Беглец (СИ) - Никонов Андрей

— Отвёз — это хорошо, — хозяин кабинета открыл ящик стола, достал бежевую бумажку, — потому что ты, товарищ Травин, с этой минуты находишься на ответственном задании. Отбываешь в командировку.

Сергей пожал плечами, к подобным выходкам Меркулова он уже привык.

— Ты рожу-то не строй кирпичом, для тебя стараюсь, нельзя тебе сейчас в Ленинград, закопают особо рьяные товарищи, им только повод дай. Поэтому отправишься вот сюда, — и он протянул Сергею картонный прямоугольник.

Травин повертел в руках билет на бесплатный проезд в купе второй категории спального вагона прямого сообщения на двадцать шестое марта с Северного вокзала, курьерский 2/1, на имя Добровольского Сергея Олеговича, старшего снабженца Госспичсиндиката.

— С фамилией не ошиблись? — уточнил он.

— В самый раз, — Меркулов чуть дёрнул глазом, видимо, собираясь подмигнуть, но передумал, — а то не знакомая? Читал я, какие ты изумительные истории доктору Зайцеву рассказывал, и аж дыхание задерживал, до того красочно и главное, правдоподобно изложено, куда там «Голове профессора Доуэля» или «Аэлите». Тебе бы, Травин, книжки писать, а не кулаками махать.

Сергей замер в ожидании приступа головной боли, но на этот раз пронесло. Когда-то, точнее — всего семь лет назад, он твёрдо знал, что на самом деле его зовут Евгений Должанский, и родился он не в 1899-м, а почти на сто лет позже. Все его рассказы о будущем, в котором СССР перестал существовать, психиатр доктор Зайцев аккуратно записывал. Как выяснилось, не только во врачебных целях. Кем он действительно является, Должанским или Травиным, Сергея с каждым годом волновало всё меньше и меньше. Он отлично чувствовал себя в двадцатых годах двадцатого века, а что впереди и его, и страну, в которой он жил, ждали нелёгкие времена — так это мелочи, к трудностям он привык и в одной жизни, и в другой, не важно, какая из них была настоящей, а какая — выдуманной. Правда, любое воспоминание о том, что происходило до контузии, оборачивалось приступом сильнейшей головной боли, которая не снималась никакими лекарствами, но и воспоминания приходили всё реже, и боли немного слабели. Словно черту провели тогда, на стыке двадцать первого и двадцать второго годов, за которой настоящая жизнь только началась. И за этой чертой остались, в сущности, чужие ему люди.

— Чита? Это про неё мне с утра цыганка говорила?

— Какая ещё цыганка, ты мне голову-то не морочь. И не Чита совсем, а Владивосток. Едешь в Дальневосточный ИНО, они как раз водителя просили не из местных, а наш товарищ, который должен был туда отправиться, сейчас другим делом занят. Покрутишь заместо него штурвал, помотаешься по городу и окрестностям, а как тут всё успокоится, и наш товарищ туда подтянется, обратно вернёшься. Место бойкое, скучать времени не останется. И вот ещё что учти, отдел этот специфический, о нём только в Москве знают у товарища Петерса, да на месте трое из начальства окротдела дальневосточного, а группа, с которой будешь работать, вообще особняком стоит, посему там до тебя никакая чистка не доберётся. Так что, товарищ Травин, не на курорт тебя посылаю, а серьёзной работой заниматься, хотя ты и на курорте на свою задницу умудряешься приключения находить, да-с. Дело ответственное и непростое, ты ведь газеты читаешь, значит, в курсе, что партия наша постепенно от НЭПы ленинской отходит, осенью вон частников прижала, так дальше будет ещё жёстче, поэтому буржуи советские из кожи вон лезут, чтобы хоть что-то спасти и вывезти за границу. Есть в нашей стране несколько областей, в частности — Дальний Восток, где пока-что частный капитал жив и процветает, в связке с международным. А где иностранный капиталист, там и шпион сидит. Вопросы есть?

— На месте разберусь. — Сергей не стал цепляться к тому, что кроме Петерса и местных, о секретной группе на Дальнем Востоке знал почему-то еще обычный заместитель начальника полпредства ОГПУ второй категории.

— На работе скажешь, что обещали всё выяснить. Досидишь до увольнения, в субботу вечером спокойно уедешь в Ленинград, а уже оттуда отправишься в новую столицу. В Москве заглянешь кое-куда, я тебе черкану сейчас, тебя будут ждать пакет и координаты человека для связи во Владивостоке, пакет ему лично в руки отдашь, и никому больше. Сергей, — Меркулов чуть наклонился вперёд, уткнулся цепким и серьёзным взглядом прямо в глаза Травина, — то, что в пакете, очень важно, ни почтой нашей, ни телеграфом отправить не могу, только курьером. Постарайся, чтобы в чужие руки не попало, если что случится, уничтожь. И пакет, и того, к кому попадёт.

— Сделаю.

— Заодно документики на фамилию Добровольского заберёшь, — хозяин кабинета снова откинулся на спинку кресла. — В Чите будешь первого апреля, дальше не торопись, перекантуешься недолго, потому что нужный человек ждёт тебя только пятнадцатого апреля ровно в восемь тридцать утра. Заранее во Владивосток не суйся, нечего там лицом светить, но и тут тебе околачиваться нечего, а Чита — город большой, есть где затеряться. Ясно?

Травин кивнул.

— Ну вот и хорошо. Поедешь как буржуй, в спальном вагоне, командировочные, проездные и подъёмные на месте получишь. Денег заранее не даю, с Павловского вы с Мухиным и так довольно получили, будет куда потратиться. Да не смотри ты так, я про ваши делишки знаю, и даже, так сказать, понимаю, воинская добыча — дело святое, к тому же распорядились вы ей хоть и незаконно, но справедливо.

— Надолго я туда? — Сергей только головой покачал.

Банда Павловского, за которой местное ОГПУ гонялось почти полтора года, сгинула в псковских лесах этой зимой, из семи душегубов не сбежал ни один. И никаких угрызений совести Травин по этому поводу не испытывал.

— Месяца два, самое большое три, я, как твой вопрос решу, телеграмму вышлю на Владивостокский почтамт до востребования, дождёшься сменщика, и возвращайся. Любопытным говори, что место нашёл на Дальнем Востоке денежное, за длинным рублём погнался. С Мухиным проблем не будет, не разболтает, если догадается?

— А то ты сам не заешь, Фомич — человек надёжный. Лишнего не скажет, за Лизкой присмотрит, — Травин поднялся со стула. — Спасибо, Александр Игнатьевич, за заботу.

— Ну вот, а то всё хмурился и волком смотрел, — Меркулов улыбнулся, поменял несколько листов бумаги местами, чиркнул что-то карандашом, словно показывая, что у него своих дел невпроворот, кроме как Травина уговаривать, и добавил словно мимоходом, — вот что ещё, если ты проездом в Харбине будешь и вдруг старых приятелей встретишь, знакомство возобнови.

— Нету у меня там приятелей, — отрезал Сергей.

— Травин, кончай мне ваньку валять, — особист раздражённо хлопнул ладонью по столу, — обстановка на КВЖД сложная, того и гляди до войны настоящей дойдёт, за любую возможность схватимся, и не важно, ты там был в осьмнадцатом, когда людей полковника Монкевица подчистую вырезали, или однофамилец твой, удивительно рожей на тебя похожий. Я ведь не прошу тебя, а приказываю. Сказано забыть о крестьянском происхождении — забудешь. Сказано со старыми друзьями приятельствовать — так и сделаешь. Ясно?

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — Травин чётко, по-строевому повернулся на каблуках, и вышел из кабинета.

Глава 2

26/03/29, вт

Пакет ждал Сергея в доме номер 3 по Фокиному переулку. Лифтов в шестиэтажном доме, переделанном из доходного в коммунальный, не водилось, Травин поднялся на последний, шестой этаж, толкнул дверь в семнадцатую квартиру. В коридоре пахло керосином и блинами, пацан лет пяти пробежал мимо, толкая перед собой обруч, и затопал вниз по лестнице. Бумажка с фамилией «Пунь» обнаружилась на двери по левой стороне, Сергей постучал, отворила женщина неопределённого возраста, с копной курчавых волос и трубкой в зубах. Клубы ароматного дыма плавали по комнате, пытаясь вырваться наружу через крохотную форточку.

Женщина заперла дверь на цепочку, забрала у Травина бумажку с адресом, достала из ящика комода другой клочок, сложила их вместе, убедилась, что раньше они составляли одно целое.