Хорошо бы оглядеться получше. Хотя бы примерно размеры леса определить, где тут ближайшие дороги, какие населённые пункты и вообще.
— КИР! — позвал он. — Ты в курсе, что мы попали в одна тысяча девятьсот сорок первый год?
— Вы… прости, ты в этом уверен?
Максим встал, прошёл в жилой отсек, взял гимнастёрку незнакомца, ощупал нагрудные карманы.
Ага, что-то есть.
Расстегнул зелёную металлическую пуговицу с пятиконечной звездой и знаком серпа и молота посередине, достал плотную тонкую книжицу красноватого цвета, уже слегка потёртую по краям.
Сверху черными буквами надпись: НКО СССР. Между НКО и СССР — пятиконечная звезда всё с тем же серпом и молотом.
Ниже крупными чёрными буквами: УДОСТОВЕРЕНИЕ ЛИЧНОСТИ.
Раскрыл.
Слева чёрно-белая фотография незнакомца. Цвет глаз не разобрать, но в остальном — как будто его, Максима, снимали в форме лётчика РККА. Очень похож. Даже слегка не по себе.
Так. Предъявитель сего: Свят Николай Иванович. Состоит на действительной военной службе. 254-й истребительный полк в составе 36-й ИАД ПВО [3]
Что тут ещё слева возле фото? Ага, должность, звание и подпись командира (начальника) части. Командир полка: майор Петров Пётр Михайлович. Синяя печать с наименованием части по окружности и гербом первого Советского Союза.
Дальше — графы о наградах. Отметок пока нет. А вот и год: 1941.
Конечно, всё можно подделать. Раз плюнуть. Вообще не проблема. Но только не в совокупности имеющихся обстоятельств.
— Да, уверен, — сказал он. — Не знаю, каким образом, но нас с тобой, друг КИР, занесло в август сорок первого года. В самое, можно сказать, пекло. Будут какие-то соображения по этому поводу?
— Уточни вопрос.
— Что нам делать?
— Мало информации. Давай сначала посмотрим, что дрон передаст.
На обзорном экране картинка изменилась.
Микродрон-разведчик поднялся над лесом на высоту двести пятьдесят метров и теперь передавал изображение на корабль. Размером и видом дрон напоминал какого-нибудь жука, так что беспокоиться о специальной маскировке не стоило.
Лес. Лес. Лес. Сплошным зелёным ковром. Дорог не видать.
— Ну-ка, подними ещё на сто метров.
— Слушаюсь.
Лес ушёл вниз. На юге блеснул речной изгиб. Дрон направился к нему.
Неширокая речка с пологими берегами. С левого берега лес подступает к воде вплотную. На правом берегу — группа выветренных гранитных скал и валунов, торчащих среди травы. Самая высокая, похожая на источенный тысячелетиями гигантский клык, — метра три с половиной.
Дальше — поле. За полем, на юге, виднеются чёрные крыши изб. Там живут люди — из двух труб поднимается дымок.
На юго-западе, чуть ближе к реке, — двухэтажный дом грязно-жёлтого цвета. Центральный вход, обрамлённый колоннами. Два крыла. Черепичная крыша. Похоже на ещё дореволюционный помещичий особняк. Вокруг какие-то деревянные строения — то ли бараки, то ли сараи. Высокие старые ели. Две крупные рощи. Ручей с тремя прудами, вытянутыми друг за другом.
А вот и дорога, мощёная камнем. И по ней что-то едет…
— КИР, видишь движение?
— Вижу.
— Пусть дрон подлетит ближе и даст увеличение.
— Есть.
На экране промелькнуло поле, какие-то сараи, еловая аллея, ручей. Вот оно. Покрытый камуфляжными разводами немецкий бронетранспортёр с отделением солдат в открытом кузове и мотоцикл с коляской впереди. На мотоцикле двое: один за рулём, второй в коляске. Все в узнаваемой немецкой летней полевой форме времён Второй мировой войны и с оружием. У водителя за спиной винтовка, у того, что в коляске, на груди хорошо знакомый MP 40. Пистолет-пулемёт.
— Можешь опознать? — спросил Максим.
— Судя по всему, пехотное отделение вермахта, — сообщил КИР. — Бронетранспортёр Sd.Kfz. 251 он же «Ганомаг». Полугусеничный. Запас хода — до трёхсот километров. Скорость по шоссе — до пятидесяти километров в час. Вооружение…
— Стоп, не надо подробностей. Пока. В мотоцикле кто, командир?
— Видимо, да. Унтер-офицер.
Мотоциклист свернул с основной дороги на прилегающую грунтовку. Бронетраспортёр — за ним.
Немцы явно направлялись к помещичьей усадьбе, и что-то подсказывало Максиму, что они там не остановятся.
Сбитый и упавший в лес советский истребитель вместе с лётчиком — вот, что им нужно. Скорее всего. Но, может быть, и нет. Посмотрим.
— Ты уже определился с точным местом, где мы находимся? — спросил он.
— Да, — ответил КИР. — Это Украина, Житомирская область, Коростенский район. Речка — Жерев. Вон те избы — это село Лугинки. Немцы, полагаю, едут, из более крупного села, оно в трёх километрах от Лугинок. Называется Лугины. Если сейчас, действительно, тринадцатое августа тысяча девятьсот сорок первого года, а по всем данным очень похоже, что так и есть, то этот район уже занят немцами. Что мы и наблюдаем. Коростень сдали седьмого августа сорок первого года. Тысяча девятьсот.
КИР умолк. Молчал и Максим, обдумывая услышанное. На экране было видно, как по дороге, приближаясь к помещичьей усадьбе, пылят немецкий мотоцикл и бронетранспортёр.
— Всё правильно, — раздался слабый, но хорошо различимый голос из жилого отсека. — Сегодня тринадцатое августа сорок первого года. Одного не могу понять. Где я, и с кем ты разговариваешь, друг?
[1] Ещё одно прозвище Me-109
[2] Школа воспитания советского человека
[3] Истребительная авиационная дивизия
Глава третья
Максим поднялся с кресла, шагнул к открытой двери, ведущей в жилой отсек.
Экспериментальный космолёт «Пионер Валя Котик» был маленьким кораблём, рассчитанным, максимум, на двоих. Поэтому всё здесь было маленькое и располагалось близко, впритык, друг за другом — два шага из рубки, и ты уже в жилом отсеке. Ещё три — и вот он, реакторный. Делать там сейчас нечего, но факт остаётся фактом.
Следующий корабль, после полёта Максима, собирались строить гораздо больших размеров. Настоящий звездолёт. С грузовым трюмом, каютами для экипажа и членов экспедиции и много чем ещё.
Интересно, подумал он, построят теперь или нет? Я же пропал вместе с кораблём. Пока разберутся, что произошло… Да и разберутся ли?
Максим шагнул в жилой отсек, присел на кровать.
— Как вы себя чувствуете?
— Хреновато, если честно. Болит. Вот здесь, — он приложил руку к груди напротив сердца. И нога, правая… Что со мной, доктор? Я в госпитале? Странный какой госпиталь, — он заворочал глазами, осматриваясь, попытался приподняться на локтях.
— Тихо, тихо, — остановил его Максим. — Лежите, вам нельзя вставать ни в коем случае. И говорить тоже, желательно, поменьше. А лучше вообще не говорить.
— Голову-то можно приподнять? Хоть немного. И хорошо бы водички мне. Пить хочется.
— Сейчас.
Максим подложил раненому ещё одну подушку под голову. Напоил чистой холодной водой.
— Спасибо, — поблагодарил лётчик. — Какой интересный стакан, никогда такого не видел. Стекло?
— Биопластик.
— Не понял, — нахмурил брови раненый. — Что это?
— Материал такой. Вас Николай зовут? Николай Иванович Свят? Младший лейтенант?
— Да, — брови нахмурились ещё больше.
— Я — Максим, — протянул руку Максим. — Максим Седых. Можно просто Макс. Советский космонавт. Будем знакомы.
— Будем… — неуверенно сказал Николай, пожимая руку Максима. — Что значит космонавт?
— Человек, который летает в космос, если коротко. Слушай, Коля, давай на «ты»? Тебе сколько лет?
— Двадцать один. Я двадцатого года.
— Ну вот, а мне двадцать четыре. Считай, ровесники.
— На «ты» так на «ты», — сказал лётчик. — Но я всё равно ничего не понимаю. Разве мы уже летаем в космос? Никогда об этом не слышал. Или это какой-то сверхсекретный проект?
— Сам не очень понимаю, — вздохнул Максим. — Видишь ли, Коля. Я сейчас должен быть в миллиардах километрах от Земли вот в этом самом космическом корабле, который ты наблюдаешь вокруг себя. И на календаре должно быть тринадцатое августа. Только не тысяча девятьсот сорок первого года, а две тысячи девяносто пятого. На сто пятьдесят четыре года вперёд.
