Другой путь. Трилогия (СИ) - Бондарь Дмитрий Владимирович

Я навестил его несколько раз, пообещал, что непременно разберемся с рокерами, даже если полиция окажется бессильной (на что втайне очень надеялся). Два раза со мной приходил Джош, которому Рассел объяснил, что пока он прикован к кровати, Келлеру следует слушаться моих советов или, если чтото случится со мной – Зака. Так что с этой стороны тоже все было улажено.

Рассел попросил Захара заехать к нему домой и оставить на автоответчике сообщение о произошедшем несчастье – чтобы, если ктото начнет его разыскивать, не подняли ненужную панику и знали, где его найти. И эта просьба тоже была выполнена, потому что снимала сразу несколько злободневных вопросов.

Оставляя хозяйство на Захара, я в который раз подивился своей предусмотрительности, заставившей меня два года назад тащить за собой в Америку единственного человека, которому я мог доверять без оговорок.

В агентстве меня многократно и убедительно предупредили, что страшные агенты КейДжиБи в России не оставят ни одного американца без внимания, будут следить за мной денно и нощно, обязательно попытаются устроить провокацию и лучше бы мне передумать и отправиться в Уганду на сафари. Это чуточку дороже, но зато столько впечатлений! И можно даже привезти домой слоновий бивень! Из пластика, правда, но выглядит лучше настоящего! А в Россию едут только делать бизнес, да потомки эмигрантов иногда вспоминают о ностальгии. К тому же совсем недавно "глупые русские" взорвали свою атомную станцию и теперь там всюду радиоактивность и пожары. Даже Госдепартамент выступил с предупреждением о нежелательности визитов граждан США в Россию.

Однако, я был тверд в своем решении познакомиться с "рашн перестройка!" и пощупать "рашн пуссиз!" Я сообщил им, что смотрел в атласе и обнаружил, что Припять от Москвы очень далеко – как от нас до НьюЙорка – ровно один локоть по карте. Это гораздо дальше, чем катастрофа пятилетней давности с разливом радиоактивной жидкости в соседнем Теннеси. А в Европе сейчас, похоже, модно с атомными станциями баловаться – вон и немцы в мае в своем Хамме тоже атомную электростанцию вслед за русскими бабахнули. На это им возразить было нечего и Серхио Саура – молодой стопроцентный американец из Аризоны – вылетел в Лондон. Чтобы, пересев там на другой самолет, вскоре оказаться в Москве.

Конец октября в Луисвилле и Москве – это две большие разницы. И мне больше понравилась луиссвилская осень – мягкая и теплая, в которой даже дождь ласков, а ветер приятно гладит волосы. В отличие от московской мерзкой мороси с холодными шквалами, дующими сразу отовсюду.

Вместе с галдящей группой англичан, канадцев и американцев я прошел через таможню. Небольшое количество молчаливых советских граждан, летевших тем же рейсом, направили через другое помещение. Пока стояли в очереди, я даже успел познакомиться с приятной канадкой лет сорока пяти – Анной Козалевич, родом из Виннипега, пожелавшей посетить страну, из которой ее родителей вывезли сразу после семнадцатого года. Гдето в Москве у нее должны были оставаться родственники, и с некоторыми из них даже удалось наладить редкую переписку. Она очень волновалась и говорила порусски, старательно налегая на правильное произношение шипящих. Я показывал ей большой палец и смеялся, что "иваны просто примут вас за свою!"

На самом деле я тоже нервничал.

Небо над Шереметьево было серым с редкими светлыми подпалинами просветов, словно заношенная солдатская шинель. И в редкие дырки пробивались столбы слепящего солнечного света вперемешку с холодным дождем. Было зябко и противно – как в январе в Кентукки.

Экскурсионный "Икарус" повез нас через половину столицы к гостинице "Россия", в самый центр – к Кремлю, над которым она нависла мрачной двенадцатиэтажной глыбой. Молоденькая девочка в очках заученно тараторила текст на английском о том, как рад Советский Союз приветствовать иностранную делегацию и какие красоты мы сможем лицезреть уже завтра утром.

Один из накачавшихся виски американцев предложил ей прийти к нему в номер уже сегодня вечером, чтобы посмотреть на достопримечательность, что он вез для нее из самой Америки. С последним словом он схватился за мотню на своих штанах и громко заржал.

Сидевший рядом с девочкойгидом суровый мужиксопровождающий лениво и безразлично глянул на американца и тот осекся, решив отчегото, что девятиэтажка, мелькнувшая за окном, гораздо интереснее "русской курочки".

Я отвернулся и стал смотреть на Москву, на пролетающие мимо меня дома по Ленинградскому шоссе.

За два года я совсем отвык от своей страны. Но там это было незаметно – много дел, переживаний, просто некогда.

И только здесь, в красном "Икарусе", меня одолела ностальгия. Я едва не всплакнул, но сидевшая рядом Анна заговорила с экскурсоводом на русском – излишне правильно и несколько преувеличенно шепелявя, и этой корявостью неловко построенных фраз выдернула меня из навалившихся воспоминаний.

Мне достался однокомнатный номер на восьмом этаже самой большой гостиницы мира, выходящий огромным окном – во всю стену – во внутренний двор, огороженный четырьмя корпусами "России". Окно закрывалось тяжелыми шторами, отсекая не только свет снаружи, но и любые звуки, что изредка доносились с улицы.

Широкая кровать с серым пледом, журнальный столик с графином и тремя стаканами, кресло, обитое дерматином (точно такое я видел когдато давно в институте – в приемной у декана), письменный стол со стоящим на ним бордовым кнопочным телефоном, два стула, холодильник и телевизор "Изумруд" с дистанционным пультом управления на длинном витом шнуре составляли убранство моего временного жилища.

Я позвонил Захару и доложился, что долетел нормально, что в Москве мокро и холодно, что "рашн чикз" еще толком не видел, словом, если меня слушали, то услышали обычный треп развязного американца. В ответ Захар восторгался моей смелостью и безголовостью, завистливо поохал, что он на подобное путешествие к "комми" никогда бы не отважился и в конце заверил, что дела идут просто замечательно и посоветовал лишний раз не волноваться, а показать русским иванам, как умеют отдыхать парни из Штатов.

После разговора я включил телевизор, чтобы послушать в программе "Время" про славных хлопкоробов Ферганской долины, по которым уже успел изрядно соскучиться. Или про строителей БАМа, хотя можно было бы и о доярках Рязанщины – черт, да я был бы рад любому производственному репортажу, которыми так был полон телеэфир дватри года назад!

Но вместо этого я услышал долгий нудный рассказ об очередных инициативах Горбачева: вывод нескольких советских полков из Афганистана, очередные сожаления о бестолковой встрече Рейгана и Горбачева в Рейкьявике, где так и не удалось договориться о приостановке работ над СОИ. Я так и не понял, почему Михаил Сергеевич считал, что победитель станет о чемто договариваться с побежденным? Что за детская наивность? Этот лысый человечек вообще был какойто инфантильный – создавалось впечатление, что он искренне верил в ту галиматью, что нес в массы. И еще больше потрясала его убежденность, что господин Рейган чтото решает. Если уж Генеральный секретарь – первый после Бога (которого согласно действующей идеологии просто нет) – и тот не всегда волен принимать единовластные решения, то почему несчастный Ронни должен обладать исключительным правом? Словно на него не давят ребята из "НортропГрумман", "Боинг", "Локхид Мартин", "Бектел", "Дженерал Дайнемикс" и иных, сильно алчущих бюджетных денег компаний? Что делала советская разведка в это время? Неужели М.С. Горбачев не получал сведений о том, кто на самом деле заправляет мировой политикой? Или это был отчаянный рывок с желанием спасти издыхающие экономику и идеологию? В любом случае, ни к чему хорошему его телодвижения не приведут.

В общем, программа "Время", прежде мною любимая за жизненный оптимизм, стала какойто ужасной дырой в Зазеркалье, откуда на свет божий лезли глупости, нелепости и страхи. А, может быть, это я за последние годы так изменился, что во всем стал видеть плохое?