Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
После душа, принятого на пару с Мэгги, после нескольких банок «рэдбулла» и десятка гамбургеров (голод был просто невыносимый) Клаус наконец произнёс фразу, которую все семь лет боялся брякнуть принародно, потому что до известного ляпа известного президента её хрен бы кто понял:
– Are you OK? [39]
– OK, – нежно отозвалась девушка, потрясённая их бурной встречей.
– Не возражаешь, если я включу тиви? – спросил он.
– А за каким?.. – выдохнула она, не открывая глаз.
– Так, посмотрю, что новенького в нашем старом Харрисвилле…
Она открыла глаза и внимательно посмотрела на него:
– У тебя точно спермотоксикоз, милый. Мы живём в Гаррисбурге!
Гаррисбург, 2010 год, мир номер два
Сидя за рулём своего «роллс-ройса», Клаус ехал к родителям на традиционный субботний обед и размышлял о том непреложном факте, что теперь тут решительно никто знать не знает о городе под названием Харрисвилл. Здесь есть Гаррисбург, и ничего кроме Гаррисбурга. Это название было в газетах, на вывесках магазинов, на фронтонах аэропорта, вокзала и отеля, на конвертах старых писем от тётушки Natalie из Калифорнии, адресованных лично ему. Даже административный сайт в Сети назывался qqq.Gаrrisburge.NАUS. [40] Однако он мог бы поклясться, что раньше во всех этих местах значился Харрисвилл, в том числе и на старых конвертах. Что интересно, письма тётушки были те самые, которые он читал задолго до своего погружения.
Всё прочее как будто было на месте: небо – синее, трава – зелёная, флаг – звёздно-полосатый, государственный язык – английский. Ну, может быть, звёздочек на флаге стало побольше, но Клаус как в прошлом их не считал, так и теперь не стал.
В самом Харрисвилле – тьфу, Гаррисбурге – ничего, кроме названия, не изменилось. Первый пенсильванский Угольный банк высился там же, где и прежде; пластиковый квадратик пропуска с замысловатой голограммой из кармана Клаусовой куртки никуда не исчез, и сам он, Клаус фон Садофф, на второй день после возвращения спокойно прошёл по этому пропуску на работу. И долго пытался вспомнить, чем он тут занимается. А вечером наведался в Мемориальный центр Уильяма Пенна – тот стоял на своём месте, и книги там были, и микрофильмы. Уловить все произошедшие в жизни адмирала и в истории штата перемены Клаус не смог, ибо раньше, как и всякий нормальный американец, интересовался исключительно собой, но что перемены всё-таки были – заметил. Особенно было приятно, что в хрониках упоминался он сам, безымянный типа герой, спасший адмирала от смерти.
Я изменил историю, – подумал он. – Рехнуться можно.
Однако что теперь делать?
Клаус повернул на шоссе S-12. До поместья родителей оставалось немногим больше десяти миль. Пора решать, посвящать или нет в эти проблемы папашу.
Осознав произошедшее, он сразу понял, какие перспективы открываются перед ним. В очередном погружении, заработав первые же центики, надо сразу бежать в банк и класть их на срочный вклад на двести, на триста лет! А потом хоть застрелись. Очнувшись в своём настоящем, иди в банк и получай миллионы!!!
Проблема лишь в том, чтобы не прогадать с банком. А кто лучше всех в их штате знает историю американского банковского дела? Ну конечно, его папашка, финансовый советник Герхард фон Садофф!
Жаль, невозможно прогнозировать ни когда уйдёшь в погружение, ни куда попадёшь, – размышлял он. – Жаль. Иначе можно было бы очень грамотно выстроить финансовую политику. Окажусь я, к примеру, в 1700 году. Работая на свиноферме, заработаю… ну пусть хоть десять долларов. То есть фунтов – доллары тогда ещё не придумали. И в банк их, под десять процентов годовых, на сто лет. Таких процентов, разумеется, не бывает, но если класть на сто лет? Они согласятся, потому что решат, что я за ними не смогу прийти! А как бы не так. Являюсь в 1800 году – вот он я, отдай всю сумму, – покупаю у русских Калифорнию, снаряжаю флот, и – на Камчатку, бить морского бобра. За год капитал можно увеличить в сто раз, и в банк, ещё на сто лет! Рокфеллеры, Морганы и Асторы, собравшись всей толпой, рыдают: на их долю не осталось денег! В 1900-м снимаю всю сумму и скупаю ВСЕ нефтегазоносные земли в мире! Ва-ау…
О, как сладостны мечты!
Айсбан [41] к субботнему обеду в доме, которым владел известный финансовый эксперт Герхард фон Садофф, всегда лично готовила его супруга Габриэла. Слугам она такое важное дело не доверяла – они всё испортят: либо селитру в раствор для рульки не добавят, либо шкварками гарнир не заправят… Приготовить das richtige deutsche Essen [42] может только der echte Deutsche. [43] Тем более, что взять с чернокожей, она даже стол не успела вовремя накрыть…
Пришлось Клаусу с папашкой удалиться в курительную, чтобы не мешаться у женщин под ногами.
Герхард фон Садофф, сроду не служивший ни в какой армии, выправкой тем не менее походил на военного, утверждая, что у истинных арийцев это в крови. Узкая щёточка седых усов, чуть выпяченная вперёд нижняя губа, ироничный взгляд человека, очертившего себе в поле мировых проблем нечто вроде магического круга, вне которого всё сущее не стоит выеденного яйца.
Закурив тонкую «гавану» – семья фон Садофф имела долю в табачном бизнесе на Кубе, – папашка открыл дверцы бара.
– Ты ещё не начал пить виски, сынок? – спросил он не поворачиваясь.
– Нет, папа, – ответил Клаус.
– Не рвёшься стать стопроцентным янки, а?
– Nie und nimmer! [44]
Герхард фон Садофф задавал этот вопрос сыну раз, наверное, сто, и у того выработалась стандартная формула ответа – как эвфемизм приветствия. Заслышав запах разливаемого по рюмкам коньяка, Клаус приготовился к тому, что дальше старый пень вставит фитиль французам, которые если чем и обогатили человеческую цивилизацию, то изобретением коньяка и клистира, и то второе, если разобраться, они украли у немецкого врача Соломона Фриша из Штутгарта.
– Великая Германия, – говорил фон Садофф, – давно бы поставила Британию на колени, если бы не спотыкалась то и дело о фрошей… [45]
– Vater, – сказал Клаус, – давно хотел спросить у тебя одну вещь.
– Важную? – Папахен поставил перед сыном рюмку с коньяком и принялся нарезать лимон.
– Думаю, да.
– Тогда спроси после обеда. Когда пахнет свиной ногой – я не в состоянии выслушивать важные вопросы и тем более на них отвечать.
Запах и впрямь по дому разносился что надо.
– Лучше расскажи, как дела в банке.
– В банке? – Клаус задумался. – Да никак. Что ему сделается?.. А кстати, я спросить-то хотел как раз о банках. Какой банк в нашем штате, я имею в виду из надёжных, имеет самую старую и самую безупречную репутацию? Die am meisten alte und sichere Bank, ты понимаешь?
Папашка отложил нож и лимон:
– Давно? Ты давно хотел меня об этом спросить?
– Ну… Не так чтобы очень. Три дня об этом думаю.
Старый фон Садофф схватил его за плечи и внимательно посмотрел в глаза:
– Сынок… Я сразу заметил, что сегодня ты не такой, как всегда. Мне страшно… Я боюсь ошибиться. Неужели это случилось?
– Что случилось, отец?
– Нет, ты понял! – И папашка потряс его за плечи. – Боже всемогущий, я сам ждал этого всю жизнь! И не дождался… А ты? Ты был там?..
Клаус почувствовал, как холодные мурашки побежали по его спине и рукам. Неужели папашка знает?
– Так ты – тоже? – шёпотом спросил он.
– Нет, нет. Я слышал от твоего деда Отто, но он в это не верил. И прадед Вильгельм не верил. Но все знали легенду: что раньше мужчины нашего рода… Где ты был?
