Доктор Крюк (СИ) - Гросов Виктор

Кроме капитана, в каюте еще двое. Один — тощий, как щепка, пират с крысиным лицом. Сквиббс, кажется. Он что-то быстро строчит гусиным пером в толстенной книге, похожей на гроссбух. Второй — молчаливый громила, похожий на ожившую скалу. У него не хватает пары зубов, а шею пересекает уродливый шрам, словно кто-то пытался отделить его голову от туловища, но не довел дело до конца. Этот тип смотрит на меня так, словно я — незваный гость, посмевший нарушить его священный покой.

— Капитан, — начинаю я. — Я хотел бы обсудить с вами один весьма важный вопрос.

Роджерс отрывается от изучения карты, испещренной какими-то непонятными значками, и медленно, словно нехотя, поворачивает ко мне голову. Его черные, как угольки, глаза прищурены. Взгляд тяжелый, недобрый.

— Говори, док, — цедит он сквозь зубы, выпуская облачко вонючего дыма. — Только покороче. И без своих заумных словечек. Я в них все равно ни бельмеса не смыслю.

Я делаю глубокий вдох. Как же вы достали, хреновы аниматоры.

И я начинаю говорить. Говорить о том, о чем, скорее всего, никто из этих людей никогда не задумывался на фоне всеобщего помешательства своих ролей. Ну куда им, если они в полном погружении в роли? Я говорю о гигиене. О чистоте. О том, что грязь, немытые руки, гниющие отбросы — это не просто неприятно, а смертельно опасно. Что это — прямой путь к болезням, к эпидемиям, которые могут уничтожить весь корабль, быстрее, чем любой шторм или вражеский фрегат.

Я говорю и чувствую, как с каждым словом надежда тает. Как об стенку горох.

Роджерс слушает молча, постукивая костяшками пальцев по столешнице. Сквиббс перестает писать и смотрит на меня с нескрываемым презрением. Молчаливый громила кажется, вообще меня не слышит, уставившись в одну точку на стене.

— … и поэтому, капитан, — заканчиваю я, — я предлагаю ввести на корабле некоторые правила гигиены. Обязать команду мыться, стирать свою одежду, кипятить воду перед употреблением…

Роджерс взрывается. Он не просто смеется — он хохочет, запрокинув голову, так, что видны его желтые, прокуренные зубы. Его свита угодливо щерится.

— Ты что, док, совсем спятил? — Он бьет кулаком по столу с такой силой, что подпрыгивают чернильница, карты и тот самый череп. — Да мои парни скорее передохнут от тоски, чем от какой-то там выдуманной тобой заразы! Они — пираты! Свободные люди моря! А не какие-то неженки!

— Но, капитан… — Я пытаюсь возразить.

— Молчать! — рычит Роджерс. — Я сказал — нет! И чтоб я больше не слышал от тебя подобной ерунды! Ты — док. Твое дело — латать дыры в наших шкурах, когда нас подстрелят или порежут. А в остальное не суйся!

Он резко отворачивается, давая понять, что аудиенция окончена.

Вот же бараны! Ну ладно, я предупреждал.

Сквиббс скалится, глядя на меня. Молчаливый громила по-прежнему не проявляет никаких признаков жизни.

Я разворачиваюсь и ухожу. Ну и подыхайте, заигравшиеся актеришки.

План с треском провалился. Надежда умерла, не успев родиться.

Что же делать? Как мне пробить головы этих толстолобых? А надо ли? Чем больше будут болеть — тем больше надо лечить. Чем больше лечить — тем больше очков влияния.

Вот же логика — железная штука. У меня поднялось настроение. Я улыбаясь в свои тридцать два зуба направился назад, в свою каюту. На палубе было скользко и ветер не внушал желания подышать воздухом.

Я возвращаюсь в свою каюту — тесную, вонючую, похожую на тюремную камеру. Сажусь на топчан и смотрю в одну точку, не видя ничего перед собой.

Первый шаг выполнен. Я старался помочь этим несчастным. Второй шаг — разведка. Нужно понять, что это за корабль, что за люди меня окружают, каковы их нравы и обычаи. Только так я смогу найти свое место в этом миниобществе.

Надо было узнать у капитана куда мы путь держим и когда доберемся до цивилизации. Как же неохота идти наверх, на ветер.

Я покидаю свою каюту, больше похожую на гроб, и выхожу на палубу. «Гроза Морей» оказывается внушительным судном. Трехмачтовый бриг, если мои познания в такой древности не подводят. Мачты, уходящие ввысь, кажутся исполинскими деревьями, а многочисленные канаты и снасти — их ветвями. Палуба, истертая добела, хранит следы бесчисленных штормов и сражений. Чувствуется, что корабль этот — не просто средство передвижения, а живое существо, со своим характером и своей историей.

Внизу, в трюме, царит полумрак. Там хранятся бочки с водой и провизией, ящики с оружием, тюки с тканями — добыча, захваченная в недавних рейдах. Запах сырости, гнили и пороха бьет в нос. И крысы. Жирные, серые твари, шныряющие повсюду, не обращая внимания на людей.

На верхней палубе — главное оружие корабля. Тяжелые чугунные пушки, установленные на лафетах, смотрят в море своими черными жерлами. Калибр, навскидку, фунтов восемнадцать-двадцать. Серьезная огневая мощь, даже по меркам современного флота.

Я брожу по кораблю, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Ветер и правда не располагал к прогулкам. Пираты заняты своими повседневными делами: кто-то чинит порванный парус, орудуя толстой иглой и суровой ниткой; кто-то с остервенением драит палубу, смывая въевшуюся грязь и, вероятно, кровь; кто-то, сидя на бочонке, точит свой тесак, издавая скрежет, от которого у меня мурашки бегут по коже.

Разговоры, обрывки фраз, долетающие до меня. Они говорят о море, о погоде, о предстоящих делах. Ругаются, смеются, травят байки. Обычная жизнь, только на пиратском корабле.

Я пытаюсь заговорить с ними. Сначала — осторожно, задавая нейтральные вопросы: о названии корабля, о его возрасте, о маршруте плавания.

Отвечают неохотно. Бросают короткие, резкие фразы, словно не хотят тратить на меня время. В их глазах — настороженность, недоверие. Чувствуется, что меня считают чужаком, инородным телом в их сплоченном, хоть и разношерстном, коллективе.

Но постепенно, капля за каплей, лед начинает таять. Я узнаю, что «Гроза Морей» — один из самых грозных пиратских кораблей в этих водах. Так по крайней мере говорят эти аниматоры. Они же говорят, что капитан Роджерс, несмотря на свою жестокость, пользуется уважением команды за свою удачливость и умение вести дела. Что их основная «работа» — грабеж торговых судов, идущих из Нового Света в Европу и обратно.

— А где мы сейчас? — спрашиваю я у молодого пирата, который чинит сеть. Парень худощавый, с рыжими, выгоревшими на солнце волосами и россыпью веснушек на носу.

— На Карибах, док, — отвечает он, не отрываясь от своего занятия. — Где ж еще?

Карибы. Это я и так понял. Но какое именно место? Какое время? Кстати, да. А в каком году они все это отыгрывают? Просто любопытно. Или они не заморачиваются до таких мелочей?

— А год? Какой сейчас год? — пряча ухмылку задаю я вопрос.

Парень бросает на меня удивленный взгляд.

— Ты что, док, головой ударился? — Он усмехается, обнажая неровные, пожелтевшие от табака зубы. — Тысяча шестьсот пятьдесят седьмой. От Рождества Христова.

Ух ты! Смотри-ка, даже такую мелочь продумали. Молодцы, что еще скажешь.

Разговор прерывает громкий крик: «Земля по курсу!».

Пираты, как по команде, бросают свои дела и устремляются к борту. Я, следуя за ними, тоже подхожу к перилам.

Вдалеке, на горизонте, вырисовывается силуэт острова. Высокие, покрытые густой зеленью горы, спускающиеся к самому морю.

— Тортуга, — говорит рыжий пират, стоящий рядом со мной. — Наша база. Приплыли.

Тортуга? Остров, о котором я читал в книгах. Легендарное пристанище пиратов, флибустьеров, корсаров. Место, где царит беззаконие, где льются реки рома и где каждый день может стать последним.

Я смотрю на приближающийся остров. Не думаю, что для аниматоров создадут целый остров с полным погружением в эпоху.

Вечер опускается на море, окрашивая небо в багровые тона. Я сижу на палубе, облокотившись на пушку, и думаю. Думаю о своей прошлой жизни, о своих внуках.

Мысли прерывает тяжелая поступь. Ко мне подходит тот самый молчаливый громила, которого я видел в каюте капитана. Кажется, его зовут Люк. Он останавливается напротив, загораживая собой закатное солнце. Его фигура кажется огромной, почти нечеловеческой.