Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

— Можно, но опасливо…

— Чево, малой? — Спросила меня какая-то баба, закутанная в несколько платков, жующая с такой же закутанной товаркой сайки с изюмом.

— А? Так, мысли вслух.

— Молча мысли, неча людей путать!

На Хитровке Пономарёнка знают, как моего дружка. Могут и тово, наведаться, если заподозрят. Значит… тьфу ты! К учителкам идти, как ни крути! Тягостно как-то с ними общаться наново будет, но а куда? Про них ни хитрованцы, ни бутовские, ни дачники — никто не знает!

Съел вот, но не наелся ещё. Оголодал после плясок ночных, и вот высматриваю, как шакал голодный, што бы ещё взять?

А, нет! К учителкам если, да с таким делом, то и за стол усадить могут! Так што взял сладких пирожков с изюмом, творогом и вареньем, да побольше! Небось от сладкого-то не откажутся, будь даже хоть сто раз мадамы!

— Егорка? — Удивилася учительша, открыв дверь, — Да-да, Кузьма, ждали! Всё в порядке.

Дворник козырнул и тяжело затопал вниз.

— Проходи, Егор, — Засуетилась Юлия Алексеевна, — Стёпушка! Смотри, кто к нам пришёл!

Из спаленки выплыла Степанида Фёдоровная, теплая и немного ещё сонная, одетая по-домашнему.

— Здравствуй, Егорушка! — Искренне улыбнулась она, — Раздевайся.

— Ага, — Я скинул шубейку и вспомнил про пирожки, — Ето к завтраку!

— Спасибо! Очень кстати, мы ещё не завтракали, — Юлия Алексеевна, не чинясь, взяла увесистый бумажный свёрток и унесла на кухню, — сейчас самовар поставлю!

Сели по-господски, за столом с белой льняной скатёркой, накрахмаленной до хруста. Ну да я не плошаю — не горбюсь, нос за столом не прочищаю и сижу с прямой спиной, не хлюпая чаем и не чавкая. Соседи мои по флигелю мал-мала подучили.

— Филипповские, — Юлия Алексеевна довольно зажмурилась, прикусив пирожок, — давненько мы туда не заходили!

— Мы можем тебе чем-либо помочь? — Без обиняков спросила Степанида Фёдоровна, на што Юлия Алексеевна обожгла подругу взглядом.

— Помочь? — Чинно делаю глоток самонастоящего чай, не спитово! — Можете.

Лицо Степаниды стало таким, што… ну вот не знаю! Показалось на миг, што ето не взрослая и уже не шибко молодая женщина, а девчонка, которая покажет сейчас язык подружке! Выиграла спор дурацкий, и щаз как задразница!

— Деньги у меня лишние образовались, — Говорю, как и не заметил, и от сайки кусаю. Степанида чуть чаем не поперхнулась и глаза такие стали большие, што в голову стукнуло «Какающий котёнок». Вот ей-ей, мало што не стебельках!

— Егор, я надеюсь… — Строго начала Юлия Алексеевна.

— Не криминал, — И глоточек чаю.

— Ты всё-таки решил согласиться на наше предложение? — А в голосе такое што-то, што вот прям не знаю, как и назвать.

— Нет. Те деньги давно потрачены, — Лёгкий вздох учительши, и ничево она вроде не сказала, даже в лице не переменилась, а такая укоризна, так стыдно стало! — Не на дурость!

Приподнятая бровь…

— Человека выкупил, — Юлия Алексеевна спешно поставила чашку на блюдце и с силой вцепилась задрожавшими руками в стол, — не спрашивайте больше!

Не рассказывать же вот так прямо, на што потратил?! А так да, выкупил — себя, самово близково человека, как ни крути. У Судьбы, у Жизни, как угодно сказать можно.

— Почти все на то и ушли. Ну и на оставшиеся купил себе место в ночлежке до лета, да питание трёхразовое. Вы не думайте! С образованными людьми живу! Они, конечно, те ещё пропойцы и отребье, но всё ж отребье образованное!

Рассказываю о житье-бытье, стараясь вспоминать самые смешные моменты. Как Максим Сергеевич в карты с Иванами играл, симпосиум етот феминистический, крыску прирученную, што изо рта кусочки хлеба вытаскивает. А они, учительши, што-то не смеются, бледные сидят.

— Егор, — Начала было Юлия Алексеевна, и я вот прямо почувствовал — скажет опять што-то не то, и уйти мне придётся.

— Ето моя жизнь, — Ставлю чашку на блюдце и в глаза, жёстко так смотрю, — правильная или нет, но моя.

— Хорошо, — Грустно согласилась учительша, и мне тоже почему-то стало грустно. Вот прям как-то так, будто мимо щастья прошёл!

— Читаю много, учусь всякому, — Хочется почему-то оправдаться.

— Чему ты там на Хитровке научишься? — Грустно так сказала Степанида, подперев простонародно голову рукой и облокотившись о стол, — Учиться тебе надо! Настоящим образом, а не у вконец опустившихся людей. Церковная школа, а может быть, и прогимназия! Вот захочешь ты устроиться на службу, и спросят тебя, что ты оканчивал?

— Библиотеку!

Юлия Алексеевна раскашлялась, будто пытаясь скрыть смех. И глазами так на подругу, будто язык показать хочет. Дразница!

— Ну а што? — Лупаю на них глазами, — Я много читаю! Не только про сыщиков и про путешествия, но и арифметику всякую с географиями!

Переглядываются…

— Можно мы тебя чуть-чуть, — Степанида Фёдоровна выставляет вперёд щепоть и слегка раздвигает пальцы, — проэкзаменуем?

Екзаменовали меня больше часа, и вспотел я от етого сильней, чем во время пляски в ресторане. Вот ей-ей, вытащили всё, што знал!

— За год? — Юлия Алексеевна задумчива.

— С весны, — Поправляю её, — тогда читать научился.

— Нашим бы ученицам такое усердие, — Вздыхают, переглядываясь.

Сказали, што программу церковной школы и прошёл и даже превзошёл, притом сильно. Двухгодичной! По математике так и вовсе, курс прогимназии закончил, да с лихвой. По английскому на курс прогимназии вот прямо хорошо так, но и не больше. А по остальным предметам — ямы и ямины в знаниях.

Сели они, заспорили, да и составили мне список тово, в чём отстаю и на што приналечь надо. И где ето што искать надобно.

— По деньгам, — Напоминаю им, поглядывая на висящие ходики.

— Егор, мы должны знать, — Снова начала Юлия Алексеевна.

— Не криминал, — Вздыхаю, — Так, случай дурацкий. Разбудили среди ночи, да и потащили в Яр. Поспорил сосед мой, што из офицеров бывших, што я цыган перепляшу.

— И?

— Переплясал, — Пожимаю плечами, — Врать мне незачем, всё равно ета история вскоре разойдётся.

Степанида Фёдоровна прижимает восторженно ладошки к губам, отчево кажется моложе, совсем ещё девочкой.

— Только ето секретный секрет! — Выставляю палец, — Нельзя говорить, што вы со мной знакомы! Узнают, так и наведаться могут за деньгами.

Переглядываются и кивают, Степанида с явственной неохотой.

— И, — продолжаю, — штоб без всяких условий, ладно? На жизнь себе я заработаю, а ето так… Не знаю пока, на учёбу на потом, или в коммерцию ударюсь. А может, и снова человека, тово…

Ушёл от них с лёгким сердцем, пообещав наведываться для екзаменовки и вообще, штоб за жисть. Поняли и приняли учителки меня таково, как есть, што и хорошо. Но почему-то и грустно.

Милюта-Ямпольский встретил меня матом и брошенным сапогом, после чево охнул болезненно, да и упал обратно на нары.

— Щенок неблагодарный, мать твою… — А дальше такой поток грязи, што и мне, хитровскому, слушать стыдно.

Степенства сильно разгневались на Максима Сергеевича, што потерял меня по дороге. Ну и наваляли, да так, што еле до Хитровки доплёлся.

— Я?! — Помню, што лучшая защита, ето нападение, потому даже на стол вскочил, аки кот, — Ты меня в аферы свои втянул, не спросясь! Я в лучшем виде всё сделал, потому как выручить соседа щитал должным, как человек порядошный и благородный! Переплясал цыгана? Переплясал! Выиграл ты спор? Да! Дальше с меня какой спрос!?

— Сбежал, — И снова поток грязи. Соскочил я со стола, и к крысиным какашкам в углу. Взял их в бумажку, да и протягиваю чуть издали — так, штоб точно не дотянулся.

— На, — Говорю, — Возьми в рот, да плюнь в меня говном!

Соседи мои как захохотали, животики надрывая! Судья ажно икать стал со смеху, да слёзы утирает. Максим Сергеевич кипятится, да остальные так хохочут и дразнятся, што и не слышно ево.

— Полно, Максим Сергевич! — Начал Живинский, как самый старейший и авторитетный, — Прав Егор Кузьмич, кругом ведь прав! Понимаю, обидно вам колотушки получать, но ведь рассуждая логически, Егор Кузьмич сделал вам одолжение уже тем, что просто поехал в Яр. Строго говоря, он не обязан был даже подниматься с постели! Поднялся, приехал, и выиграл вам пари! Да и карманы ваши не пустые нынче, так ведь?