Нашествие (СИ) - Старый Денис

— Ни добре, ни дурно… Ироды проклятущия! За каждое куриное яйцо торгуются. Им бы в гости торговые податься. А то похлеще московских купчин за свое пекутся, — сетовал Макар.

Он присел на поваленное дерево.

— Старик, не томи! — проявлял я нетерпение.

— Буде нам две коровы… — начал говорить наш не самый, по всему видно, профессиональный торговец.

Вот как в народе говорят: «Ни рыба, ни мясо». Так и сторговался Макар. Мы получаем две коровы, одна из которых стельная. Ещё свиноматку и десять кур с петухом. Кроме того, вдоволь корма на них, и немного прикупим ещё сена и овса для наших коней. Тоже немного, но хотя бы три пуда ржи да пуд пшена. И это на дороге не валяются.

Правда, заплатить за всё это пришлось полным комплектом вооружения, одним конём да соболиной шубой. Почти уверен, что всё равно мы переплачивали. Но с другой стороны, действительно, ведь ничего поблизости — ни города, ни поселения, где могли бы отовариться, нет. А без конкуренции рынок мертв.

— Больше так торговать себе в убыток мы не будем. Лучше отправиться к генуэзцам в факторию и рисковать даже жизнью, чем распродавать важные вещи, — сказал я, поразмыслив.

Признаться, от Макара я ожидал куда как большего. Правда, следовало бы отдать должное старику — ведь я сам бы и так не сторговался.

— Нам нужно производить, а не продавать имущество, — сказал я.

Соседи пожаловали через два дня после того, как к нам присоединился Лисьяр. Я ждал этого момента. Встречаться с потенциальным противником, а с теперешним соперником, когда практически находишься в крепости, пусть и не рукотворной, а природной, куда как сподручнее, чем на открытом пространстве.

Но когда я увидел, что соседи пришли не толпой, а только лишь десятком, то практически расслабился. Они не пришли сюда воевать, они пришли договариваться. А я читаю, что худой мир куда как лучше доброй войны. Впрочем, да бывает ли война добрая?

И бывает ли так, что стороны договариваются на равных условиях, когда кто-то сильнее? Нет, это утопия. Как и сам факт разговора сильного со слабым. Мне бы десяток ратных… Уверен, что и Вран так же думает, что ему бы еще воинов и он пошел бы на приступ нашего поселения.

И кто из нас первым на такое решиться? Время покажет. А пока будем соперничать, у кого что лучше. Может его люди будут десятками ко мне бежать.

— Ну? Кто там еще? — недовольно прошипел я, когда ткань лаза в шатер отгорнулась.

— Не гневайся, голова, то я, Беляна, — сказала девушка.

— Иди спать! Ты что тут делаешь? — сказал я, удивляясь приходу молодой женщины.

— Ты… Мне не важно… Акулина говорила, что ты… Без венчания и тайно… я… — слова девушке давались с трудом. — А еще… До меня приставал Лютка, тот, что с Лисьяром прибыл, не тот, что глаз положил на Любаву, а другий, что…

— Будет! Поговорю с ним, или с Лисьяром. Подожди меня тут! — сказал я и пошел не к Люту, а к его наставнику.

Пусть бы вправил парню мозги. А то и в правду, снасильничает, а мне решения жесткие принимать. Как-то не хотелось бы доходить до казней.

— Все ли ты уразумел? — спросил я Лисьяра, когда его, уже заспанного поднял для разговора и минут десять отчитывал.

— Не будет того. Но токмо по согласию. Очи отроки свои не спрячут, кровь бурлит, — отвечал мне Лисьяр.

Но я сделал, что должно. Если не мне такие ситуации разруливать, то чтобы зарождающаяся общественность не принялась самосуды устраивать.

Скоро я вернулся в свой шалаш, подкинул поленцев в обложенный камнями и облепленный глиной, огонь, что горел рядом с моим жилищем и не столько грел, сколько давал хоть немного света. А тут… все еще была Беляна. И…

— Ты что удумала? — задал я не самый умный вопрос.

Понятно, что именно. Если девушка лежит обнаженная, пусть даже и прикрытая лисьей шубой, а грелки, бурдюки с горячей водой, собрала у себя и греется, немного открывая взору белоснежное бедро, то все однозначно. И мой разум начал испытывать давление. Туман наполнял сознание, природная сущность лезла наружу.

Дессонанс. Беляна была всегда такой скромной, молчаливой, я никогда и не думал, что она может вот так прийти средь ночи. И даже представить себе не могу, через что переступала Беляна. Ей лет девятнадцать, не больше, потерявшая своего мужа, молодого ратника рязанского. С дитем, трехлетним сыном. Симпатичная, может, и красивая, но так как всегда вела себя скромно и одевалась в балахоны, не выпячивала вперед свои прелести, да молчала, то и оставалась незаметной.

Но гляди-ка! Лют рассмотрел девку. Глазастый. Она ведь и впрямь красотка. Вот такая… С растрепанными светло-русыми волосами, обнаженная, но пока что прячущаяся под шубой. Испуганный мышонок, который сам пришел в лапы кота. Но ведь и котики бывают разные. Кто поцарапает, а кто и помурлычет, прилегая на грудь.

— Правила ты знаешь. И до утра ты уйдешь, — сказал я.

Грубо? Я, кот, поцарапал мышку? Но не честнее ли тут, на берегу возможных отношений определить границы?

— Согласная я, — сказала девушка и стала отодвигать с себя шубу.

Ох, зря она такую красоту скрывала! Если Акулина была скорее пышнотелой, словно бы «мягкой», то Беляна оказалась худоватой, но в нужных местах не сильно уступающей известной красавице нашего поселения, соперничающей за этот титул разве что с Любавой.

Хотелось еще говорить, убеждать, что ей может дорого обойтись такой поступок, что жениться я не собираюсь, даже не хочу афишировать наши возможные встречи. Но сколько же можно бороться с природой и молодостью организма? А нужна ли эта борьба? Еще и Мстивой с Акулиной каждой ночью навевают на меня тоску.

— Иди ко мне! — сказал я и подтянул ближе молодую женщину.

Она улыбнулась, но тут же спрятала глаза. Вся решимость была растрачена на то, чтобы прийти в шатёр? Я же стянул шубу, любуясь женщиной.

А после… Да чего уж. Я отрешился от всех проблем, оставил дверь приоткрытой для своих инстинктов и гормонов. И вот они сорвали эту дверь с петель, заполнили меня всего желанием, отправляя разум на задворки сознания. Я любил, я не мог насытиться, я…

— Тише! Тише! — приговаривала Беляна с придыханием, когда уже свершилось.

Она, казалось, чуть не потеряла рассудок. В отличие от меня. Я всё чувствовал, всё запомнил. Каждой секундой насладился.

А после мы просто лежали, обнявшись. Казалось, что за пределами шалаша — не зима, там летняя ночь, едва успевшая остыть после дневной жары. И нечего было сказать, такая охватила истома. Тут же появилось ощущение неловкости, словно бы сделано неправильное.

— Спасибо! — сказал я, чтобы произнести хоть что-то.

Беляна нежно вздохнула.

— Не печалься, Ратмир, то я решила. А ты все богов дразнишь. Вот так и помер бы, а род твой и некому продолжить. Даст Господь, так и рожу тебе. И ничего не попрошу, ибо и без того благодарна. От сильного мужа и дите сильное, — сказала она.

Я не видел ее больше, догорели поленья в костре, угли не давали света рядом с шалашом, пусть и вход был приоткрыт. Темнота стояла кромешная. Но предполагал, что без влаги на женских глазах не обошлось.

Ребенок? Это же очень серьезно, если получилось. Но… Разве же каждое дите нынче не вдвойне Божья благодать? Разве же, когда уничтожаются города и села, не важно, чтобы народилось следующее поколение? Так что…

— И я благодарю тебя. И не оставлю, будь ты с дитем… Да и без его не оставлю. Тебя, всех вас, — сказал я, ощущая все же недосказанность.

Будь на то моя воля, точно бы, когда это нашествие закончится, разрешил многоженство. Хотя бы временно. Женщин все равно останется больше, чем мужчин. Да и пусть меньше, но пришлось бы бабонькам рожать, для спасения племен русичей. Нужно возрождаться и быстрее, чем в иной реальности. А религия… Ну как-то, при желании и необходимости, под все можно подвести религиозное обоснование. И потом, ведь одной бабе в этом мире не прожить. А будут сыновья, так и справятся. Тут дети с пяти лет уже в чем-нибудь, да помощники, а не обуза.