чем неопытный юноша. Иначе как можно объяснить все эти неудачи, что постоянно преследовали игнатианцев (иезуитов) в Московии? Именно этот кто-то, не только сумел разрушить так удачно начатую ими интригу с появлением в Московии самозванца, но и довольно быстро сумел вывести страну из Смуты, сведя все их усилия на «нет».

— Мальчишка, — твёрдо заявил отец Барч. — Я понял, что ты имеешь в виду, брат Лаврентий. Годунов лишь кукла, которую дёргал за ниточки более опытный кукловод. Но кукловод умер. И кукла теперь обречена совершать ошибки.

— Умер? И кто же это?

— Грязной, — впервые, насколько помнил Гамбицкий, улыбка королевского духовника превратилась в злобную гримасу. — Братья тщательно изучили всё окружение московитского царя. Больше просто некому. Именно с Грязным этот щенок вернулся в Московию. Он же, вернувшись в Москву, сообщал змеёнышу о всех начинаниях Шуйского, он подготовил возвращения Годунова в столицу, собрал сторонников, открыв ворота в город. И именно он, выведав через своего человека план штурма Москвы, является виновником последовавшего затем разгрома. Но теперь он мёртв! И если мальчишка решил поиграть самостоятельно, тем лучше. Он очень скоро об этом горько пожалеет.

— Пожалуй, ты прав, — хмуря брови, согласился епископ, — Я тоже рассматривал Грязного как наиболее вероятного кукловода. Но там ещё был патриарх московитов. Тоже не самый простой старик. Так что хочет он нас царь?

— Он предлагает нам союз! — с апломбом заявил отец Барч.

И вновь хелминский епископ опешил, ошеломлённый неожиданной новостью

— Нам⁈ Против кого⁈

— Хороший вопрос, ваше превосходительство, — широко улыбнулся отец Барч. — Этот мальчишка предлагает забыть наши разногласия и объединиться против Густава Адольфа. Швеция сейчас ослаблена неудачной войной с Данией. Большая часть воинских сил переброшены в Скандинавию. В городах Эстляндии оставлены лишь небольшие гарнизоны. А тут ещё почти ребёнок на троне. Более удобного момента сбросить шведов в море, просто не найти. Тем более, если, ударив с Востока, нас поддержат московиты.

— Заманчиво, — задумался отец Лаврентий. — А что хочет получить царь?

— В Эстляндии только Нарву, — пожал плечами иезуит. — И возможность захода кораблей московитов в Ригу, — иронически фыркнул он.

— Откуда у московитов корабли⁈ — искренне удивился канцлер. — Ну, раз царю так хочется, пусть заходят! — рассмеялся он.

— И, конечно же, Годунов требует признание королём его царского титула и выдачи — веско заявил отец Барч. — И выдачи Марии Шуйском с царевичем и Филарета.

— Сигизмунд никогда на это не согласится. Ты же сам знаешь, каким упрямым он может быть!

— Именно поэтому царь и отправил пана Домарацкого ко мне, а не к королю. Но разве мы вдвоём не сможем его убедить? В конце концов, наше дело в Московии проиграно. Для того чтобы подготовить новую интригу, нужно время. И это время мы можем потратить с пользой, вернув Эстляндию в лоно католической церкви, — отец Барч поднялся со скамьи и добавил: — В конце концов мы можем пообещать Сигизмунду вернуть ему шведскую корону. Густав Адольф так молод

«Они оба слишком молоды: шведский король и царь московитов», — подумал епископ, проводив духовника короля. — «А, значит, ничего ещё не закончено».

Эпилог

1 октября 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Государь, — наклонился ко мне Никифор, с опаской косясь в сторону царевны. — Там Матвей Лызлов до тебя просится.

— Опять⁈ — Несмотря на шёпот, всё же услышала Ксения. Сестра, тут же забыв про плавающих рядом с берегом лебедей, гневно сверкнула глазами. — Никакого сладу нет с этим Матвейкой! Как забава какая, и он тут. Обязательно с докукой какой к тебе придёт! Федя, ты же обещал, что сегодня все государевы дела побоку, — дословно процитировала она мне мои же слова.

— И то, государь, — несмело улыбнулась Анастасия Малая. С тех пор как я Тараску в полугодичную командировку отправил, названная сестра на меня показательно дулась. Что, впрочем, не мешало ей, вскользь намекая на свою обиду, ненавязчиво манипулировать по мелочам. — Последние солнечные денёчки на Москве стоят. Когда ещё сюда выберемся? А потом всю зиму в тереме одной сидеть. Может, ну его, Матвея этого? Неужто до вечера его дело подождать не может?

За спинами этих двоих тут же выстроилась группа поддержки: Мария Подопригора, Ирина Черкасская, невеста Бориса Грязного и новоиспечённая царская невеста, Мария Симагина.

Ага. На прошедшем неделю назад смотре невест, я выбрал именно её. И дело тут было вовсе не в любви к дочери царского чашника. Хватало на смотре девушек и покрасивее. Вот только за каждой потенциальной царицей если не родственники, то знатные покровители стояли. Такие свары и интриги вокруг предстоящего действа развели, что я без усиленной охраны даже в туалет сходить опасаться стал; либо зарежут, либо челобитными до смерти запытают.