Товарищ мэр (СИ) - Муха Руслан

— Дела, однако, Женек, — мрачно произнёс он, грузно присаживаясь рядом на диван. — Как тебя вообще так угораздило-то? В своём доме, под охраной… — он развёл руками, и в этом жесте была не столько злость, сколько усталое недоумение.

— Вы же полиция, вот и выясняйте, — отрезал я, глядя куда-то мимо него.

— Мы-то выясним, — кивнул Корнилыч, и в его голосе прозвучала тяжёлая, усталая убеждённость. — Но чую я, встрял ты, Женек, по самые не балуй. Вот на хрена ты вообще на рожон полез? — спросил Корнилыч, и в его вопросе не было злости, а была какая-то почти профессиональная досада.

Без сомнения, Корнилыч уже знал, кто стоит за нападением. Но он явно колебался. Сомневался, доверю ли я ему всю правду, и, главное, сможет ли он, а главное — захочет ли помочь. Возьмёт ли верх его долг начальника полиции, обязывающий действовать строго по уставу? Или страх перед вышестоящими заставит его выслужиться, взяв под стражу и меня, как неудобного свидетеля?

Непростой, однако, предстоял разговор. Но главное, надо было выяснить, какую роль вообще играл сам Корнилыч. А это я выясню, только когда пойму, сколько ему уже известно.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— А ты как думаешь? Сам я полез или у меня выбора не было?

Корнилыч молчал, его челюсть напряглась. Он смотрел не на меня, а куда-то внутрь себя, взвешивая каждый возможный ответ и его последствия. Потом он медленно, с тяжёлым выдохом, покачал головой.

— Выбора, Женек, у людей в нашем положении почти никогда не бывает. Особенно когда в игру вступают такие фигуры, — он едва заметно кивнул в потолок, в сторону абстрактной «верхушки». — Здесь или тебя сожрут, или ты их. Третьего, обычно, не дано.Тут осторожно же надо, продумано. А ты как?

— А я осторожно и продуманно, — холодно ответил я. — Но меня сейчас другое интересует. Ты сейчас в качестве кого сюда пожаловал? Друга? Начальника полиции? Или конвоира, который ждёт команды свыше? Только тут надо хорошо подумать, Корней Корнилыч, чтобы вдруг ненароком не оказаться не на той стороне баррикады.

Я смотрел на него, не моргая. Это был прямой вопрос.

Корнилыч нахмурился, затем нехотя и тихо ответил:

— Мне уже звонили полчаса назад из области. Как только твой сосед сообщил, что в доме мэра стрельба, и мы выслали спецназ… там, наверху, уже знали, — он устало прикрыл рукой глаза и продолжил: — Звонили не для того, чтобы спросить, что случилось. Звонили, чтобы сказать: любые материалы по этому делу сразу наверх, в особый отдел. Никаких утечек в прессу. Мэра изолировать для его же безопасности. Но я сразу почуял, что дело неладное.

Значит, его не посвящали в подробности. Значит, он сам что-то уже узнал от своих оперов, что-то понял, о чём-то догадался. А раз догадался, был шанс убедить его встать на мою сторону.

Корнилыч посмотрел на меня исподлобья. В его взгляде не было трусости, нет. В нем читалась тяжёлая, взрослая ответственность и та самая усталая горечь, которая бывает у людей, слишком много видевших:

— Я, хрен его знает, что с тобой делать, — выдохнул он почти шёпотом. — У меня, сам понимаешь, семья. Дети, внуки. Но и тебя на убой совесть не позволяет…

Он резко замолчал. Уткнулся лицом в ладони, устало потер лоб.

— Значит, поступи по совести или просто подожди до вечера, — спокойно ответил я и взглянул на настенные часы. — Во сколько у нас там вечерний выпуск новостей?

Корнилыч нехорошо усмехнулся:

— Новости? — повторил он. — Если думаешь, что просочится о том, что здесь произошло… Это вряд ли. Соседу твоему велели молчать. Медики, да и мои ребята тоже распространяться не станут. Затылок почешут в курилке, и всё. — Он вдруг прищурился, и его взгляд, тяжелый и подозрительный, впился в меня. — Если ты только сам в сеть что-то слить не успел. Или… успел? — В последнем вопросе прозвучало нечто новое: не просто растерянность, а смутная, колючая надежда. Словно он вдруг, наконец, осознал, что игра может вестись по другим правилам.

— Это происшествие тут не при чем, — отрезал я, а подумав, добавил: — Почти. Но, думаю, ты будешь в курсе еще до эфира.

И в этот миг у Корнилыча задорно зарычал телефон. Он отстраненно вытащил его из кармана. После растерянно посмотрел на экран, потом на меня.

— Слушаю, — бросил он в трубку. Голос ровный, казенный, без единой трещинки.

Я наблюдал, как его прямая спина стала ещё прямее, а плечи слегка отведены назад. Это поза подчинённого, принимающего указания сверху. Он почти не говорил, только слушал, изредка бросая короткие «так точно», «принято», «понял». Разговор длился меньше минуты.

Когда он положил трубку и повернулся ко мне, его лицо изменилось.

Исчезло раздражение и подозрение. Появилось холодное, почти научное любопытство.

— Женя, — обратился он осторожно. Голос его был приглушенным, будто он боялся спугнуть ответ. — Это то, что я думаю?

— Я пока не умею читать мысли… — начал было я, но договорить не успел.

Телефон Корнилыча снова ожил, на этот раз вибрируя короткими, настойчивыми импульсами. Корнилыч взглянул на экран, и его лицо стало пепельным. Он поспешно приложил трубку к уху.

— Да, — бросил он отрывисто.

Я видел, как его лицо вновь стало сосредоточенным. Корнилыч слушал, не моргая, его взгляд стал острым, как шило, упирающимся в одну точку на стене.

— Кирпичный? — переспросил он и бросил на меня быстрый, пронзительный взгляд, полный немого вопроса. — Понял вас. — Он выслушал ещё несколько секунд, кивая в такт. Его голос стал ровным, металлическим, лишённым всяких личных интонаций. — Всё ясно. Поручение будет выполнено. Объект изолирован, периметр под нашим контролем. Группу из центра встретим и обеспечим.

Он закончил разговор и медленно, будто аппарат весил тонну, убрал телефон в карман. Его пальцы слегка дрожали. Он смотрел на меня так, будто видел в первый раз. Но ничего не сказал, а резко вышел, попутно раздавая в телефон поручения.

А мне и не надо было ничего говорить. И так понятно, что пистолет Малевского найден. А значит, Таня добралась до столицы, и всё сделала, как надо.

После следователь снова забрал меня для дачи показаний, теперь в кабинет подальше от посторонних ушей. Видимо, по распоряжению Корнилыча.

Кабинет на втором этаже теперь выглядел чужеродно. Следователь методично задавал вопросы. Рядом сидел оперативник молчаливый, как скала. Воздух был спёртым, пахло чужим потом.

Меня уже сфотографировали, сняли отпечатки. Я говорил медленно, чётко, придерживаясь той же версии, что и ранее: Вова, отравление, драка, нападение неизвестных. Все это им самим предстоит вытаскивать наружу, я же должен выглядеть остающимся в неведении.

За дверью слышались шаги, шорохи, тихие разговоры, отрывистые рапорты. Полиция копошилась в доме, как муравьи.

— Я телевизор включу, — сказал я. — Новости. Хоть немного отвлечься.

Следователь и оперативник переглянулись, но возражать не стали. Я взял пульт и включил небольшой плоский телевизор в углу кабинета. На экране мелькала реклама, затем целый зал взрослых мужчин и женщин обсуждали и осуждали какую-то девицу с огромной грудью и губищами.

Я почти не смотрел, отвечал на вопросы. И потому не сразу понял, что всё началось — лишь краем уха уловил смену интонации:

«…В редакцию поступили шокирующие материалы. Речь идёт о коррупции, злоупотреблении властью и причастности высшего должностного лица региона к тяжким преступлениям, включая убийства…»

В кабинете воцарилась тишина. Следователь замер, ручка над блокнотом застыла в воздухе.

«Это расследование стало возможным благодаря эксклюзивным материалам, поступившим в нашу редакцию. Сейчас мы имеем информацию, что по делу Князева уже запрошена эксгумация останков Евгения Серова, где, по нашим данным, могут находиться и останки ранее числившегося пропавшим без вести Андрея Малевского. Следите за нашими сообщениями, мы держим руку на пульсе и работаем в режиме реального времени…»

Экран снова погрузился в рекламу, а её нарочитое веселье казалось чудовищным кощунством.